Движущиеся картинки - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 46

– Ты говорил все, как я учил? – спросил он.

– Да. Достабль очень расстроился, когда я пообещал, что пойду в «Алхимики Бразерс».

Гаспод хихикнул.

– А ты сказал ему про устный контракт – что он не стоит бумаги, на которой напечатан?

– Да. А он сказал, что не понял, что я имею в виду. Но дал мне сигару. А еще сказал, что скоро оплатит мне и Джинджер поездку в Анк-Морпорк. Он, мол, думает об очень большой картинке.

– Что за картинка? – подозрительно спросил Гаспод.

– Этого он не открыл.

– Слушай, приятель, – заговорил Гаспод, – Достабль делает состояние. Я сосчитал. У Солла на столе пять тысяч двести семьдесят три доллара и пятьдесят два пенса. И это заработал ты. Точнее, вы с Джинджер на пару.

– Вот это да!

– Значит, так. Нужно, чтобы ты выучил несколько новых слов, – сказал Гаспод. – Справишься?

– Надеюсь.

– Процент от сборов. Вот. Ну что, запомнишь?

– Процент от сборов, – повторил Виктор.

– Молодец.

– А что это значит?

– Не твоя забота. Ты просто должен сказать, что тебе это нужно. Когда придет время.

– А когда придет время?

Гаспод ядовито ухмыльнулся:

– Думаю, этот момент наступит, когда Достабль уже набьет себе рот, но еще не успеет все проглотить.

Голывудский холм бурлил жизнью, как самый настоящий муравейник. На оконечности, прилегающей к взморью, а именно в павильонах «Универсаль Студио», была запущена в производство картина под названием «Третий гном». На «Микролит Пикчерз», где традиционно заправляли гномы, полным ходом шла работа над кликом «1457. Золатадабыччики», по завершении которого предполагалось снимать «Залатую лехарадку». Персонал «Ворнар Пикчерз» не покладая рук трудился над «Любофью в сирале». Ну а заведение Боргля было битком забито круглые сутки.

– Понятия не имею, как все это будет называться, но мы делаем картинку, как какая-то там девчонка отправилась за помощью к волшебнику. Там еще дорога такая желтая. Наверное, под конец все герои заразятся желтухой, а волшебник их вылечит, – рассказывал своему соседу в очереди человек, загримированный под льва ровно наполовину.

– Разве в Голывуде уже появились волшебники?

– Да нет, ты не так меня понял. Тот волшебник вообще ничего о магии не знает.

– Ну, я-то думал!…

Звук! Его появления затаив дыхание ожидал весь Голывуд. В ангарах алхимиков, раскиданных по всему холму, денно и нощно кипела работа; алхимики перекрикивали попугаев, дрессировали говорящих скворцов, сооружали замысловатые сосуды, предназначенные для отлова звука, в которых его можно было бы осторожно, не причиняя вреда, взболтать и в надлежащий момент выпустить на волю. Как следствие, в несвоевременное громыханье взрывающейся октоцеллюлозы вплетались теперь еще и всевозможные стенания, а также истошные вопли, когда какой-нибудь разъяренный попугай путал чей-то палец с орешком.

Попугаи не оправдывали возлагавшихся на них надежд. Хоть они и были наделены способностью запоминать и худо-бедно воспроизводить сказанное, их, однако, нельзя было выключить, а потому они продолжали болтать все подряд, не только перевирая услышанное, но и выдавая поразительно складные оскорбительные фразы, которым, как подозревал Достабль, научили птиц наглые рукояторы. К примеру, краткая череда романтичных признаний могла вдруг прерваться чем-нибудь вроде: «Ваа-ах! А теперь, малышка, покажи мне, что у тебя там под юбкой!»

В итоге Достабль заявил, что звучить так картинку он наотрез отказывается, пусть уж лучше будет все, как прежде.

Звук! Поговаривали, что тот, дескать, кто сумеет первым изобрести звук, приберет к своим рукам весь Голывуд. Конечно, на картинки теперь ходили толпы народу, но толпами, как известно, легко управлять. Даже проблема цвета не стояла так остро; здесь все упиралось в выведение породы демонов, которая обладала бы навыками скоростной разрисовки, тогда как звук… звук – это нечто абсолютно новое.

Между тем на студиях стали применяться меры, призванные так или иначе восполнить существовавший до сих пор пробел. Гномы первыми порвали с общепринятой практикой вставки диалогов на дощечках в промежутках между сценами. Они изобрели так называемые субтитры – в общем, недурное новшество, но актеры теперь должны были просчитывать каждый свой шаг, чтобы ненароком не сбить буквы и целые слова.

Затянувшееся ожидание звука можно было скрасить, превратив экран в стол, ломящийся от ублажающих зрение деликатесов. Привычный шум Голывуда уже давно включил в себя стук молотков, но вскоре стук стал в два раза яростнее…

Ибо в Голывуде начали возводить великие города прошлого и настоящего.

Первыми это сделали «Алхимики Бразерс», сварганившие из холста и древесины десятикратно уменьшенную копию Великой Пирамиды Цорта. Вскоре задние планы картин оснастились улицами Анк-Морпорка, дворцами Псевдополиса, замками Пупземелья. В ряде случаев улицы малевали прямо на заднике дворцов, так что расстояние, отделяющее крестьянина от князя, уменьшилось до толщины свежевыкрашенного холста.

Всю первую половину дня Виктор был занят в картинке-одночастевке. Джинджер сегодня не попрекнула его ни единым словечком – даже после обязательного поцелуя, увенчавшего вызволение ее из лап той неназываемой твари, которую сегодня играл Морри. Голывудская магия сегодня не сработала, чему Виктор был крайне рад.

После клика он отправился посмотреть на испытание, которое приготовили чудо-псу Лэдди его новые хозяева.

Никаких сомнений не было – этот грациозный пес, что стрелой перемахнул через все барьеры и свирепо вгрызся в обернутый кучей тряпок рукав рабочего, самой Природой был создан для участия в движущихся картинках. Лэдди даже лаял фотогенично.

– Знаешь, что он там говорит? – услышал Виктор рядом с собой отравленный желчью возглас.

То был Гаспод, воплощение кривоногого убожества.

– Нет. И что же? – сказал Виктор.

– Я Лэдди. Я молодец. Хороший мальчик Лэдди, – перевел Гаспод. – Блевать тянет, да?

– Да, но ты сумеешь перепрыгнуть через шестифутовый барьер? – осведомился Виктор.

– Вот умный поступок, – огрызнулся Гаспод. – Я его проще обойду… Что это они там затеяли?