Время вспомнить (СИ) - Норд Наталья - Страница 44

  Саг Флов, однако, нахмурился и вздохнул.

  ― Не верю я в эту затею, ― признался он. ― Если единобожцы с кем союз и заключат, так это с бесовиками против нас, а не наоборот. Не все таковы, как отец Кром. Игумен отец Ифтор Патчалский - суровый и непримиримый враг Пятихрамья. Мы для него - паганы, язычники. А Храм Смерть Победивших, как я знаю, посулил ему неприкосновенность и свободу исповедовать свою веру и далее.

  ― И все же, ― произнес Берф. ― Если в столице еще сильна память о Добрейшей королеве, ее терпимости к вере и людям, я не могу оставить надежду на примирение в единобожцами. Предстоит попробовать убедить Ифтора, что когда Толий Лец покончит с нами, он возьмется и за Единого Бога, Домину с чистыми богами на одной земле не существовать.

  'Домину? Это еще что за зверь?' ― удивилась Мейри, заметив, что всегда хладнокровный и насмешливый саг Берф дунул на сложенные щепотью кончики пальцев, а саг Флов коснулся висевшего на шее оберега из яшмы.

  Саги продолжили непонятный девушке разговор, планируя поездку, спорили, Берф что-то записывал в маленькую книжку, вычеркивал, горячился, вскидывая глаза на друга, который веско и неторопливо диктовал имена и названия мест. Потом стали перечислять сагов, что смогли приехать на праздник, Берф к концу списка помрачнел - ничтожно малое количество собралось в этом году, из них половина уже лишилась храмов. Мейри раззевалась, прикладываясь, чтобы поспать в мягком кресле, но тут учитель резко позвал ее по имени.

  ― Иди, собирайся, ― приказал саг. ― Выезжаем во вторую четверть после рассвета.

  ― Куда?! ― сон с ученицы слетел, как не было.

  ― В Патчал.

  ― Мне?!

  ― Нет, всем окрестным сорокам! Тебе, конечно. Рада?

  ― Не поняла еще, ― Мейри задумалась. ― Нет, не хочу.

  ― А мне до того дела нет, хочешь или не хочешь, чтоб была утром готова, как позову. Поедешь на Крупинке, я Скачка возьму. За озерами оставим лошадей на постой, пересядем в пассажирскую карету, если они ходят еще, по нынешней погоде да беспорядку.

  ― Ходят, ― подтвердил саг Флов, посмеиваясь. ― Раз в семиднев. Или два, как раньше.

  ― Ступай.

  Мейри, ворча и стеная, но не противореча более, вышла - знала, что за острый язычок в довесок к одному приказу, саг добавит еще четыре, позаковыристей. Во дворе она посмотрела на звездное небо, почесала в затылке, раздумывая, что взять в дорогу. Со времен путешествия с дедом и бабкой, из которого она мало что помнила, в столице она не бывала. Утешившись мыслью о карете с подушками, Мейри пошла собираться.

  Саг Берф кивнул на дверь, спросил:

  ― Видел, какую ласточку-смоляное крылышко вырастили?

  ― А в глаза зовешь сорокой, ― попенял друг.

  ― Так сорока и есть. Пусть летает и трещит...пока есть радость. Боги свои силы через таких вот чад на землю проводят.

  ― О семье рассказал ей? ― задал вопрос Флов.

  ― Что ты! Как могу? И не заикаюсь. Скажу - сам тварям в зубы вложу, не одни мы эфир толковать можем, ― саг подошел к двери, приоткрыл, посмотрел в щелку. ― Думаешь, пощадит, если узнает, кто у него дочь?

  ― Что знаешь о нем?

  ― О такшеарце? Рыщет. У него дорога высокая, в сторону Пятихрамья даже не глядит, вот мы этим и пользуемся, пока можем. Знать бы еще, чем он там междумирье мутит, что круги и сполохи такие.

  ― А мать?

  ― Иногда приходит издалека посмотреть, меня расспросить, осторожничает. Но ведь ты видел на что девочка способна, от нее утаить что-либо ох, как трудно. Самой Джерре тоже непросто приходится, на одном месте долго старается не задерживаться, ты же знаешь, такшеарец уже два раза ей в затылок дышал, ― саг прошел к окну, выглянул, прикрыл ставни.

  ― Все же, не он ли на нее тварь натравил пару лет назад? ― задумчиво спросил Флов.

  ― Нет, ― уверенно высказался Берф. ― Не его рука. 'Повезло' Джерре оказаться на пути у осквернителя. Тогда охотники из Тережа с десяток тварей побили, самим страшно было. Зато молодого истребителя в ученики взяла, говорит, нюх как у собаки.

