Живая душа - Трутнев Лев - Страница 31

Чуть-чуть расслабившись, Длинноухий едва не наткнулся на что-то большое и белое. Он резко присел на задние ноги, готовый ринуться в сторону, но удержался. Белая кучка никак себя не проявляла, хотя косуленок и чувствовал, что она живая. Едва-едва уловимое тепло шло от нее и запахи. Длинноухий долго глядел и нюхал это неподвижное существо и, не найдя ничего пугающего, сделал несколько шагов, приближаясь к странному белому кому. Любопытство вытеснило в нем страхи и осторожность. Белое существо едва шевельнулось, и косуленок почуял противный дух свежей крови, а потом и разглядел большую птицу. К птицам он привык, научился отличать возможных своих врагов среди них. В запахах, исходящих от большой белой птицы, Длинноухий не нашел ничего опасного, кроме запаха крови, и еще приблизился. Птица едва-едва смогла поднять склоненную к воде голову и вновь ее уронила.

Это был раненый лебедь. Один из охотников, пользуясь темнотой, не побоялся и не посовестился выпустить по пролетающему выводку лебедей заряд крупной картечи. Одна из них прошила старого вожака. Он дотянул до глухого края плёса и упал в камыши, а потом еще долго плыл по ним в горячке, забиваясь в недоступные человеку крепи.

Браконьер не нашел его, хотя долго плавал по камышам на своей деревянной плоскодонной лодке, толкаясь шестом.

Лебедь давно услышал косуленка, понял, что это не враг, и не двигался. Сил у него не оставалось: лебедь умирал.

Длинноухий, второй раз столкнувшись с резким и страшным запахом свежей крови, запахом смерти, одеревенел от болезненной тоски и давящего ужаса. Все его инстинкты не принимали и не объясняли этого. Каким-то особым образом косуленок чувствовал, что не в силах помочь птице, и долго стоял, дрожа всем телом, фыркая, переступая с ноги на ногу.

Страх и тоска не проходили, и Длинноухий тихо двинулся в сторону, уходя от плёса. Вода перестала плескаться под его копытами, и грязь скоро кончилась. Косуленок вышел на сухое место, в береговые тростники. Здесь он стал искать съедобную траву и тихо ее жевал, вслушиваясь в ночное пространство. Шелест камышей все же притуплял его слух, а ветер уменьшал сильное обоняние.

Запах какого-то зверя Длинноухий уловил совсем рядом и замер. Почему-то он его не испугался. Среди тростников в темноте сверкнули зеленью чьи-то глаза. Это опять красный лис подкрался к нему, пользуясь ветром, но теперь он был не страшен Длинноухому. Лис это понял и только злобно зашипел, пугая косуленка. Длинноухий отпрыгнул подальше, к краю камышей, и вновь учуял далекий запах тальников. Там была обильная еда, там было его родное место, там он потерял мать, и все эти сложные чувства потянули косуленка в темную даль. Но слишком свежи были еще ощущения опасности, и Длинноухий улегся в траву, выжидая, когда ночь наберет силу.

Редкие снежинки полетели из темной высоты, и косуленок с удивлением глядел на них, принюхиваясь, ощущая неживую их легкость и холод.

В глухую полночь, когда ветер стих и над степью повисла гнетущая тишина, Длинноухий уловил далекий-предалекий звук, от которого у него сильнее заколотилось сердце и судорога зашевелила кожу. Звук этот он слышал теплым августовским вечером, когда люди спасли его, отогнав страшного зверя. Косуленок не стал ждать, когда звук будет ясным, вскочил и побежал. Возможно, он сделал ошибку. Жизненного опыта у него все же не хватало. Волки могли пройти мимо, не учуяв его, а теперь он дал след.

Через несколько минут на этот след наткнулись хищники. Это был остаток разбитого охотниками выводка: три голодных кочующих зверя. Теплые пахучие следы косуленка прибавили им силы, и они понеслись к нему, рассыпаясь веером.

Длинноухий услышал погоню далеко и наддал что было силы. Ноги хищников не так быстры, но сильны. Они могут бежать сутками, до тех пор, пока жертва не выдохнется и не упадет.

Впереди засветились огни. Там было обиталище людей. Обычно косули далеко обходили такие места, но Длинноухий почувствовал, где может спастись, и побежал прямо на них. Летний урок пошел ему на пользу.

