Маракотова бездна. Страна туманов (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 68

Именно так могучий Голиаф{132}, абсолютно уверенный в своей непобедимости, отправлялся сразиться с крохотным антагонистом. Противостоять профессору должен был некогда подмастерье печатника, а ныне издатель газеты, которую Челленджер называл не иначе как грязным листком.

Обстоятельства диспута давно стали достоянием широкой общественности, поэтому нет необходимости пересказывать этот неприятный эпизод в подробностях. Никто не забудет тот воистину великий момент, когда выдающийся ученый муж вошел в Куинс-Холл в сопровождении своих сторонников-рационалистов, которые желали стать свидетелями полного и окончательного разгрома мистиков. В зале присутствовало большое количество этих несчастных обманутых душ. Они надеялись, что их представитель не будет безжалостно брошен на алтарь разгневанной науки. Сторонники обоих течений до отказа заполнили зал и рассматривали друг друга с нескрываемой враждебностью. Такие же чувства, должно быть, испытывали голубые и зеленые, которые сходились на Константинопольском ипподроме за тысячу лет до описываемого события{133}. Слева от сцены дружными рядами расположились несгибаемые рационалисты, которые искренне считали викторианцев-агностиков наивными простаками и укрепляли свою веру регулярным чтением «Свободомыслящего» и «Литературной газеты».

На собрании присутствовали доктор Джозеф Баумер, прославившийся своими лекциями о несостоятельности религиозных представлений, и мистер Эдуард Моулд, который был известен разглагольствованиями о праве человека на бренное тело и смертную душу. Напротив воинственно размахивал ярко-рыжей бородой Мэйли. По одну сторону от него сидела жена, по другую – известный журналист Марвин. Вокруг плотным кольцом расположились убежденные сторонники спиритуализма: представители Куин-сквер, Спиритического альянса, слушатели Парапсихологического колледжа, а также активные прихожане церквей и религиозных общин, которые собрались для того, чтобы поддержать своего отважного собрата в безнадежном сражении. Внимательный наблюдатель мог различить в плотных рядах зрителей искренние лица бакалейщика Болсовера и его супруги, форменный сюртук станционного смотрителя медиума Тербейна, аскетическую фигуру преподобного Чарльза Мейсона, наконец-то освобожденного из заключения Тома Линдена, добродушное лицо миссис Линден, а также многих других, включая доктора Аткинсона, лорда Рокстона и Мэлоуна. Посередине, словно разделяя две партии, восседал величественный и флегматичный судья Гейверсон из Королевской палаты, который согласился председательствовать. Обращал на себя внимание тот факт, что официальная церковь осталась в стороне, не проявила никакого интереса к животрепещущему спору, который затрагивал самые основы, осмелюсь заявить, столпы истинной религии. Впавшие в глубокую спячку либо пребывающие в благодушном состоянии святые отцы никак не могли осознать, что взгляды всей нации прикованы к ним. Люди пытаются разглядеть, обречена ли церковь на исчезновение или способна возродиться в ближайшем будущем, но уже в новой ипостаси.

Впереди, окруженный многочисленными последователями, восседал профессор Челленджер, торжественный и грозный, с окладистой ассирийской бородой и легкой улыбкой на губах. Его живые серые глаза были полузакрыты, что придавало профессору еще более высокомерный и воинственный вид. В другом углу сцены примостился скромный невзрачный человечек с маленькой головой, которая утонула бы в широкой шляпе Челленджера. Оппонент профессора казался чрезвычайно бледным и не переставал робко, даже с мольбой поглядывать на своего осанистого противника. Но те, кто был знаком с Джеймсом Смитом ближе, не слишком беспокоились за него. Друзья Смита знали, что за кроткой и непритязательной наружностью скрывается блестящее владение предметом, как его практической, так и теоретической стороной. Вряд ли кто-то иной мог похвастаться столь широкими познаниями. Ученые мужи из Общества парапсихологических исследований казались сущими детьми по сравнению с ним, особенно если речь шла о понимании духовных проблем. Не зря вся жизнь мистера Смита была посвящена разнообразным способам общения с неведомыми силами. Часто случается так, что люди, подобные ему, утрачивают связь с миром, в котором живут, и абсолютно беспомощны в повседневных делах. Но мистер Смит не принадлежал к их числу. Издание газеты и руководство большой, разбросанной по всей стране общиной заставляло его крепко стоять на ногах, а выдающиеся природные способности, не испорченные бесполезными знаниями, позволили ему посвятить всего себя той единственной области науки, которая открывает широкие горизонты для самого яркого ума. Вряд ли Челленджер отдавал себе отчет в том, что предстоящая дискуссия станет поединком между блестяще эрудированным дилетантом и сосредоточенным, досконально изучившим предмет профессионалом, каковым являлся его оппонент.

