Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Поэзия Латинской Америки

Коллектив авторов

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 76

Изменить размер шрифта:

ХАЙМЕ САБИНЕС[200]

Перевод И. Копостинской

Медлительное, скорбное животное

Медлительное, скорбное животное…

Таким живу. И был всегда такой.

Скорбный с тех самых пор, когда схлестнулись

ветер, пыль и вода.

Я с незапамятных времен протягиваю руку богу.

Скорбный, как очертанья этих скорбных гор

в ночи проклятого и злого одиночества,

тяжелого, как забытье.

Оно подкатывает к горлу,

а струпья тишины

сжимают, душат и снова отпускают.

Скорбный, как этот голос скорбный,

как будто он возник еще задолго до того,

как зародилась жизнь.

Который постепенно постигаем…

Скорбный сам по себе, как эта ночь

и до меня и после.

А плоть моя точь-в-точь, как мой язык

с далеких, незапамятных времен

предчувствует, пророчит.

Медлительный из глубины веков, покрытых мглой —

Далекий, дальний, незнакомый голос —

оттуда, где лишь покой небытия немой.

Медлительное, скорбное животное.

Таким живу. И был всегда такой.

Ты горе тащишь на плечах

Ты горе тащишь на плечах.

В твоих карманах одна печаль,

а под ногтями горькая земля могил,

и кровоточат ссадины.

Запавшие глаза обведены глубокой тенью —

ее как будто впрыскивает ночь, впиваясь

бесчисленными иглами.

У тебя сердце выздоравливающего —

беспомощное, неуклюжее, как новорожденный,

и нежное, как яблоко.

Идешь по улицам, присматриваясь, наблюдая…

И ширится улыбка на губах.

Ты чувствуешь себя, как первый житель на земле.

Ведь ты воскрес. И для тебя вся эта улица, дома,

деревья, дымка…

И солнце, что вонзается и жжет,

и зябкий вечер, наводящий на мысли

о постели теплой и женщине.

И ночь, которая любовно обнимает

тебя и книгу у тебя в руках.

И утро дымное перед работой.

Грохочущие глотки шумных фабрик.

И распорядок канцелярий — тоскливый, как несварение

желудка. И влажность унавоженных конюшен,

витрины бакалейных лавок,

столпотворенье разноцветных тентов,

приправленная борной кислотой вода контор

и ежедневная карболка мессы.

И мудрость мусорщиков грустная. Все для тебя.

Весь этот город любви, соблазнов, преступлений

и упорядоченных сплошь безумств.

И острая потребность кого-то отыскать,

и одиночество в вечерней толчее…

Библиотеки и бордели,

кино, театры, стадионы,

арены, танцплощадки,

асфальт пустынный на рассвете, — все для тебя.

И эти люди, и призраки людей.

И те, вернувшиеся к жизни, и эти тени —

они едят, передвигаются и веселятся,

страдают, наслаждаются,

болеют, умирают везде, где ты бываешь…

И для тебя все эти сбившиеся в кучу руки,

чтоб ты пожал их своими культями — руками,

которые, конечно, тут же вырастут…

Тебе дано все это, чтобы и ты себя отдал

и чтобы ты оставил свое изношенное тело

там, где лежишь ничком в пыли и плачешь.

И чтобы ты поднялся в твои тридцать три года,

и чтобы ты играл с детьми своими и с народом

во имя отца и святого духа,

во имя горького сиротства и раненого духа,

во имя славы той игры, в которую играет человек.

НИКАРАГУА

ХОСЕ КОРОНЕЛЬ УРТЕЧО[201]

Маленькая ода дядюшке Койоту[202]

Перевод В. Васильева

Среди животных дядюшка Койот

не кто иной, как Дон Кихот.

Как одинокий пес, он не встречал привета,

сын беззащитности, не забегал в стада,

его чужая трогала беда,

он жил прекрасною мечтою, но за это

издевки и пинки терпел всегда.

Теперь он постоянный странник

на тропах сказок самых странных.

До фруктов он охотник был большой,

притом не признавал в садах калиток,

шкафов закрытых

и собственности, как на грех, чужой.

Глотая запахи из деревенских кухонь,

он угодил в капкан,

и, жертва хитрости скупых крестьян,

в кругу бранчливых злых старух он

чуть не скончался, страхом обуян.

Так Дон Кихотишкою кухонным прозвали

Кайота, рыцаря печали.

Верша неправый суд,

все были с ним безжалостны и грубы,

ему спалили зад, повыбивали зубы,

и в довершенье бед он прыгнул в пруд,

в котором лунное увидел отраженье

и порешил, что это сыр.

Тут кончились его мученья:

Койот земной покинул мир

и поселился в мире сказки.

Был наделен такою же судьбой

китайский

поэт Ли Бо.

ПАБЛО АНТОНИО КУАДРА[203]

Перевод В. Столбова

Жарким августом[204]

Хороводом ангелов, написанных фра Анжелико[205],

показались мне эти птички, танцевавшие самозабвенно

вокруг мертвого тела змеи.

Они танцевали, как-будто со смертью чудовища в мире окончилось зло.

Также теперь и народ машет, ликуя, цветами и флагами,

веря, что только один человек был причиною всех его бед.

Люди танцуют под солнцем, на улицах.

А в мрачных расселинах чьих-то сердец

молча свивает гнездо новая тирания.