Живая душа - Трутнев Лев - Страница 22

Дальше зайцы стали попадаться чаще и удачнее, и рысь решила задержаться в этих новых, пока спокойных местах. Не раз ей удавалось выследить суслика или хомяка, добыть зайца, и жизнь для рыси потекла более-менее неголодная. Так прошло больше двух месяцев…

Однажды рысь услышала громкий человеческий крик и вскочила с лёжки. В свежем осеннем воздухе голоса людей угрожающе множились, приближались. Рысь мягко и спокойно пошла от этих голосов. Она не особенно боялась людей без собак и раза два залегала в старую шелестящую траву, надеясь отлежаться, пропустить мимо этих невесть откуда появившихся крикунов. Но слишком свежи были еще воспоминания о той роковой облаве, и кошка двигалась дальше, чутко слушая и пронзительно вглядываясь в окружающие ее кусты.

Рысь знала, что вместе с нею в ивняках жили косули. Один раз кошка даже попыталась напасть на них, да те оказались чутче ее и проворнее. Больше рысь этих животных не видела. А вот красный лисовин постоянно приходил в кусты и даже залегал в них на днёвку. Его и заметила рысь, почти проползая за очередной куст.

Голоса подвигались все ближе и ближе, прогремел где-то выстрел, и рысь пошла быстрее, выкатываясь к самой опушке. У последнего куста, за большой кочкой, она задержалась. На опушке, совсем близко, раздалось еще два выстрела, и мимо рыси пронесся красный лис. Чуть помедлив, почти в том же направлении понеслась скачками и кошка.

Снова прогремели выстрелы. Что-то горячее ударило в правую лопатку рыси, остро вошло в глубь тела и остановилось. Кошку прошила тягучая цепкая боль, глаза ее заслонились сумеречной мглой, но она не останавливалась, продолжала бежать к далекому лесу, хотя пробитая картечью лапа быстро немела, теряла послушность. Рысь напрягала все силы, чтобы дотянуть до леса, кашляя кровью, слабея и задыхаясь. Впереди темнели обитые ветром бурьяны, и она врезалась в них с разгона и завалилась на бок в бессилии.

Боль, вкогтившаяся под лопатку, билась горячими толчками под горло, в голову, спину. Лапа остро ныла, и, если бы появились люди, сил бы у рыси не хватило ни на бег, ни на защиту. Но люди, охотившиеся на зайцев и лисовина, стреляли далеко, наугад, не поняли, что рысь ранена, и не стали преследовать эту опасную кошку. С минуты на минуту ожидая своих врагов, рысь из последних сил подобралась для прыжка и повернулась мордой на свой след. При каждом вдохе кошка ощущала обжигающую боль, но всё же силы возвращались к ней, выравнивалось сорванное бегом дыхание…

Хмурый осенний день угасал. Низко шли над лесом густые тучи, жесткий ветер трепал сухие бурьяны. Пустынно и печально было вокруг. Поднявшись, рысь пошла к лесу. Там, среди кустов и валежин, она чувствовала себя безопаснее. Быстро бежать ей не давала боль, и кошка долго уходила в глубину сумеречного березняка, отыскивая место надежнее.

До глубокой ночи пролежала рысь в укромном месте, борясь с болью и недомоганием. Но ранение ранением, а организм требовал своего – пищи. Тихо, почти не опираясь на больную лапу, кошка двинулась по лесу, надеясь выследить и поймать зайца. Ночь до того плотно окутала пространство, что даже рысь далеко не видела и ориентировалась больше на шорохи. Какое-то дробное постукивание уловила она впереди и, прихрамывая, дыша с легким свистом задетыми картечиной легкими, кошка направилась на эти только ей доступные звуки. На краю озимого поля рысь заметила легкое движение, и тут же запах зайца долетел до нее. Косой жировал, перетачивая озимку острыми резцами. Эти звуки и услышала хищница. Рысь попыталась как можно ниже припасть к земле, пойти теми легкими, упругими шагами, которые не слышны никому, но боль не давала пригибаться, утекала в правую лапу, парализовывала ее. И решающий прыжок у рыси не получился: ранение лишило ее прежней силы и резвости. Заяц легко увернулся от рыси и убежал.

