Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 108

– Нет, Лаудика, тут что-то не то… Дамасикл сам не простил бы отцу, если тот подумал бы только отдать меня этому смешному пьянице!

– А Гекатею?

– Не знаю.

– Но ты хотела бы стать женою Гекатея?

Гедия покраснела и сделала неопределенный жест.

– Может быть… Но Гекатей еще молод и, наверное, не думает о женитьбе.

– Как не думает, – со смехом возразила Лаудика, – он только и смотрит на тебя!.. Но я должна сказать тебе, что совет никогда не разрешит тебе стать женою Гекатея!

Молодая жрица вспыхнула, глаза ее загорелись, как две звезды.

– Совет не разрешит? А ему какое дело?

– Ха-ха-ха! Теперь я вижу, что ты сильно любишь Гекатея… Да, совет! Я подслушала разговор Маты с Агелой, – Лаудика снизила голос до полушепота. – Совету до тебя, может, и мало дела, но ты же наследница богатств твоего отца! И тот, кто станет твоим мужем, сразу получит влияние на дела полиса! Поэтому совет сам выберет тебе мужа на свой вкус. Но так, чтобы ты не знала об этом, но думала, что это выбор твоего отца.

– А я не пойду за нелюбимого!.. Мне не нужны богатства, мне нужно счастье! Да и жених может… не захотеть!

– Пожалуй, нет в Херсонесе отцов, которые имели бы взрослых сыновей и не мечтали бы женить их на тебе, не спрашивая их желания! – Лаудика расхохоталась. – Ты же слишком богата, чтобы выбирать себе жениха по любви. Ты выйдешь за того, кого тебе выберет совет.

– Неужели ты допускаешь, что совет сделал этим избранником Бабона?

– Этого я не знаю…

Послышались шаги, голоса Маты и юношей. По обычаю, девушки должны были уйти. Участвовать в общей трапезе с мужчинами им не разрешалось.

Проворная Лаудика выглянула во двор и опять рассмеялась от души.

– Погляди, погляди, – обратилась она к подруге, – легок на помине!..

– Кто там?

– Бабон Маронов во всей своей мужественной красе!

Хабеец подъехал к воротам храма верхом на коне. Полускиф по складу своей натуры, он не любил утруждать себя пешим хождением и раньше, а теперь, когда стал прихрамывать, тем более. Он спешился и, не обращаясь к стражам, проковылял во двор.

Если молодежь пришла сюда прямо со стен, в запыленных и грязных доспехах, обрызганных кровью врагов, то Бабон был умыт, расчесан, одет в новый кафтан. Держался он самоуверенно и старался казаться важным. Даже в его взглядах сквозило что-то победоносное.

– Здравствуй, почтенная и прекрасная служительница Девы! – поклонился он Мате.

Та чинно склонила голову. Ираних сделал гримасу и посмотрел на Гекатея, еле сдерживая смех.

– Я, – продолжал Бабон, – прибыл поклониться жилищу богини и сказать своим мальчикам, что магистраты и стратеги поручили мне собрать сильный отряд для конной вылазки, и я хочу поторопить их…

– Жаль, – ответил Гекатей с сожалением, – что у меня нет своего хорошего коня!

– Почему же? – с живостью отозвалась жрица. – Ты главный телохранитель Девы и всегда можешь располагать конем, тем самым, что был подарен Деве стратегом Бабоном по обету!.. Тем более что твой отец осматривал коня и он ему понравился!

– Поразительно, – прошептал Ираних, – я не узнаю Маты, так она сегодня щедра!

Польщенный «стратег» изобразил улыбку на своем одутловатом лице. Почет и слава составляли его слабость. «С этой надо иметь особую дружбу, – сообразил он, – через нее будет легче проникнуть к сердцу Гедии. Она поможет мне. Как это я раньше не подумал об этом!»

– О прекрасная жрица! – возгласил он хриплым басом. – Окончание войны будет для меня порой новых благодарственных посвящений Деве!..

«Уж не он ли? – обожгла Мату внезапная догадка, – воин не старый и, видимо, не безразличный ко мне. Он так упорно смотрит на меня! Совет к нему благоволит!»

Оглядев кряжистую фигуру Бабона, Мата заметила с удовлетворением, что он не так мешковат, как показалось ей там, на площади. Вспомнилось, что хабеец внимательно смотрел на нее во время жертвоприношения и расспрашивал о чем-то Костобока… Ага, Костобок знал о чувствах к ней бородатого воина, но скрывал это из ревности.

