Живая душа - Трутнев Лев - Страница 21

Вяло шелестели выколошенные стебли хлебов, мягко пружинила под лапами земля. Рысь, поглядывая на светлый диск луны, шла широким кругом. Снова нос ее уловил заячий запах, но на этот раз кошка не ошиблась. Она сразу определила, что и этот зверек пропащий. Еще на двух или трех зайцев натыкалась рысь, но ни одного живого не учуяла и не услышала на всем большом хлебном поле. Самец встретил ее раздражающим урчанием и злым шипением. Они переместились на другое поле, и кот сам пошел в загон. Напружинившаяся, готовая в любой момент сорваться с места рысь так и отлежала на меже все долгое время, пока самец обходил поле пшеницы. Вернулся он притихший, встревоженный и злой.

Луна свалилась к самому лесу, когда звери, обшарив все ближние поля, тальники и опушку леса, вернулись к логову усталыми и пустыми.

Сумерки едва накрыли гарь, а рыси уже подходили к первому лесу. Проверенная несколько раз местность их теперь не интересовала. Звери двигались дальше, в глубь лесов, к широкой речной пойме. Оттуда, от сырых лугов, поднимался туман, неясные звуки долетали до рысей, и они шли быстро, но осторожно.

Темной горкой зачернел на бугре пастуший вагончик, остро запахло овечьим пометом, мочой. Кот остановился, вглядываясь в прясло загона. Живым теплом тянуло оттуда, сладким духом, и звери заволновались, шерсть у них на загривках встала дыбом. Кот, нервно подергав ушами, мягко двинулся в обход вагончика. Какими-то своими чувствами он угадывал, что впереди не дикие животные, что все эти запахи связаны с человеком, что это смертельно опасно, но голод был сильнее тех понятий.

Рыси приближались к изгороди с двух сторон, сильные, ловкие, почти незаметные в легком тумане и темноте. Не останавливаясь, одновременно они перемахнули прясло и упали на живую кучу лежащих в загоне овец. Гул взметнулся в нем от сотен ошалевших от ужаса животных. Слабая изгородь затрещала под их напором, и поток баранов устремился в ночную пойму.

Рыси поскакали следом, злобно мяукая, не торопясь и не нападая, и только у леса кот в несколько прыжков настиг крупную овцу и сбил ее грудью. Подоспела самка, и вдвоем они быстро задавили свою жертву.

Первым собак услышал кот и вскочил. Рысь и котенок сладко спали. Самец отошел от логова к колодине, на которой нередко точил когти, и запрыгнул на нее. Оттуда гарь далеко просматривалась, и на краю ее, у леса, кот заметил людей. В несколько прыжков он достиг логова, чтобы предупредить рысь, но она уже вынырнула ему навстречу. Желтые глаза ее фосфорически светились. Нужно было уходить, чтобы не привлечь собак, а с ними и людей к логову. Кот как-то связывал ночное нападение на овечью отару с этим появлением облавы и чувствовал, что обязан защитить самку и детеныша, отвести от них смертельную опасность.

Рысь перемахнула колодину и пошла в дальний край гари, чтобы там, на кругах, перехватить свежими петлями собак, отвести их от гнезда, а кот по большой дуге стал подвигаться навстречу лаю. По нетерпеливому повизгиванию он понял, что собак много и надежды на спасение почти нет. Петляя, запутывая следы, пересекая их несколько раз с ходом самки, кот все ближе и ближе подпускал разъяренных, горячих собак.

Тихо качались розовые метелки иван-чая, тяжело и мертво лежали в кудрявых мхах опаленные давним огнем колодины, и безмятежно летали туда-сюда стрекозы, шелестя крыльями. Собаки шли гурьбой прямо в направлении логова. Ночной след рысей с запахом кровавого мяса, которое они тащили котенку, еще не выветрился окончательно, и вел их по гари.

Чтобы отвлечь псов от их стремительного хода, сбить со следа, кот несколько раз грозно промяукал. Собаки, услышав зверя, ринулись с тропы в его сторону. Лай их покатился по гари с рыком, с нетерпеливым визгом. И кот пошел с колодины на колодину, прыгая широко, зигзагами, стараясь выбирать непроходимые для собак завалы убитых пожаром деревьев, с острыми, окостенелыми сучьями, высоким кочкарником[55]. Один он легко бы ушел от своры, но на гари где-то металась рысь, а в логове таился рысенок, и зверь держал собак на близком расстоянии от себя, и многие из них его и видели, и чуяли.

