Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Поэзия Латинской Америки

Коллектив авторов

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 21

Изменить размер шрифта:

Монета

В ту промозглую ночь,

когда мы отчалили от пристани Монтевидео,

я зачем-то швырнул с верхней палубы в море монету.

Она, сверкнув в луче, канула в мутную воду —

осколок света, тотчас проглоченный временем и темнотой.

И вдруг я понял, что сделал нечто непоправимое.

Я навязал истории мирозданья

помимо собственной судьбы, сотворенной

из любви, тревог и тщетного непостоянства,

еще и судьбу этого металлического кружочка,

который теперь, хочешь не хочешь, существует

на равных правах со мной.

Быть может, волны успокоят его в вязкой пучине

или увлекут в незапамятные моря,

омывающие останки саксов и викингов.

Но как бы там ни было, а только отныне

рядом с каждым прожитым мною мгновеньем

я ощущаю мгновенье, прожитое этой монетой.

Иногда меня терзают угрызения совести.

Но чаще всего мучит зависть:

я завидую своему медному собрату,

который, как и я, заблудился в лабиринте времен,

но, в отличие от меня,

не подозревает об этом.

Пределы

У Верлена есть строчка, которую я так и не вспомню.

Где-то неподалеку есть улица,

по которой я уже не пройдусь.

Даже в моем доме наверняка имеется зеркало,

которое меня больше не увидит.

Какую-то дверь я закрыл за собой навсегда.

Среди книг моей библиотеки (вот они, рядом)

есть одна особенная —

мне так и не доведется ее прочитать.

Этим летом мне исполняется пятьдесят лет.

Значит, смерть уже не за горами.

РАУЛЬ ГОНСАЛЕС ТУНЬОН[63]

Улица дырки в чулке

Перевод С. Гончаренко

Та улица… (Подобная есть в городе любом.)

Та женщина любимая в берете голубом…

Мы шли по этой улице, где — ни души окрест…

А в балагане ярмарки вовсю гремел оркестр.

Фрегат в стекле бутылочном[64]…. И горизонт в дыму…

Та улица мне памятна, а больше — никому.

Ночь дрыхла в баре, голову на стойку уронив.

Кривились губы, выстрадав заученный мотив.

И пусть афиша ветхая плескалась на стене —

но паутиной прошлого она не мнилась мне.

Не мне светили города рекламные огни,

и рассыпались бисером не для меня они.

Но что с того? Я видел сны, похожие на сны:

как сновиденья детские, прозрачны и ясны…

Куда б ни торопился я, ни мчался впопыхах,

горела радость светлая в улыбке и глазах.

И был мой лик ликующий в витринах отражен,

и было ясно каждому: я счастлив и влюблен.

Знакомы вам пейзажи на витринах расписных?

И тряпочные куколки в беретах голубых?

Шагающие в утро оловянные войска?

И весело раскрашенный возок зеленщика?

Так далека любовь моя, и так она близка…

Не верил в злую долю я, не верил, что умру…

Плескалась ветвь весенняя на голубом ветру!

И пел слепец на площади… И я сказал тебе:

«Люблю борьбу. И жизнь свою я послащу борьбе».

Портье. Крутая лестница. Гостиница твоя.

И музыка и музыка — во мне и вне меня!

Веселыми цыганами из труппы кочевой

в мансардовой обители мы счастливы с тобой.

И весело, по-новому гудят колокола…

Худой чулок ты штопаешь… И тонкая игла

лучом продета солнечным сквозь дырку на чулке…

Каморка, озаренная лучом в твоей руке!

Я помню ту гостиницу. Я знаю назубок

ту улицу далекую, портовый городок…

Куда бы ни уехал я, несу в себе я боль,

и все бреду по улице, где встретился с тобой.

Я жил когда-то там… Давно… И вновь на сердце грусть.

Ведь «жил когда-то» — все равно, что «больше не вернусь».

Я хотел бы, чтоб ты снималась

в моей звуковой картине

Перевод И. Чижеговой

Послушай-ка, ты, девчонка, с веснушчато-вздернутым носом!

Тебе каких-нибудь двадцать; впереди — надежд миражи…

Жених твой — рабочий парень, похожий на Нильса Астора,

неумелым прищуром завешен взгляд твой прозрачно-синий…

Я хотел бы, чтоб ты снималась в моей звуковой картине!

Поют на деревьях птицы в радужном оперенье.

С базара несут хозяйки в корзинах фрукты, коренья.

Я вижу стройку, рабочих, сварки свежий шов,

блоки, подъемные краны, нагроможденье лесов.

В белых сверкающих зданьях лифты блестят полировкой,

на этажи поднимая газетные заголовки.

Я чувствую, сердце мчится, рождая мысль на бегу,

и она замыканьем коротким вспыхивает в мозгу.

Дешевенькая таверна. Игроки устали от споров.

Парикмахерские сияют разноцветным кольцом реклам.

И дома, где в узости длинных, освещенных едва коридоров

цвет одинаково тусклый дан и ночам и дням.

И порт. Любимое сердцем место уединенья,

Там запах моря наполнен памятью и забвеньем,

там рвется душа на волю, к странствиям и приключеньям…

И порт, и таверна, и море пропитаны жаждой движенья.

Послушай меня, девчонка, в берете пушисто-синем, —

вряд ли дороже доллара этот новый берет, —

я хотел бы, чтоб ты снималась в моей звуковой картине!

И еще… Но сказать об этом слов настоящих нет.

Написано в трастьенде[65]

Перевод М. Самаева

В каждом порту в это время

ночь отдыхает над реями

дремлющих кораблей.

И старый, бывалый моряк безмолвно

смотрит на лунные четки, упавшие в волны.

Голубки бродячих мелодий чуть слышно

кружат, огоньки маяков колыша.

Ах, если б к твоим волосам,

как к последней стоянке, прибиться!

Из мрака

звезды взмывают нá берег мглистый,

звезды, охрипшие, точно голос

чахоточной виолончелистки,

чей кашель сливается с музыкой в баре.

Проститутки прогуливают на бульваре

свою усталость, пропахшую пылью и алкоголен.

В портовых кварталах разных широт

в это время кто-нибудь ждет.

Дворы опускаются к самому морю,

звуками воспоминаний матросов маня.

Сладкая горечь жизни, как терпкая влага из фляги.

В каждом порту есть бродяги,

похожие на меня,

бродяги, которые носят у себя на запястье

сердце-кораблик,

плывущий к далекому счастью.

Есть улица — долговязая, пьяная,

затерявшийся среди ночи обломок.

И когда заря, пробуждая птиц,

трубит в свой рог на краю небосклона,

в портовых кварталах разных широт

в это время кто-нибудь ждет.