Рукопись в кожаном переплете - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 12

Мучил нас Петр Васильевич целых три дня. На четвертый день было решено спуститься в провал. Мы собрались у маленького грота, от которого круто вниз уходила зияющая черная пустота, Петр Васильевич закрепил веревку за вбитый в расселину костыль и, привязав к ее концу большой камень, бросил вниз. Только секунды через две до нас долетело приглушенно: бац! Луч фонарика не доставал до дна, свет рассеивался — очень глубоко. Спуск был доверен Витьке. Петр Васильевич по всем правилам закрепил на Витьке капроновую веревку и вынул из своего рюкзака стальную каску. Да, да, каску. Вроде как у пожарных, только более плоскую.

— Это зачем — удивились мы.

— Чтобы предохранить голову от камней. Ведь они могут сорваться сверху. Мало ли что. Под землей, ребята, надо вести себя строго. Не спешить, не кричать, всегда иметь с собой неприкосновенный запас пищи. Пещеры мстят за неосмотрительность.

Он надел на Витьку каску, закрепил подбородный ремень и, перекинув веревку через плечо, сказал:

— Начинай потихоньку спускаться.

Мы стояли рядом и светили фонарями… Петр Васильевич широко расставив ноги, осторожно направлял руками уходящую в темноту веревку. С шорохом осыпалась мелкая щебенка. Все ниже и ниже уходила тускло поблескивающая Витькина каска. Наконец, через несколько минут, он крикнул:

— Дно! — и потом еще: — Пещера идет дальше, снимай страховку!

— Закрепи сигнальный шпагат! — напомнил ему Петр Васильевич.

Витька бродил целых полчаса. Мы успели порядком соскучиться. И вдруг внизу раздался какой-то шум. Затем все услышали задыхающийся голос Витьки, даже не голос, скорее вопль:

— Нож! Петр Васильевич! Нож!

Глава 10. Наваха из толедской стали. Экспедиция или игра! Еще одна встреча с плантатором. Петр Васильевич недоволен Витькой

Да, это действительно был нож. Большой, с кривым лезвием и длинной рукояткой из гладко отполированной рога. Таких ножей мы нигде и никогда не видели.

— Наваха, — сказал Петр Васильевич, недоуменно разглядывая нож при свете фонаря. — Только не индейская, а уже испанская, из знаменитой толедской стали. Есть такой город Толедо, который славится оружейной сталью. М-да, наваха… — он почему-то пристально глянул в сторону Ветки. Та с независимым видом крутила в руке свой фонарик.

— Смотрите, даже не заржавел! — удивились мы.

— Толедская сталь не ржавеет, — сказал после паузы Петр Васильевич. — К тому же там, где она лежала, наверное, сухо. Не так ли, Витя?

— Да, там совсем сухо.

Мы выбрались из пещеры. Нож переходил из рук в руки. Только Ветка не проявила к нему никакого интереса.

— Эти ножи очень удобны в метании, — сказал Петр Васильевич. — Тяжелое лезвие придает ножу устойчивости в полете. И индейцы, и испанцы очень метко бросают эти ножи. Вот так, — он ухватил нож за рукоятку и с силой швырнул его лезвием вперед. Нож просвистел в воздухе и воткнулся в березу метрах в десяти от нас. Ай да Флибустьер!

— Сила! — вздохнул Витька. — Никакого пистолета не надо.

Мы спустились в лагерь. Вовка теперь уже больше не делал попыток сварить артельный суп. Он сидел в тени развесистой липы и жевал хлеб с колбасой.

Вечером возле костра у нас разгорелся спор. Что делать с ножом? Мы все предлагали сейчас же сообщить о находке в областной краеведческий музей, в Москву и даже, может быть, на Кубу.

— Почему на Кубу — удивился Петр Васильевич.

— Да потому, что это нож самого Энрике Гомеса! Или кого-нибудь из его товарищей.

— Откуда вы это взяли?

— Что же, по-вашему, в заволжских горах испанцы бродили толпами, что ли? Если один побывал — и то удивительно.

— А вы выяснили такую деталь: сходится ли возраст ножа и возраст автора нашей рукописи?

— Пусть музей и выясняет.

