Carpe Jugulum. Хватай за горло! - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 43

Ну почему никто никогда не говорил, что все это крайне важно? Полстраницы занимал портрет дьякона Тропа. Троп получился как живой.

Овес сунул блокнот в карман и с надеждой сжал в пальцах медальон. После четырех лет обучения в семинарии он так и не понял, чему именно нужно верить. Расколы в церкви случались настолько часто, что иногда весь учебный план менялся в течение одного дня. Но кроме того…

Об этом их предупреждали. Говорили, что, мол, особых надежд не питайте. Это случается не со всеми, а только с пророками. Ом так не поступает. Ом работает изнутри.

…Но он надеялся, что когда-нибудь Ом проявится очевидным и недвусмысленным образом, который нельзя будет объяснить ветром или нечистой совестью. Хотя бы один раз небеса разверзнутся, скажем, секунд на десять, и прогремит голос: «ДА, ВСЕМОГУЧИЙ ХВАЛЫ ДОСТОЙНЫЙ ВСЕГДА СЛАВИВШИЙ ОМА ОВЕС! ВСЕ ЭТО – ЧИСТАЯ ПРАВДА! И МЕЖДУ ПРОЧИМ, ТО ТВОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ О КРИЗИСЕ РЕЛИГИИ В ПЛЮРАЛИСТИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ БЫЛО КРАЙНЕ СОДЕРЖАТЕЛЬНЫМ!»

Дело было не в том, что ему не хватало веры. Но одной веры недостаточно. Он жаждал уверенности. Хотя сейчас он бы вполне удовольствовался надежным руководством по уничтожению вампиров.

Овес встал. За его спиной хищно лязгнула всеми сочленениями походная койка.

Он обрел знания, однако эти знания не помогали.

Но разве Джотто не заставил выброситься на берег самого Левиафана, Повелителя Кошмаров, отчего море и суша покраснели от крови? Разве сильный верой Орда не вызвал внезапный глад и мор на всех землях Смеля?

Все это они определенно сделали. И в это он безоговорочно верил. Но частичка его никак не могла забыть некогда прочитанное в одной книжке: мол, редкий красный прилив на побережье Урта был вызван нашествием крошечных морских существ, и событие это весьма повлияло на местную морскую флору и фауну, а странная циклическая смена воздушных потоков может вызывать полное отсутствие облачности над Смелем в течение целых нескольких лет.

Это не могло не тревожить.

Овес неплохо знал всякие древние языки, а потому ему позволяли рыться в новых библиотеках, которые, как грибы, вырастали вокруг Цитадели.

Однако потом появился новый повод для беспокойств: юный охотник за истиной вместо истины наткнулся на правду. «Третье Странствие Пророка Сены» странным образом походило на новый перевод «ПесчаногоЗавета» из «Лаотанской Книги Всё и Вся». На одной из полок он нашел сорок три поразительно похожих друг на друга описания великого потопа, и в каждом из них человек, весьма похожий на епископа Рога, спас избранных рода человеческого, построив волшебную лодку. Детали, правда, не всегда совпадали. Иногда лодка была сделана из дерева, иногда – из банановых листьев. Где-то новость о приближении суши приносил лебедь, где-то – игуана. Конечно, в хрониках других религий эти истории назывались не более чем легендами и мифами, тогда как плавание, описанное в «Книге Сены», считалось святой истиной. И тем не менее…

Разумеется, Овес продолжил свое обучение и вскоре превратился из слегка преподобного в довольно-таки преподобного, однако сомнения никуда не девались. Ему очень хотелось с кем-нибудь обсудить свои открытия, однако церковные расколы происходили настолько часто, что ни у кого из вышестоящих отцов так и не нашлось времени его выслушать. Стук молотков духовных лиц, прибивавших свои варианты истины Ома к храмовым воротам, был настолько оглушительным, что периодически у отца Овса тоже возникало искушение купить рулон бумаги, молоток и внести свое имя в длинный список очереди на ворота, но пока он себя пересиливал.