Сзади, с хрипом втягивая воздух, приближались волки, впереди вырастали огни, мигали пугающим мерцанием. Суматошно залаяли в деревне собаки, почуяв и услышав зверей. Лай их был страшен, но волков косуленок боялся больше. Он едва не ударился об изгородь, неожиданно возникшую перед ним, но успел развернуться и понесся вдоль нее. Совсем недалеко открылся узкий проход между двумя изгородями, и Длинноухий свернул в него. Перед ним возникло что-то темное и большое. Оно пахло травой и было неопасным. Косуленок приткнулся к нему и затих. Со всех сторон у дворов заливались лаем собаки, но волков не было слышно. Они побоялись вбегать в деревню.

Длинноухий стоял и дрожал, роняя с губ желтую пену. Запахи со всех сторон обрушивались на него: сильный успокаивающий аромат сухой травы, сложенной в огромную кучу, теплый дух каких-то животных, птиц, ненавистная вонь железа и много-много другого. Но что-то удерживало косуленка под омётом[64] сена. Каким-то образом он понимал, что именно здесь его спасение, и стоял, вздрагивая и перебирая ногами…

На рассвете хозяин двора вышел раздетым в ограду. Прошлым вечером он был в гостях и изрядно выпил. Голова у него кружилась, тело было тяжелым и непослушным. Остановившись у задней калитки, человек не поверил увиденному: у стога сена таился рыжеватый длинноногий зверь. «Чудится! Допился!» – подумал он и протер глаза. Видение не исчезло. Что-то дикое, неуправляемое проснулось в нетрезвом еще человеке. На полусогнутых удивительно резво он ринулся назад, в дом. Задевая мебель, человек подбежал к шкафу и достал из-за него старое ружье.

– Где патроны? – затормошил он спящую жену. – Я их на припечек клал, а теперь нету. Ты переложила?

– Очумел, что ли! – сонно отозвалась хозяйка. – Ночь на дворе.

– Не очумел. Где они? – в нетерпении злился полупьяный охотник.

– Где-то в шифоньере, – все не понимала его жена. – Что случилось-то?

– Коза дикая в сеннике. – Хозяин метнулся к платяному шкафу.

– Какая еще коза? – Женщина привстала в постели.

– Сказал же – дикая…

– Ну и пусть стоит, не тронь!..

В своей комнате проснулся мальчик и все услышал. Резво, сразу он натянул сапоги и в одних трусах выскочил на крыльцо. Под ометом сена, сложенном в огороде, он увидел чудного длинноухого зверя. Всего несколько секунд любовался мальчик косуленком, а потом схватил палку и закричал:

– Пошел, пошел отсюда, беги!

Как ни жалко ему было прогонять дикого красавца, но мальчик понимал, что нетрезвого отца не уговоришь.

– Беги!..

Косуленок заметил враждебное движение, услышал сердитый голос и одним махом сиганул за изгородь. Путь в родную степь был свободным. Длинноухий поймал ноздрями знакомые ему запахи и прытко пошел в сторону заветных тальников, к спасительным кустам, к жизни…

Мальчик, уверенный в том, что это был его знакомый косуленок, притаился за дверью, когда распаленный ярой страстью отец выскочил на крыльцо. Так же незаметно он вернулся в свою комнату и спрятался под одеяло. У него появилась тайна, добрая тайна, с которой светлее стало на душе и которой он мог поделиться с дедом, а после, через некоторое время, и с отцом…

Белогрудый

Мягкая желтизна, съедая все краски, заливала небо и тундру. И тихие воды озера, расплеснувшегося среди бескрайнего заболоченного пространства, струились в легкой зыби к большому янтарно-огненному солнцу. Прозрачный голубой день угасал на короткое время, стирая глубину и ясность тундры и унося нежное тепло северного лета.

Белолобые гуси выбрались с мелководий на травяную зелень. Они закрыли прибрежные низины серыми рядами стай, вычернили красноватые от недозревшей морошки моховые возвышения. Беспрерывный их гогот плескался над болотом, сотрясая чуть-чуть дрожащий от испарений воздух. И в этот мирный шум живой природы исподволь стал вливаться тугой рокот мотора. Возникнув далеко за пределами гусиных гнездовий, он нарастал поминутно, пока не заглушил своим гулом все звуки тундры: тяжелая машина в вираже снижалась над стаями. Гуси ошалело хлынули на озерное плёсо, затрепыхались в панике, поднимаясь. Машина, сверкая лопастями, брызнула всплесками огня – выстрелы потонули в мощном ее грохоте. Многие взлетевшие гуси камнем или кувырком срывались вниз, на вспенившуюся от тугих воздушных струй воду. Густые стаи озерных птиц разметывались над тундрой.