— Какая же мы тогда научная экспедиция? В музей сдаются только уже обработанные материалы. А если сдавать в них случайные находки, то они превратятся в склады антикварных вещей.

— Да, с выводами и сообщениями спешить не следует, — важно поддакнул Петру Васильевичу Гаррик.

— Но кто, кроме Гомеса или его спутников, мог потерять в пещере наваху — не унимался Витька.

— Вопрос обоснованный, — согласился Петр Васильевич. — Однако насчет именно этой навахи у меня есть кое-какие сомнения, о которых я пока что умолчу. Так что не будем спешить, а самое главное, не будем до поры до времени разглашать результаты своей работы. Договорились, друзья?..

Следующие два дня Петр Васильевич объявил днями «камералки». А это значит, мы должны были заняться камеральной обработкой собранных материалов: начертить план пещеры, сделать ее описание, приложить образцы горных пород, табличку температур и влажности, замеренных в различных точках. Сначала нам это показалось скучным. Тем более, что Гаррик придирался к каждой неточности. Но потом мы постепенно вошли во вкус. В награду Петр Васильевич обещал нам перевести еще несколько страниц из дневника Гомеса.

Мы не заметили, как пролетела неделя. Утром в воскресенье к косе, на которую мы высаживались, подошла лодка дяди Гриши.

— Привет робинзонам! — весело крикнул он, жмуря глаза. — Ну, как живете-можете?

Мы ответили, что ничего, спасибо.

Петр Васильевич еще с вечера предупредил нас о предстоящей поездке в город. Нужно было «подкупить провианту» и, кроме того, запастись батарейками к карманным фонарям.

— У нас впереди еще не одна пещера, — сказал он.

С Петром Васильевичем должны были ехать Витька, Ветка и я. Вообще-то говоря, ничего интересного в этом не было. Мы быстренько показали родителям свой загар и исцарапанные в пещерах коленки, потом долго бродили из магазина в магазин, таская рюкзаки, словно вьючные лошади. Не стоило бы и вспоминать об этом, если б не одна штука, которая произошла в самом конце.

— Вы бегите к Волге и грузитесь, — сказал нам Петр Васильевич, — а я зайду за Григорием Ивановичем. Он ждет меня дома.

Мы спустились к реке, отыскали нашу лодку и с облегчением сбросили в нее рюкзаки. Потом искупались и легли загорать. Витьке, как всегда, не сиделось на месте. Его распирали идеи. По большей части геройские. Я заметил, что их у него бывало особенное множество, если где-нибудь рядом находилась Ветка.

В общем, пока что мы лежали на горячем песке и загорали. И тут наше внимание привлек давнишний знакомый — Плантатор. Пыхтя, он тащил большой мешок. Аккуратно положив его в одну из стоявших у берега лодок, он ушел и минут через десять опять появился еще с одним мешком. Клал он мешки не просто в лодку, а в здоровенный ларь, сколоченный из досок на носу его громадном ладьи. Ларь запирался на большой висячий замок. Плантатор здорово устал, и ему было жарко. Перед тем как запереть очередной мешок, он достал из него румяное яблоко-скороспелку и смачно откусил добрую половину.

— На пляж собрались, Иван Макарыч? — окликнул его с берега какой-то старикан.

— Точно! — ответил Плантатор. — Туда. Вот яблочки повезу, воскресенье сегодня. По гривеннику за штуку в момент распродам.

Он доел яблоко и, заперев ларь, заспешил в гору, наверное, еще за одним мешком.

— Спекулянт проклятый! — процедил сквозь стиснутые зубы Витька. — Тунеядец!

— Плюнь на него, — посоветовал я.

— Как бы не так! Вот сейчас подползу и отцеплю его каравеллу. Пусть плывет вниз, а он ее поищет. Плантатор! Я его воспитаю!

Витька приподнялся было с песка, но тут его ухватила за плечи Ветка.

— Не смей!

— Почему?

— Это ведь хулиганство. — Ветка продолжала держать его за плечи. — Тебя заберут за такие дела.

— Так он же спекулянт! — возмутился Витька. — По гривеннику за такие яблоки! Пусти!

— А хулиган не лучше спекулянта. Вот что.