Северное сияние (др.перевод) - Пулман Филип - Страница 50

Лира обернулась: сомнений не было. Пантелеймон прижался к ней, стал диким котом и злобно зашипел: из окна с любопытством смотрела красивая темноволосая миссис Колтер и ее золотистая обезьяна, сидевшая на коленях.

Глава шестнадцатая

СЕРЕБРЯНАЯ ГИЛЬОТИНА

Лира сразу убрала голову под меховой капюшон и следом за другими прошла через двойные двери. О том, что она скажет, очутившись с миссис Колтер лицом к лицу, еще будет время подумать: сейчас перед ней была более неотложная проблема — как спрятать меховую одежду, чтобы взять ее потом, ни у кого не спрашивая разрешения.

Ей повезло, внутри был такой беспорядок, взрослые так старались поскорее разогнать детей и очистить дорогу для пассажиров дирижабля, что особо следить за кем-то было некогда. Лира сняла анорак, рейтузы и унты, скатала их потуже и протиснулась сквозь толпу в свою спальню.

Она быстро подтащила ящик для одежды к углу, встала на него и толкнула потолочную панель. Панель приподнялась, как и говорил Роджер, и она засунула туда унты и рейтузы. Тут она вспомнила об алетиометре, вынула его из сумки, засунула в самый дальний карман анорака и тоже запихнула на чердак.

Потом спрыгнула на пол, отвезла ящик на место и шепнула Пантелеймону:

— Будем прикидываться глупыми, пока она нас не увидит, а тогда скажем, что нас похитили. И ни слова о цыганах и Йореке Бирнисоне.

Она только теперь осознала, что главный предмет ее страха — миссис Колтер, так же как главный предмет притяжения для стрелки компаса — полюс. Все, с чем ей пришлось столкнуться за это время, даже рассказы о чудовищной сепарации, она как-то могла пережить, она была достаточно сильной; но мысль об этом красивом лице и ласковом голосе, об игривой золотой обезьяне вызывала у нее непереносимый, тошнотворный ужас. «Нет, цыгане идут на выручку. Думай об этом. Думай о Йореке Бирнисоне. Не выдавай себя», — сказала она и побрела к столовой, откуда доносился сильный шум. Дети выстраивались в очередь за горячим питьем, некоторые были еще в черных шелковых анораках. Все разговоры вертелись вокруг дирижабля и его пассажирки.

— Это была она — со своим деймоном-обезьяной…

— Она и тебя забрала?

— Сказала, что напишет маме и папе, а сама наверняка…

— Она не говорила нам, что детей убивают. Ничего такого не говорила.

— Эта обезьяна, она хуже всех — поймала мою Кароссу и чуть не убила… Я до того ослабла…

Они были напуганы не меньше Лиры. Она нашла Энни с подругами и села.

— Слушайте, — сказала она, — умеете хранить секреты?

— Да!

Трое уставились на нее с жадным интересом.

— Есть план бегства, — тихо сказала Лира.

— Сюда идут люди, чтобы забрать нас, так? Будут здесь через день, может быть, раньше. От нас требуется одно — быть готовыми, когда прозвучит сигнал, — сразу надеть теплую одежду и выбежать. Не канителиться. Сразу на улицу. Только если выбежите без анораков, сапог и остального, замерзнете насмерть.

— Какой сигнал? — спросила Энни.

— Пожарный звонок, как сегодня. Все устроено. Все ребята будут знать, а взрослые — нет. Особенно она.

Глаза их горели от возбуждения и проснувшейся надежды. Слова Лиры передавались из уст в уста. Она чувствовала, как изменилась атмосфера. На улице дети были бодрыми и с удовольствием играли; потом, когда увидели миссис Колтер, они с трудом скрывали истерический страх; но сейчас в их болтовне угадывалась сосредоточенность и самообладание. Лира дивилась тому, как меняет людей надежда.

Она следила за открытой дверью, но осторожно, готовая в любое мгновение отвернуться, потому что голоса взрослых приближались. Потом показалась сама миссис Колтер, заглянула в столовую, улыбнулась счастливым детям, сытым и согретым, поедающим пирожки. По столовой мгновенно пробежала дрожь, все замолчали и застыли, глядя на нее.