Собравшиеся были едины во мнении: первые полчаса речь Челленджера являлась шедевром ораторского искусства и замечательным образцом убедительной аргументации. Глубокий голос профессора то взлетал, то стремительно падал вниз. Подобные звуки способен издавать лишь человек, объем грудной клетки которого составляет более пятидесяти дюймов. Речь Челленджера подчинялась точно выверенному ритму, который завораживал слушателей. Профессор был рожден для того, чтобы покорять аудиторию, вести людей за собой. Он был истинным лидером. Как всегда остроумный и убедительный, Челленджер остановился на зарождении анимизма у дикарей. Первобытные люди были открыты всем стихиям, неспособны объяснить, почему идет дождь или гремит гром, и видели доброе или дурное предзнаменование в природных явлениях, которые давно сумела описать и объяснить современная наука.

Следовательно, вера в существование духов или иных неведомых существ является атавизмом, который возрождается в наши дни и пользуется поддержкой среди наименее образованных слоев населения. Наука обязана противостоять подобным регрессивным тенденциям, и чувство долга заставило профессора покинуть тишь кабинета и выйти на сцену для участия в дискуссии. Затем Челленджер вкратце охарактеризовал спиритизм. При этом профессор не стеснялся в выражениях. Он нарисовал весьма неприглядную картину, в которой фигурировали постукивающие в темноте суставы, фосфоресцирующая краска, наскоро сшитые из холста привидения, отвратительные, грязные спекуляции над останками покойных мужей, безутешные слезы вдов. Люди, которые наживаются на чужом горе – настоящие гиены в человеческом обличье. Речь профессора сопровождалась восторженными возгласами рационалистов и ироническими насмешками спиритуалистов.

– Однако не следует подозревать в мошенничестве всех подряд. («Спасибо, профессор!» – громко выкрикнул кто-то из его оппонентов.) Тот, кто не мошенник, – попросту идиот. (Смех.) Ну разве будет преувеличением назвать идиотом человека, который с легкостью верит, что его покойная бабушка посылает известия с того света, постукивая по ножке обеденного стола? Даже дикари не опускались до столь примитивных предрассудков. Спиритуалисты отняли у смерти ее величие и своим грубым вторжением нарушили безмятежный покой склепа. Их действия, по меньшей мере, отвратительны.

Профессор сожалел, что вынужден прибегать к столь сильным выражениям, но настаивал на том, что лишь скальпель или прижигание могут остановить злокачественную опухоль. Человеку не следует строить догадки о том, что ждет его после смерти. В этом мире и так достаточно дел. Жизнь прекрасна, а человек, способный ценить жизненные радости и выполнять повседневные обязанности, не станет тратить драгоценное время на лженауку, в основе которой лежит неоднократно разоблаченный, но все равно привлекающий толпы полоумных фанатиков обман. Патологическая доверчивость и противоречащие здравому смыслу предрассудки делают некоторых простаков глухими к голосу разума.

Таковыми в общих чертах оказались положения речи, которой профессор открыл дискуссию. Материалисты разразились бурными аплодисментами, спиритуалисты выглядели подавленными и разбитыми. В эту минуту поднялся оратор спиритуалистов, ужасно бледный, но преисполненный решимости дать отпор.