Митридат - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 41

– Не в гости и я зову тебя! – ответил Марий, причем молниеносным взглядом своего одинокого глаза заставил умолкнуть царских подпевал, едва они раскрыли рты, спеша подхватить слова царя. – Я зову тебя на бой с главным врагом – Лукуллом! Он двигается с юга и намерен отрезать нам пути в богатые места!

– Пусть двигается, мы встретим его! – ответил Митридат спесиво, под одобрительные возгласы всей свиты.

– Не тот полководец побеждает, который ждет врага сидя на месте, а тот, который его ищет и находит! Пока наши воины сыты и полны сил, надо искать боя!.. Но при этом важно иметь за спиною не опустошенную страну, а богатые села и города!

Марий сумел настоять на своем. Митридат после раздумья решил уступить, не желая ссориться с полноправным представителем Сертория, с которым они заранее поделили Анатолию. Сейчас царь действовал на землях, которые по уговору должны были отойти под власть будущего римского диктатора. Правда, у Митридата были на сей счет особые тайные замыслы, но сейчас еще не настало время для их осуществления. Война только началась, и Митридат вынужден был считаться с Марием Одноглазым, даже в какой-то мере подчиняться его решениям.

Халкедон был оставлен на попечение малых воевод, а неисчислимые полчища, послушные воле властелина, устремились на юг, в направлении Фригии, местности многолюдной и богатой.

По пути были получены известия, что у Лукулла всего тридцать тысяч легионеров. Малочисленность вражеских войск изумила всех и стала мишенью бесчисленных острот и насмешек.

Но римский стратег не проявил смущения или признаков страха. Узнав о приближении Митридата, он построил лагерь на равнине и, не теряя времени, стал занимать перевал через горы, перекрывая единственный путь, ведущий в область, богатую хлебом и тучными стадами.

Марий Одноглазый, Таксил, Менофан и другие стратеги настаивали на немедленном сражении с Лукуллом, чтобы захватить перевал, пока римляне не укрепились на нем.

Увлекающийся, пылкий Митридат не внял голосу здравого смысла. Рассудочные доказательства военачальников всегда казались ему слишком приземленными, будничными. Они связывали крылья его воображения, ограничивали свободу его решений, являлись попыткой подчинить его каким-то внешним обстоятельствам. Тогда как он горел одной страстью – диктовать всем свою волю. Мгновенные побуждения повелителя, его царственные желания – вот главные и определяющие обстоятельства, сообразоваться с которыми должны все!

Сейчас царь воззрился на древний, сказочно богатый город Кизик на южном берегу Пропонтиды. Считалось, что город располагает сокровищами, которые могли бы обогатить даже Креза.

Выйдя из походного шатра, Митридат обвел взором зубчатые стены города и направил послов с предложением городу покориться без боя.

Архонты города устроили совет, принесли в жертву покровительнице Кизика Персефоне черную корову и после жертвенных гаданий ответили царю-завоевателю: «Пока город не покинули его боги, а прекрасная богиня Персефона покровительствует его жителям, – Кизик будет свободен».

Уязвленный Митридат решил начать штурм города незамедлительно, не тратя времени на подготовку. Он воспылал желанием сбить гордыню кизикийцев и заодно наказать их за поддержку, которую они ныне оказывали осажденному Халкедону.

– Падет Кизик – падет и Халкедон! – изрек царь на совете стратегов. К его досаде, противником штурма оказался все тот же Марий Одноглазый.

– Великий царь, – заявил сенатор, – Кизик не уйдет от нас! Он сам сложит оружие, как только ты разобьешь легионы Лукулла!.. Но если ты обратишь острие меча против Кизика, Лукулл будет иметь время на постройку укрепленного лагеря на перевале! И мы потеряем доступ в богатую Фригию!

Мнения разделились. Придворные вельможи-советники в стремлении угодить царю поддерживали его намерение осадить Кизик. Стратеги, включая Таксила и Менофана, хотя и осторожно, но соглашались с неистовым одноглазым римлянином.

– Обратившись к городу лицом, ты подставишь спину под удар Лукулла! – говорили они царю, склоняя головы.

Возможно, царь и согласился бы с мнением военачальников, всем была известна изменчивость его настроений. Но неожиданно вмешался Луций Магий. Он с вкрадчивой усмешкой отвесил поклон в сторону царя и, окинув глазами советников и стратегов, произнес многозначительно:

– Тем, кто боится Лукулла, я напомню сказку о том, как лиса хотела откусить хвост льву! Чем кончила лиса?

– Попала льву на зубы! – весело подхватили царские подголоски.

– Верно! – продолжал Луций. – То же будет и с Лукуллом! Великий царь, как всегда, мудр и видит дальше нашего!.. Осаду Кизика подсказали ему боги!

Марий с удивлением направил на говорившего свой единственный глаз. Он был озадачен и раздосадован. Луций Магий и раньше любил подчеркнуть независимость своих мнений, стараясь показать свое превосходство над Марием в делах государственных, но не вмешивался в решения чисто военные. Его высказывания перед Митридатом всегда носили осторожный и несколько туманный характер. Тем удивительнее было, что он вдруг столь решительно примкнул к тем, кто поддерживал замысел Митридата, противопоставив себя и Марию и стратегам. «Выступает против меня! Хочет выслужиться у варвара и получить в награду горсть золота!» – подумал Марий раздраженно.

В этот час ни Марий, ни другие не знали, что в одну из минувших ночей Луций Магий принял тайного посланца от Лукулла и передал ему письмо, в котором торжественно клялся служить Риму до последнего дыхания. И умолял о помиловании после полного разгрома Митридата и Сертория. Он и ранее колебался, на чью сторону стать, но был увлечен личностью римского бунтаря, и было время, когда верил в его окончательное торжество. Но ошибки Сертория, устойчивость «вечного города», долгие размышления о грядущем охладили мятежные страсти Луция. А его впечатления от нестройных полчищ Митридата и той опрометчивости, с которой понтийский царь принимал боевые решения, окончательно убедили его в том, что у понтийского гиганта глиняные ноги, которые рассыплются от первого сильного удара.