Митридат - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 64

– Он стал слугой Махара, увивается перед ним в чаянии стать еще богаче и знатнее! – не сдавались недоброхоты.

– Это так!.. Но разве другие, лучшие люди Пантикапея, не стали слугами Махара и разве они не увиваются перед ним! Все хотят богатства и власти!

Злые языки передавали неясные слухи о странной затяжке войны Митридата против Рима. Говорилось об этом шепотом, с оглядкой, люди не знали – верить ли?.. Многие считали это просто сплетней. Но тяжелая зимовка Митридата под Кизиком после такого сокрушающего удара по войскам Котты прошлым летом оставалась необъяснимой.

А слухи ползли, разрастались. Получалось, что Кизик доселе не взят, войско царское от голода разбрелось. А сам Митридат, поверить страшно, бежал на пиратском корабле сначала в Синопу, а затем в Амис! А свое распадающееся войско оставил под началом римского изменника Мария Одноглазого!..

Потом пришли вести с далекого запада. Союзник Митридата Серторий, затеявший войну за захват власти над Римом, убит в Испании своим бывшим другом и соратником Перперной! А войско его развалилось, как сырая глина под дождем! Испанская угроза Риму, как называли восстание Сертория, оказалась не такой уж большой и серьезной.

– Видимо, та волшебная лань, которая подсказывала Серторию смелые решения, не помогла ему на этот раз! – изрекли боспорцы с нескрываемой насмешкой.

А вот и рабский бунт Спартака, угрожавший спалить Рим в огне сражений, оказался подавленным! Рим преодолел внутреннюю немощь, избавился, хотя и с большим трудом, от разъедающей его кровавой междоусобицы.

И непобедимый, божественный Митридат Евпатор остался глаз на глаз с римским могуществом и терпел одно поражение за другим.

Толки и тайные разговоры среди греческой общины усиливались. Росло и крепло убеждение, что Митридату приходит конец. Римляне сломили его гордыню в третий раз, разгромили его войско и вот-вот двинут флот к берегам Тавриды с намерением высадить на них свои непобедимые когорты. А это значило, что Боспор принужден будет расплачиваться собственной кровью и свободой за дела Митридата! Можно ли такое допустить?

Смуглолицый перс Фрасибул как тайный советник, приставленный к Махару самим Митридатом, пытался смягчить воздействие печальных известий на царевича. Он ободрял последнего и говорил с подчеркнутой уверенностью:

– Велика военная мудрость Митридата! Заманивает он Лукулла в разоренные, обедневшие области, старается ослабить римское войско непрерывными переходами, голодом!.. А потом, как лев из засады, ринется на врага и уничтожит его!

Однако Фрасибул и все льстецы, окружающие Махара, прикусили языки после того, как один вернувшийся из пиратского плена боспорец привез важное известие. Митридат потерпел решительное поражение под крепостью Кабирами и налегке бежал к своему зятю, царю Армении Тиграну Второму. А жен и сестер, которым угрожало пленение врагом, приказал умертвить, что и было выполнено его подручным, евнухом Бакхом.

– Слух этот важный, но непроверенный, – сказал Махар приближенным. – Не нужно болтать, народ не должен знать о временных неудачах моего отца!..

– Поздно! – смело и просто ответил Асандр, стоящий в толпе приближенных. – Уже каждый раб в вонючих кожевнях знает, что и как произошло! На рынке женщины во весь голос обсуждают победы римлян и неудачи царя понтийского!

– Что? – вспыхнул Махар. – Рабы и женщины? Да как они смеют!.. Всех, кто клевещет на имя моего отца, хватать и допрашивать под пыткой, откуда эта клевета, кто сеет слухи… Я не позволю!..

Лишь самым близким людям, в том числе и Асандру, было известно, что под маской самоуверенности и надменности Махар скрывает мучительные сомнения. Он был потрясен неудачами отца и уже заглянул с замиранием сердца в ту бездну, которая вдруг разверзлась перед ним. Эта бездна неожиданно преградила ему путь к царской диадеме. Более того – поражение Митридата означало конец его боспорскому наместничеству, так как римский флот Сервилия не замедлит высадить на таврический берег войска Лукулла.

– Что будет тогда? – спрашивал себя царевич в сотый раз. – Неравный бой?

Ответ был прост: нет, никакого боя не будет!.. Ему, Махару, придется отступить с преданными людьми куда-нибудь в степи. Ибо оставаться в Пантикапее бессмысленно. Хитрые греки не захотят сражаться с римлянами, они сразу же перейдут на их сторону! Они и так ропщут и задорно поглядывают на дворец, где живет Митридатов сын. И думают, как лучше захватить понтийского ставленника, расправиться ли с ним своей рукой, или выдать римлянам!..

Ну, а если бежать в степи? Можно ли рассчитывать на гостеприимство и поддержку скифского царя Фарзоя? Какой смысл скифам драться с римлянами? Тому же Фарзою и его многоумной супруге Табане куда выгоднее пойти на мировую с Римом и выдать изгнанника или беглеца!.. Боги, какое падение!.. Что же делать?

Наместник пытался сохранить позу гордой уверенности в окончательном торжестве своего отца. И, собрав жрецов и членов совета города, объявил всеобщие моления о ниспослании скорейшей победы Митридату. Потом вместе с ними отправился в храм Зевса Спасителя, спеша лично принести жертву богу и обратиться к нему с молитвой. Внешне это выглядело как стремление с помощью богов ускорить гибель Рима и испросить для Митридата победный триумф. Но скрытая суть его обращения к божеству сводилась к вопросу, полному душевной тревоги:

– О всесильные боги и ты, Зевс-громовержец, дайте хоть намек на то, что вы задумали и предрекли?

Но боги молчали, не выдавали своих тайн. Жертвенный дым бесследно рассеивался в воздухе, оставляя лишь запах горелого мяса, от которого щипало в горле.

Пока Махар пребывал в храме один на один с Зевсом, Левкипп предпринял большое жертвенное гадание. Он обнажил до локтей сухие старческие руки, вооружился каменным ножом и сам рассекал туши жертвенных животных. Вместе с другими жрецами склонялся пытливо, стараясь в рисунке внутренностей и по расположению печени найти разгадку тайны будущего, получить указания богов.

Лишь на пятом баране жрецы остановились. Левкипп вынул окровавленную печень, еще дымящуюся, и с многозначительным выражением на лице показал всем окружающим. Ее углубления и борозды необычно изгибались, напоминая буквы греческого алфавита.