Миссис Колтер улыбнулась и прошла дальше, не проронив ни слова. Потихоньку разговоры возобновились. Лира сказала:

— Куда они ходят разговаривать?

— Наверно, в совещательную комнату. Нас туда однажды привели, — сказала Энни. «Нас» означало ее и ее деймона.

— Там было человек двадцать взрослых, и один читал им лекцию, а я должна была стоять рядом и делать, что он скажет — например, проверять, на сколько может отойти от меня мой Кириллион, а потом он гипнотизировал меня и еще что-то делал… Большая комната, там много стульев и столов и маленькое возвышение. Она позади приемной. Ха, будут там рассказывать, что пожарная тревога прошла как надо. Небось не меньше нас ее боятся…

Остаток дня Лира провела среди девочек, наблюдая, мало говоря, стараясь быть незаметной. Была гимнастика, было шитье, был ужин, были игры в комнате отдыха: большом неряшливом зале с настольными играми, десятком потрепанных книг и столом для пинг-понга. В какой-то момент Лира и другие ребята почувствовали, что происходит нечто чрезвычайное: взрослые сновали, собирались кучками, взволнованно переговаривались. Лира догадалась, что обнаружен побег деймонов, и никто не понимает, как это произошло.

Но, к ее облегчению, миссис Колтер не показывалась. Когда настало время расходиться по спальням, она поняла, что вынуждена будет довериться новым подругам.

— Слушайте, — сказала она, — они заходят ночью, проверяют, как мы спим?

— Один раз заглядывают, — сказала Белла.

— Фонарем поводят и даже не присматриваются.

— Хорошо. Я хочу слазить и разведать. Можно пролезть по потолку, мне мальчик показал…

Она стала объяснять свой план, но не успела окончить, как Энни сказала:

— Я с тобой!

— Лучше не надо, лучше, если одного человека не хватает. Скажете, что спали и не знаете, куда я делась.

— Нет, если я полезу с тобой…

— Скорее попадемся, — сказала Лира.

Их деймоны уставились друг на друга: Пантелеймон — дикий кот, Кириллион — лис. Оба дрожали.

Пантелеймон тихо-тихо зашипел, показал зубы, и Кириллион, отвернувшись с безразличным видом, принялся облизывать себя.

— Ну ладно, — уступила Энни.

Очень часто споры между детьми именно таким образом разрешали деймоны. Один признавал главенство другого. Сами дети принимали такой исход, как правило, без возмущения, и Лира знала, что Энни ее послушается.

Девочки сложили кое-какую одежду под ее одеяло, чтобы было похоже на человека, и поклялись говорить, будто ничего об этом не знают. Лира послушала у двери — не идет ли кто, — встала на ящик, приподняла панель и пролезла наверх.

— Главное, ничего не говорите, — шепнула она наблюдавшим снизу трем девочкам.

Потом осторожно опустила панель на место и огляделась. Она стояла согнувшись в узком металлическом желобе, опиравшемся на балки и стойки. Панели потолка были немного прозрачные, и в слабом свете, который процеживался снизу, Лира разглядела это тесное пространство (с полметра или чуть больше вышиной), границы которого терялись в темноте. Оно было заполнено металлическими трубами и воздуховодами, и в нем легко было бы заблудиться, но, если держаться металлического желоба, не опираться на панели и не шуметь, то можно пробраться из одного конца Станции в другой.

— Это как в Иордане, Пан, — шепнула она, — когда мы подглядывали в Комнату Отдыха.

— Если бы ты этим не занялась тогда, мы бы сюда не угодили, — прошептал он в ответ.

— Значит, мне и выпутываться, правильно?

Она осмотрелась, прикинула, в какой стороне должна быть совещательная комната, и поползла. Путешествие было далеко не легким, приходилось ползти на четвереньках, потому что идти нельзя было даже согнувшись, приходилось то и дело подлезать под толстые вентиляционные короба или перелезать через горячие трубы. Металлические желоба, по которым она ползла, тянулись, должно быть, по верху внутренних стен, и, пока она оставалась в них, под ногами была надежная опора; но они были очень узкие и с острыми углами, настолько острыми, что она порезала костяшки рук и колени, порезы болели, а вскоре заболели мышцы, и она вся покрылась пылью.