Люди отстали, и кот потерял их из поля зрения. Ему ни на миг нельзя было отвлекаться. Собаки, обтекая гиблые места, выдыхаясь, выдирая о сучья клочья шерсти, двигались вязко, охватывая зверя кругом. Но гарь была его домом, и кот всякий раз уходил из живого, готового сомкнуться кольца. А ряды собак таяли: слабые выбивались из сил, отставали, терялись в густом травостое, но их все еще было много. И зверь, завязанный накрепко в жестокой игре, не заметил, как дружные псы отрезали его от непролазных крепей и стали теснить на край гари, поближе к людям.

Грудастый приземистый кобель, перемахнув колодину, достал кота в прыжке, и они сшиблись с глухим стуком, упали в кипрей. Но зверь успел ухватить собаку поперек спины. Хрустнул под клыками позвоночник, и острый скулящий вой заглушил рык второго пса, прыгнувшего сзади. Кот успел развернуться и сильным рывком послал задние лапы вдоль разгоряченного собачьего тела. Он ощутил, как его когти вошли в брюхо собаки, и тут же вскочил, увертываясь от следующего нападения.

Теперь их было трое. Зверь сумел стряхнуть псов, прыгнул на сухостоину, низко склонившуюся над землей, и в это время грохнул выстрел. Пламенем полыхнул светлый день перед глазами кота. Он еще держался когтистыми лапами за сухую древесину, но уже чернота зашивала его сознание, взгляд, чувства. Стальные мышцы сделались мягкими, и зверь упал на мох, прямо под клыки рассвирепевших собак.

Рысь все время металась невдалеке от логова, слушая собачий гон, вой, визг и выстрелы. По-своему она понимала, что там происходило, но не решалась пуститься на помощь самцу: главная ее забота – рысенок. Здесь, у логова, только и могла эта лесная кошка преградить путь беде. Она боялась собак – и они появились, и с людьми. Против стольких врагов, против этой неотвратимой беды рысь была бессильна. Зло, и боль, и скорбь горели в ней, наливая тяжестью тело, и были мгновения, когда кошка упруго подбирала под себя лапы, готовая кинуться вперед, но инстинкт удерживал ее. Она бы и бросилась на своих врагов, будь человек один, но их было трое и с двумя собаками. А на безнадежный риск ни один зверь не отважится, тем более – самка. Природой ей отведена особая роль: продолжить род.

В остром изнеможении, колотясь на траве в мелкой дрожи, рысь не видела и не слышала, что случилось с ее детенышем. Она долго ползла к логову, обдирая лапы и брюхо о валежины, и, когда добралась до него, лишь теплый воздух в углублении, под корнями мертвого кедра, пах рысенком…

Ночь провела она в нервных поисках, рыская по гари, обнюхивая целые скопища неприятных следов, но ни самца, ни котенка не нашла. И только под утро рысь улеглась у коряги, глухо мяукая на всю пустую, онемевшую от жути округу.

Прошло еще несколько голодных и тягостных для рыси дней. Она все кружила по гари, все искала самца и детеныша. Только лягушки, изредка попадавшиеся в сырых местах, поддерживали таявшие силы кошки.

Но всему приходит конец: темной глухой ночью рысь покинула гарь и двинулась на юг. Северные урманы, откуда они когда-то пришли с самцом, были голодными, и потому кошка направилась в лесостепь.

Тихой и чуткой была ночь, непроницаемой для обычного глаза, но кошки – ночные животные, и рысь довольно хорошо видела и тем более слышала. Сплошные черные пятна лесных рощиц вставали на ее пути, и кошка смело входила в них, принюхиваясь, улавливая малейший шорох. Она вновь была зверем-охотником. В одном месте рысь заметила жирующего на опушке зайца и долго скрадывала его, подбираясь ближе и ближе, и впервые после того, как она осталась одна, кошка сытно поела и спокойно выспалась.