  ― Хоть в чем-то не убыток, ― вздохнул Флов.

  ****

  Как часто бывает после бурного дня и утомления, сны набросились на Мейри, как стая голодных псов, принявшись терзать ее и без того бурлящий ум. Сначала она убегала от бестий к храмам, и все прилагалось: и ватные ноги, и калитка без замка, и кромешная тьма. Твари, вернее одна тварь, белая туша, не то мертвая женщина, не то распухший мужик-утопленник, все шла к ней по двору, разговаривая почему-то сладким, пронизывающим уши голосом, и Мейри, добежав до двери в дом, зная, что внутри ждать и слушать будет намного страшнее, вдруг, разозлившись на собственный ужас, бросилась наперерез твари, сыпля ей на руки и тело соль из невесть откуда взявшегося полотняного мешочка. Та все пела свою мерзкую песню, но не могла коснуться девушки, пока соль, которой становилось все меньше, попадала на плоть и разъедала ее, как кипяток разъедает лед. Когда соли осталась горсть, из тумана храмов вышли в белом свете саги и сагини и сами занялись тварью, а Мейри, не успев вздохнуть с облегчением, стояла перед черным пологом леса, из которого на нее смотрел зверь, искореженный бесовской рукой, но помнящий свою жизнь в людском мире -проклятый мужчина в теле бестии. Мейри призывала злой кураж, но тот не шел, и ей было страшно, не от того, что она боялась погибнуть в лапах зверя - разум все же утешал, что во сне смерти нет, и она проснется, увидев на границе с явью разве что раззявленную пасть - а от того, что отчаяние, исходящее от твари, касалось ее души невероятной болью. Мягкие руки обняли сзади за плечи и женский голос, тот самый, из нежного детства, тихо зашептал в ухо: 'Пощади его, ведь ты можешь'.

  Затем, после провала, девушка вдохнула соленый морской воздух...запах рыбы и конского навоза? Обнаружилось, что она первой разглядела в начале улицы всадника, и прыснула между домами под недовольные вопли других пацанят. Ее пытались обогнать и сбить, но она, не глядя умастив кого-то из конкурентов тумаком, добежала до конного первая. Затормозив у самой морды старой коняки, так, что та подала назад, Мейри, нет, мальчик лет одиннадцати, поднял глаза. Всадник...всадница болезненно охнула, сдерживая кобылу. Молодая темноволосая женщина, нет, девушка, должно быть, ровесница ее сестры, то есть сестры мальчика, глазами которого Мейри смотрела теперь на мир, негромко выругалась.

  ― Простите, госпожа, ― пропищала Мейри звонким непривычным голоском, хватаясь за повод. ― Помощь какая нужна?

  Всадница оценивающе глянула вниз, помедлила. 'Этой палец в рот не клади', ― подумала Мейри.

  ― Пожалуй. Придержи Стамину, да поаккуратнее со старушкой, она мне жизнь спасла.

  Всадница неловко сползла с седла, на котором сидела по-мужски, прикрыв обтянутые штанинами крепкие ноги разрезами верхнего кожаного, в разводах соли и пятнах, жакета. Мальчик заметил, что девушка прижимала к груди руку в лубке из грязных бинтов и деревяшек. Мейри подставила плечо, и девушка, слезая, с благодарностью оперлась на него.

  ― Ну, ― добродушно бросила всадница, переложив одной рукой из седельной сумки в наплечную небольшой тубус, кинула мальчику медный, который тот поймал с привычной ловкостью. ― Веди на постоялый двор. Понравится - дам два медных сверху.

  Мейри повела кобылу по узким улочкам, мощеным морской галькой, в толчее людей и карет. Девушка шла сзади, оберегая больную руку, с интересом разглядывая витрины лавочек.

  ― Эй, ― позвала она. ― А где тут у вас продают эпистолярное и, вообще, морские диковинки?

  ― Коня пристроим - отведу, ― степенно отвечала Мейри, не оглядываясь, чтобы не врезаться в снующих вокруг людей и не поскользнуться на обледенелой мостовой.

  Они договорились о постое, девушка, казалось, осталась довольна, даже накинула монету, потому как двор, на который ее привел шустрый мальчик, был не очень оживленным, но приличным, 'для своих'. Затем через узкий переулок они вышли на улицу пошире и пошли рядом. В просветах между домами мелькала сине-серая полоска моря. Мейри думала о том, что если приезжая добавит еще пару монет, хватит не только на рыбу и морковь на ужин, но и на хороший завтрак, а может и на травы для сестры, которая только недавно перенесла 'городскую лихорадку'.