Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 80

Мать хотела вмешаться, не желая, чтобы сын опять ушел из дому. Но Скимн отмахнулся от нее.

– Не слушайся женщин, сын мой! Твоя мать глупа. Она не видит дальше порога своего дома.

Он сунул в руки сына кошелек, велел ему немедленно накинуть на плечи хламиду и идти к друзьям.

С пьяным смехом он проводил сына и вернулся к опечаленной Делии. Обнял ее и с хитрым прищуром глаз сказал:

– Неужели, мать, ты не понимаешь, что если Гекатей будет держаться компании Ираниха, то никогда не попадет в самое опасное место?

Делия недоуменно поглядела на мужа, потом лицо ее ожило. Она всплеснула руками.

– Ах, Скимн, я действительно глупа, как все женщины! Как ты прав и мудр! А я-то, неразумная, думала, что ты пьян!

Скимн самодовольно улыбнулся.

– Пусть Гекатей будет близок с сильными и богатыми! Это принесет ему счастье!.. И не я буду, если Гекатей не получит почетного назначения! Он так красив и благонравен, что мог бы быть даже… царем!.. Ты видишь вот это?

Он растопырил худые волосатые пальцы обеих рук.

Делия с детским простодушием и любопытством посмотрела на руки мужа, но опять виновато улыбнулась.

– Не понимаю, Скимн, не вижу.

– Именно не видишь! А чего ты не видишь? Да моего Золотого кольца с наговорным камнем!

– Где же он? – ахнула с сожалением жена. – Это последняя драгоценность нашего дома! Перстень был семейным талисманом.

– Я отдал его в виде подарка жрице Мате и сказал: «Носи и помни». Теперь она сделает кое-что для Гекатея, вернее – уже сделала… Однако хватит, смотри, дети уже спят, да и меня что-то клонит ко сну…

4

В винном погребке Тириска пылают факелы. На скамьях и бочках сидят эфебы. Большинство сильно навеселе, лица их потны и красны. Ираних играет в кости с Тагоном, сыном откупщика Феокла, и подпевает товарищам. Все поют, размахивая фиалами.

Гекатей пришел сюда не один.

Недалеко от погребка он повстречался с ночным патрулем. Старшим патруля оказался Бабон.

– Кто идет? – хрипло окликнул его Бабон.

– Гекатей, сын архитектора Скимна!

– А, эфеб! Что же ты не вооружен? Похоже, что ты идешь в гости или, хе-хе, к красотке на свидание?

– Первое вернее, Бабон. Я иду в винный погребок Тириска, где сегодня собрались юноши, окончившие эфебию… По разрешению совета.

– Нет, правда?.. Это очень мило, справлять конец эфебии! Я провожу тебя до места.

Когда они подошли к погребку, до их ушей донеслись крики и хохот.

– Замечательно! – покрутил головой Бабон. – Я делаюсь моложе, когда слышу голоса эфебов!

– Ну, прощай, почтенный воин!

– Нет, подожди! Эй, Агафон, Бион! Вы идите обходом до порта, а на обратном пути зайдете за мною! Я задержусь по делам в этом погребке!

Они спустились вниз по каменным ступеням.

Ираних только что выиграл у партнера две ставки и, откинувшись на спинку кресла, бросил хозяину питейного заведения монету со словами:

– Счастливый удар! Еще вина, Тириск, да смотри, дряни нам не давай!

Повернув голову, он увидел вошедших.

– О, Гекатей! Хо-хо-хо! И Бабон из Хаба!.. А ну, налить им кружки!

Эфебы зашумели. Гекатей, несмотря на скромное общественное положение отца, пользовался среди эфебов немалым уважением за свою силу, смелость и приветливый характер.

Вино, булькая, лилось в глиняные фиалы.

– Не надо разбавлять, пусть льют, по скифскому обычаю, целиком!

– Полно, друзья, – улыбнулся Гекатей, – нам ли подражать скифам! Царь спартиатов Клеомен пил по-скифски и спился, сошел с ума!

Эфебы подняли фиалы и хором продекламировали стихи Анакреонта:

– Не пугайся, Гекатей, – Ираних мигнул Тириску, – вино было разбавлено еще в бочке.

Тириск кланялся и соглашался со всем. Делал при этом вид, что ему понятны шутки гостей.

– А ну, подскифь! – протянул посуду Тагон.