И прежде всего потому, что у него на все было две точки зрения, причем абсолютно противоречащие друг другу.

В один прекрасный момент он даже подумывал подвергнуть себя процедуре изгнания беса, но отказался от этой мысли, поскольку в подобных процедурах церковь традиционно использовала весьма смертоносные методы, и серьезные люди, которые никогда не улыбались, ничуть не удивились бы, услышав, что агрессивный дух, которого он требует изгнать, – это его собственный.

Овес назвал звучавшие в голове голоса Хорошим Овсом и Плохим Овсом. Оба голоса соглашались с данной терминологией, но применяли ее по-разному.

С раннего детства в Овсе жила некая частичка, которая считала святые храмы дурацкими и скучными и периодически пыталась рассмешить его, когда, по идее, он должен был сосредоточенно внимать проповедям. Мальчик вырос, выросла и эта частичка. Она-то и стала тем Овсом, который стопками поглощал самые разные книжки и чуть ли не наизусть запоминал пассажи, бросавшие тень сомнения на буквальную истину «Книги Ома». Именно этот Овес всегда подталкивал его в бок и подзуживал: «Если уж это неправда, чему вообще ты можешь поверить?»

А другая частичка твердила: мол, истины бывают разными.

А первая отвечала: разными – это значит «отличающимися от той, которая и есть настоящая правда»?

А вторая говорила: что значит «настоящая»? Определение, пожалуйста.

А первая сразу начинала кричать: это значит, что еще совсем недавно омниане по-настоящему запытали бы тебя до смерти за одни такие мысли! Помнишь те времена? Помнишь, как люди умирали лишь потому, что пытались использовать разум, который, как ты считаешь, подарил им бог? Какая истина способна оправдать все эти муки?

Этот ответ он так и не смог сформулировать. А потом начались головные боли и бессонные ночи. Церковь раскалывалась практически постоянно, но данный раскол положил начало войнам в его голове.

Подумать только, сюда его послали подлечиться, потому что брат Мельхио, увидев его трясущиеся руки и услышав, как он постоянно бормочет что-то себе под нос, начал беспокоиться за его здоровье!

Перепоясывать чресла Овес не стал. Он не был уверен, как осуществляется данная процедура, а спросить стеснялся. Поэтому он просто поправил шляпу и вышел под бурное ночное небо, затянутое густыми, необщительными тучами.

Ворота замка распахнулись, и из них в окружении солдат вышел граф Сорокула.

Это было отступление от традиционного сюжета. Несмотря на то что жители Ланкра не часто практиковали подобные методы, на генетическом уровне они знали: когда толпа собирается у ворот, тот, кого толпа осаждает, должен орать что-нибудь вызывающее из окна горящей лаборатории или участвовать в мелодраматической схватке с каким-нибудь героем на зубчатой стене.

Чего осаждаемый не должен делать, так это раскуривать сигару.

Толпа замолчала и замерла с неуверенно поднятыми лопатами и вилами. Тишину нарушало только потрескивающее пламя факелов.

Граф выпустил кольцо дыма.

– Вечер добрый, – поздоровался он, когда кольцо улетело. – Вы, вероятно, толпа.

Кто-то из задней части толпы, отставший от хода событий, метнул булыжник. Граф лениво поймал его.

– Вилы – это просто здорово, – сказал он. – Мне нравятся вилы. В общем, проверку они проходят. И факелы – о них можно даже не говорить. Но косы… нет, боюсь, никак не могу согласиться. Косам отказать. Должен заявить, очень неподходящее оружие для толпы. Можете мне поверить. Простой серп гораздо эффективнее. Стоит начать размахивать косами, и кто-нибудь обязательно лишится уха. Так что слушайте внимательно и учитесь.

Он подошел к очень крупному мужчине с вилами.

– Вот тебя, молодой человек, как зовут?