И тут же пришла уверенность, от которой по всему грузному, сырому телу пробежали жаркие змейки, а на душе стало светлее.

– Мы сейчас будем около гимнасия, там встретимся, – сказал Ираних Бабону.

– Верно, – подтвердил Гекатей, – ты поезжай, я же оседлаю храмового жеребца – и вслед за тобою!

Обоим хотелось избавиться от Бабона, но Мата еще раз удивила их.

– О уважаемый гиппарх! – обратилась она к толстяку. – Вы готовитесь к ответственному и опасному делу, вас ждет встреча с опасным и свирепым врагом!.. Это похвально – защищать полис! Но я думаю, что вы найдете совсем немного времени, разделите нашу общую трапезу и выпьете вина из подвалов храма!

Вдвойне польщенный Бабон был приятно удивлен. К тому же упоминание о вине вызвало у него слюнотечение и особое ощущение под ложечкой, означающее, что он очень не прочь выпить и закусить.

– Я? Разделить трапезу?.. Гм… с большой охотой!

Сказав это, хабеец приосанился. «Кажется, мои дела пойдут на лад!» – подумал он, довольный тем, что нашел предлог явиться в храм Девы.

Юноши были несколько раздосадованы. Бабон был хорош в погребке Тириска, но не в обществе женщин. К тому же за последнее время он стал более заносчивым.

Когда завтрак был окончен, все воины покинули храм. Мата позвала Лоху.

– Вот тебе серебряная монета за твою ворожбу!.. А ну, раскинь еще, я хочу послушать твои гадания.

В это время Лаудика говорила Гедии:

– Ты видела, что Мата с великим вниманием приняла хромого пьяницу? По-твоему, это случайно?

– Думаю, что не случайно, – задумчиво отозвалась Гедия. – Но почему именно – покажет будущее. Возможно, это к лучшему.

– А я думаю, она получила указания от совета…

2

Однажды утром херсонесцы увидели, что скифы предпринимают что-то новое. Тысячи воинов таскали камни и землю в полах кафтанов. Другие мечами рыхлили грунт.

– Насыплем высокий вал! – кричали распорядители работ, царские сотники, – вровень со стенами!.. И с этого вала побьем греков камнями и стрелами, а потом на стены взберемся!

Воины поняли и вначале взялись за работу очень рьяно. Но грунт оказался крепкий, каменистый, копать его было трудно. Мечи зазубрились о кремни.

Осажденные поняли замыслы скифов и встревожились. Открыли стрельбу из катапульт, но камни приносили мало вреда землекопам, рассеянным на большом пространстве.

Скифы насмехались над усилиями херсонесцев, кричали им обидные слова и продолжали насыпать вал.

Неожиданно вторые ворота города растворились и выехала густым строем греческая конница. Впереди на лихом коне скакал Полифем, картинно держа меч над головой. Его сопровождали справа Бабон, слева педотриб Теофил. Сзади стройными рядами красовались на галопе панцирные всадники, все без копий, с обнаженными мечами.

Греки налетели на работающих скифов быстрее бури и начали рубить их на глазах у всего войска. Они действовали дерзко, по заранее разработанному плану, в основе которого лежала внезапность и знание беспечной скифской натуры.

Ни царь Палак, ни его воеводы не подумали выставить дежурные конные группы для отражения вражеских вылазок. Самонадеянные степняки не допускали, что греки посмеют выйти из-за спасительных стен, и не предвидели нападения.

Тем удивительнее было опустошительное появление греческой конницы, прекрасно вооруженной и дисциплинированной. Молодые воины с азартом секли головы скифам, вооруженным кое-как. Лихая эфебия мчалась вдоль стен, сверкая доспехами, оставляя по пути десятки окровавленных трупов. Внезапно они повернули к царскому шатру, чем усилили общую тревогу и сумятицу.

– К оружию, сколоты!..

– Царя защищайте!

Вокруг царского шатра образовалась шумная толпа князей, простых воинов. Скифский лагерь стал походить на потревоженный муравейник. Бежали, кричали, пускали без толку стрелы, ловили коней, вскакивая им на спины, не сняв с конских ног путы. Новичок не поверил бы, что эти люди только сутки назад храбро штурмовали город.