Утраченные иллюзии - де Бальзак Оноре - Страница 5

Неповторимое свойство книг Бальзака — сочетание в них весьма пространных описаний (лиц и костюмов, мест и обстановки) и всякого рода экскурсов (история производства бумаги, типографское дело, механизм банковских операций и пр.) с напряженным драматизмом действия. Читатели, интересующиеся только сюжетом, критики, не умевшие или не желавшие принять законы бальзаковского искусства, упрекали Бальзака в растянутости описаний; он же негодующе отстаивал необходимость этих художественных приготовлений для глубокого мотивирования человеческих драм. Самые описания у Бальзака драматичны, вводят в душевный мир героев и проникнуты предчувствием надвигающихся событий. Глубина мотивировок, объяснений всегда принадлежала к главным его заботам. «Талант проявляется в описании причин, порождающих факты…», «…писатель должен показать нам все его (факта. — Р. Р.) корни». Поэтому так тщательно обрисовывает он все предпосылки действия, совокупность исторических, социальных, психологических, личных и случайных причин. Но когда причины предстоящей драмы найдены и проанализированы, тогда события сыплются градом. Необыкновенная концентрация событий лишь прольет яркий свет на их реальные корни.

Возвышение падкого на соблазны Люсьена в журналистике происходит с головокружительной быстротой. В течение одного лишь дня Лусто показывает ему власть прессы, Люсьен завоевывает любовь актрисы и, написав завлекательный отчет о спектакле, утверждается в газете, подготавливает свою победу над издателем и месть врагам, «… сколько происшествий в один вечер! Больше, чем за восемнадцать лет жизни!» Когда наступает падение, предопределенное в своих главных линиях общественными обстоятельствами и характером героя, оно по своей силе и по неожиданности для него равняется катастрофе. В кратчайший отрезок времени на Люсьена обрушиваются заговор журналистов, преследование за долги, проигрыш, крах надежд на восстановление дворянского имени, дуэль с Мишелем Кретьеном, болезнь и смерть любимой женщины, отъезд из Парижа на деньги, заработанные служанкой на панели. Несчастные случайности лишь подчеркивают общую закономерность происходящего. В скоплении событий два эпизода отличаются особым драматизмом: Люсьен ночью приходит к, бывшему другу, чтобы покаяться в гнусной рецензии, которую написал по заказу на его прекрасную книгу; Люсьен, рыдая у тела Корали, вынужден сочинять водевильные стишки, чтобы заработать деньги на ее похороны.

Глубокое отличие бальзаковского повествования от поверхностной занимательности романов Э. Сю или А. Дюма проявляется в том, что Бальзак мало дорожит эффектами неожиданности и не стремится, подобно названным авторам, поразить читателя абсолютно непредвиденными поворотами действия. События у Бальзака настолько серьезно обоснованы, что он свободно предсказывает их развитие. Так, недолговечность торжества Люсьена в литературном и артистическом мире предсказана в тексте в момент, когда он еще находится в зените своих светских успехов и полон самоуверенности. Таким же образом приоткрыто заранее и будущее его друга, его сестры. Но это не может подорвать читательский интерес к сложному сплетению причин и следствий, к логике развития событий и страстей.

Мир журналистики в «Утраченных иллюзиях» остается одним из примеров глубины, полноты охвата, разносторонности, а вместе и драматической остроты и волнующей силы, какие присущи бальзаковскому художественному исследованию. Этот мир показан в восприятии потрясенного новичка — Люсьена, вовлеченного в «омерзительные стычки», в «ремесло наемного убийцы идей и репутаций». Еще сохраняющий новизну процесс превращения духа в продажный товар, враждебность капиталистического производства «известным отраслям духовного производства, например искусству и поэзии»[5], представлены в романе и резко оттенены в процессе катастрофически быстрого развращения Люсьена — «раба обстоятельств». Журналист Лусто просвещает Люсьена: «То, что мы оплачиваем нашей жизнью, — наши сюжеты, иссушающие мозг, созданные в бессонные ночи, наши блуждания в области мысли, наш памятник, воздвигнутый на нашей крови, — все это для издателей только выгодное или убыточное дело… чем книга лучше, тем менее шансов ее продать». Галерея различного типа издателей и книготорговцев, писателей и газетчиков в должности от главного редактора до вышибалы, бесчестные союзы и бесчестная борьба в среде журналистов, учетчики векселей в книготорговле — все это образует картину, которая порой приобретает, благодаря «сгущению», «характер угрюмой и мрачной фантастики». Раскрываются связь журналистики с духом буржуазного общества в целом, механизм крупных спекуляций в литературе, механизм взаимоотношений газеты с издателями, политиками, театрами. «Слава — это двенадцать тысяч франков за статьи и тысяча экю на обеды». Показана изнанка поведения журналистов — политических флюгеров, механика шантажа, «техника» писания статей одновременно «за» и «против» за разными подписями. «Все то, что Люсьен слышал… сводилось к деньгам. В театре, как и в книжной лавке, как и в редакции газеты, настоящего искусства и настоящей славы не было и в помине. Удары пресса для чеканки монет неумолимо обрушивались на его голову и сердце, повергая его в трепет».