Она долго, с отдыхами, обходила молчаливые, выстуженные холодной ночью леса и снова нашла на одной из полян зайца. Но поймать его не смогла. Уже брезжил робкий рассвет, когда рысь наткнулась на нору суслика и залегла подле нее.

Упруго стлался над сырой землей ветер, сонно и низко тянулись от горизонта сизые тучки. Суслик выбрался из норы часа через два. Рысь уже устала ждать, раненая лапа у нее занемела и затекла нудной, непроходящей болью. Прыжок получился небыстрый, и даже не очень проворный суслик успел занориться. Напрасно она рвала землю здоровой лапой: добраться до конца глубокой норы кошка не смогла. Развиднело, и нужно было уходить в лес…

Днем пошел снег. Рысь, голодная, злая, измученная болью, смотрела на него, как на новую беду: там, где снег, там и следы, а ей, раненной, не уйти, не укрыться.

Голод гнал рысь в деревню. Оттуда долетали раздражающие запахи и звуки. Ослабленная болезнью и неудачными охотами, она решилась на последний шанс: найти еду подле человека.

Рыхлый снег, засыпавший землю почти на вершок[56], мешал движению, и при каждом шаге пробитая в лопатке лапа стреляла болью по всему телу, и рысь зло хрипела, хватала пастью снег, но настойчиво шла к чернеющим дворам деревни, уснувшей в тепле и неге.

Кошару[57] она нашла по резкому запаху, идущему от дневного загона, и медленно двинулась в обход ее. Ни шума, ни звука не доносилось из кошары, но рысь чувствовала теплый запах овец, пробивавшийся через какие-то дыры и неплотности.

На столбе у широких дверей горел фонарь. Он бросал длинные несуразные тени на остро-белый снег, и рысь побоялась выходить на освещенную сторону, долго стояла в тени, слушая и просматривая скотный двор. Боль все зудела в теле, все раздражала ее, а от теплого запаха кошары судорожно сжимался пустой желудок. Рысь повернулась и пошла обходить кошару с другой стороны. Прочные бетонные стены надежно охраняли овец от всякого посягательства, низкая покатая крыша из шифера тоже была рыси не под силу. Но она все шла, принюхиваясь, отыскивая возможную лазейку.

Первое окно в стене зачернело глубоким провалом. Кошка с трудом встала на дыбы, но до рамы не дотянулась. Она чуяла незримое препятствие в окне да и видела его и пошла дальше.

Тихо висела хмурая ночь над скотным двором, близким лесом, спящей деревней. Дул легкий, но холодный ветер, едва-едва шевеля рыхлый снег. Зябко и неуютно было вокруг.

Кошка подошла ко второму окну. Почва здесь была повыше: летом через это окошко, сняв раму, выкидывали навоз, бугорок и остался.

Рысь уперлась лапами под самую раму и даже заглянула в кошару. В темном помещении она ничего не разглядела, но в маленький разбитый квадратик рамы так шибануло живым духом овец, что кошка ощетинилась и зацепила раму здоровой лапой. Гвозди, державшие раму, были небольшие, ржавые, но сразу не поддались ей. Тогда рысь дотянулась до деревянной крестовины зубами, стала тянуть ее. С тугим сопротивлением рама вывернулась из косяка, и кошка упала вместе с нею в рыхлый снег.

Пробитая лопатка стрельнула болью, но рысь тут же вскочила и стала слушать, оглядывая темные постройки. Никакого движения она не заметила и, поднявшись к свободному проему окна, запрыгнула на подоконник. Зеленоватым блеском загорелись глаза испуганных овец, и кошка прыгнула на ближнюю из них. С гулом взмeтнулась в кошаре напуганная отара. Овцы кинулись в дальний угол, сшибая и давя друг друга. Рысь, сжимая челюсти на шее своей жертвы, ехала на ней, пьянея от сладкой горячей крови, переполнившей пасть.

Овцы метались по кошаре, сотрясая строение, и этот их панический перепляс, это содрогание стен разбудили сторожа в каморке, притулившейся к торцу кошары. Он быстро оделся и вышел.

Рысь проглотила несколько кусков горячего мяса, когда открылась дверь и вспыхнул свет в кошаре. Она увидела темную фигуру человека, и ярость оторвала ее от задавленной овцы.

Сторож тоже увидел кошку и, захлопнув калитку, метнулся в угол за вилами. С ними он и пошел на зверя.