Тириск подлил цельного вина. Все выпили. Остатки вина из кружек и фиалов выплеснули прямо в стену. Раздался дружный хохот.

– Давайте играть в «коттаб»!.. Кто попадет вон в то пятно под потолком, тот получает звание героя!

Юноши, с криками и смехом плескали вином в стену подвала. Они не стеснялись в крепких выражениях. Справлять праздник окончания эфебии было одним из старинных прав молодежи. Праздник этот напоминал ежегодные «дионисии» и также сопровождался шумными гулянками.

Эфебы пели, хохотали, пускались в пляс. Перемигнувшись, начали наперебой угощать Бабона и вскоре напоили его допьяна.

– Расскажи, друг Бабон, как ты покинул Хаб, как бежал от скифов?

– Что? – переспросил Бабон, выпучив рыбьи глаза. – Я бежал от скифов? Да за кого вы меня принимаете?

– Мы знаем о твоей силе и ловкости, о твоей храбрости, почтенный Бабон, но так говорят злые языки.

– К демону злые языки! Вы слушайте не старых баб, а меня самого! Я оставил Хаб, когда его защита стала невозможной. Я сам убил более двадцати варваров, но все мои люди пали. Тогда я вскочил на лошадь и ускакал. Я весь был обрызган вражеской кровью, в моем бедре торчала отравленная стрела…

Бабон все более пьянел и говорил не вполне связно. Но его мужественный и разудалый вид, его репутация воина, побывавшего в жарких схватках и видавшего виды, нравились молодежи. Видя, что юноши слушают с большим интересом, он взобрался на кресло и, поставив ногу на стол, сделал широкий жест, словно выступал перед народом на главной трибуне города.

– Они окружили город со всех сторон и начали метать через стены зажигательные стрелы. В городе загорелись соломенные крыши. Потом скифы полезли на приступ, но мы сбросили их лестницы вниз. Тогда они забросали ров конскими трупами, притащили ручной таран и разбили палисады с южной стороны, где не было каменных стен… Затем были сломаны ворота… Мы встретились с варварами грудь с грудью. Один скиф-верзила хотел оглушить меня дубиной, но я увернулся и всадил ему в печень акинак! Другой ударил меня копьем, но древко сломалось о панцирь. Я разрубил ему лицо наискось! Потом у меня сломался меч. Тогда я взял скифскую секиру из рук убитого и начал рубить ею варваров направо и налево!..

Бабон стал махать рукой и чуть не упал. Его поддержали. Слушатели прерывали рассказчика одобрительными криками и рукоплесканиями:

– Слава гиппарху Бабону! Слава сыну Марона, защитнику города!

Ободренный рассказчик продолжал:

– Но скифы разбили ворота и, очистив вход в город, пустили на нас конницу, которая ворвалась с дикими криками. Мы отступили за строения и начали оттуда метать камни и стрелы. Я попал камнем в лоб их сотнику, тот свалился на землю и был растоптан своими же… Чтобы испугать невыезженных коней номадов, мы зажгли постройки и стога сена, а сами под прикрытием огня и дыма отступили к храму Ареса. Скифы кинулись грабить. Тогда я предложил своим прорваться и ускакать на скифских конях в Херсонес. Нам удалось прорубить дорогу сквозь толпу скифских оборванцев к лошадям, что оставались на привязи, пока их хозяева грабили и насиловали… Ах, друзья мои! Я чуть не задохнулся от скифской вони! Клянусь сфинксами и демонами ночи! У этих бродяг даже кровь воняет! Я отрубил одному голову, а на меня брызнула кровь, пахнущая конской мочой!.. Они насквозь пропитались кобыльим духом!..

Эфебы дружно захохотали.

– Но как ни храбры были мои спутники, все они легли среди трупов убитых врагов. Только мне удалось добраться до коня скифского воеводы Калака!.. Но едва я протянул руку к поводу княжеского скакуна, как был сильно удивлен: это оказалась моя собственная кобыла! Калак, видимо, понимает кое-что в лошадях, если сразу оценил достоинства моей кобылы! Он сразу пересел на нее, как увидел ее в числе захваченной добычи. Я понял, что боги не хотят моей гибели, и, не теряя ни минуты, вскочил в седло и ускакал, вверив свою жизнь и судьбу в руки Девы-Покровительницы… Ну, да я ей уже не должен, она получила от меня обещанное сполна!..