Бальзак утверждал не раз, что, за очень редкими исключениями, пишет не портреты определенных лиц, а обобщенные образы. Обобщение — одна из главных заповедей его эстетики; он определял литературный тип как «персонаж, сочетающий в себе характерные черты всех тех, кто с ним более или менее схожи, образец рода». Прообразами героев его романа называли то одних, то других его современников, их круг в новейших исследованиях все расширяется. Так, например, только в связи с Натаном из «Утраченных иллюзий», писателем талантливым, но униженным и подобострастным с рецензентами, было названо двенадцать и более возможных «прототипов». Сходство всегда частичное: реальные лица служили лишь материалом для творческого воображения художника, но не рабски копируемыми моделями.

Чаще других указывают на Жюля Жанена как на прототип образа Лусто и ряда других журналистов. Этот писатель и «король критиков» сотрудничал в ультрароялистской газете «Драпо блан» и выступал против Реставрации в «Фигаро»; кадил то павшей династии, то Июльской монархии; печатал критические статьи в «Котидьен» и сам отвечал на них в «Конститюсьонель»; как театральный критик взимал дань с авторов пьес и актеров. «Кого только он не продавал! Кого не предавал!» — говорится в современном памфлете об этом «образце ренегатов».

Закулисные стороны прессы раскрываются во второй части романа в ходе действия и в откровенных саморазоблачениях журналистов, в их диалогах. «Тяжеловесный» Бальзак (в тяжеловесности его упрекали за основательные, обстоятельные описания и оснащенность повествования всякого рода сведениями) — мастер искрометного диалога, острой шутки, язвительного и блестящего парадокса. Французское остроумие — «самое ядовитое из всех ядовитых веществ», — говорит в «Утраченных иллюзиях» писатель Натан. В диалогах Бальзака играет «острый галльский смысл», развиваются традиции Вольтера и Дидро. В импровизированных речах и молниеносных репликах персонажей столько горьких истин об их современности и журналистике облечено в такую блестящую форму, что нельзя не отнести к самому автору слова эпизодического действующего лица романа, подытоживающие одну из таких пикировок: «Господа, вы моты, которые не в силах промотать свои сокровища».

Удивительно ли, что по выходе в свет второй части «Утраченных иллюзий» автор подвергся жестокой травле газет. Огонь открыл редактор газеты «Фигаро», которая не могла не узнать себя в романе. Жюль Жанен (газеты тогда же разглядели его черты в образе Лусто) выступил в «Ревю де Пари», то впадая в тон оскорбленной невинности, то меча отравленные стрелы. Один-два одиноких голоса, раздавшиеся в защиту Бальзака, потонули в хоре вражеских голосов. «Господин Бальзак мертв. Эта часть книги настолько гнусна, что заниматься ею значило бы оказать ей слишком большую честь», — писала «Фигаро». Журнал «Ревю де Пари» изощрялся на тему о «последних омерзительных писаниях Бальзака»; все соглашались на том, что Бальзак пал, что он теперь ниже Поль де Кока, и без устали высмеивали его личность, его «претензии», его стиль. Вторая часть романа появилась в июне 1839 года. Второго ноября того же года Бальзак писал Ганской: «Провинциальная знаменитость в Париже», — не только книга, но прежде всего мужественный поступок. Пресса еще не перестала рычать».