Митридат - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 40

Оставшись без таких помощников, как Нуд и сенатор Маллий, Котта один руководил подготовкой к обороне. Кричал до хрипоты, призывая всех мужчин города, способных держать в руках оружие, выйти на стены для встречи врага. Правитель надеялся, что успешной обороной города он хоть частично загладит свою вину. И готов был сам принять смерть в неравной борьбе. Он спешил, понимая, что если Митридат не замешкается и начнет штурм, городу не устоять. Сейчас можно было рассчитывать лишь на неповоротливость варваров, которые охотнее предаются грабежам и победному ликованию, нежели воинским трудам, особенно когда нужно взбираться на каменные стены под градом стрел и камней.

– Поспешим, поспешим, братья и граждане! – взывал он. – Если мы продержимся хоть недолго, мы спасены!.. С юга двигаются непобедимые легионы Лукулла, они разгромят нестройные рати Митридата!.. Лукулл выручит нас!

В это время в лагере Митридата раздавались победные крики, царя окружили толпы придворных, военных и невоенных, певцы, декламаторы и полуголые танцовщицы. Эти люди взирали на битву издали и теперь охрипли от приветственных кличей, обращенных к царю-победителю. Прямо на земле расстилали ковры и скатерти, тащили амфоры с вином и угощения. Для царя соорудили возвышенное место из трофейных седел и доспехов, покрыли его мягкими кошмами и дорогими коврами. Митридат взошел на этот пьедестал и со снисходительной усмешкой обвел взором бушующее море людей, освещенное косыми лучами вечернего светила. Сама собою началась чудовищная вакханалия, безудержное расточительство запасов вина и продовольствия из царских обозов.

«Боги мои, что творится?» – с почти суеверным чувством спрашивал себя Асандр, увлекаемый круговоротом мятущихся в танце людей. Он сразу оглох от грохота бубнов, дребезжания струн, хохота, пения и выкриков, исполненных ликования. На какой-то миг в поле его зрения оказался странный человек, который изо всех сил пытался пробиться к царскому месту. Он взмахивал костлявыми руками, как утопающий, захваченный водоворотом, и показывал крючковатым пальцем на стены Халкедона. По старушечьему лицу и черной повязке на одном глазу Асандр узнал Мария Одноглазого. Ему показалось, что старик хочет сообщить царю что-то важное, предупредить о возможной опасности. И даже вознамерился помочь сенатору пробиться сквозь толпу. Но в следующий миг тот был подхвачен человеческим потоком и исчез.

Неистовое варварское празднование продолжалось всю ночь. При свете костров и смоляных факелов оно выглядело призрачно, как горячечный сон. Это странное всеобщее возбуждение превратилось под влиянием винных паров в подобие массового помешательства. Распаленные дневным жаром и одурманенные вином головы утратили способность мышления, как это было видно по искаженным лицам и судорожным телодвижениям, напоминающим уже не танец, а скачку бесноватых.

Более сдержанно вели себя ближайшие сподвижники царя, они стояли с чашами в руках вокруг возвышения, на котором восседал Митридат.

– Завтра мы ворвемся в город, овладеем его твердынями! – заявил царь, уже изрядно хмельной как от крепкого вина, так и от горделивого сознания одержанной победы.

Его шумно поддержали. Стратеги говорили, что в Халкедоне нет хлебных запасов, а его защитники немногочисленны и утратили боевой дух. Халкедонцы сами принесут покорность великому царю, дабы предотвратить разрушение города и сохранить свою жизнь!

Но с восходом солнца все увидели, что на стенах города стоят плотные толпы вооруженных людей с копьями и щитами. В утреннем воздухе синими струями взвивался дым от жарких костров, разожженных под котлами со смолой, «горячим завтраком для Митридата», как со смехом говорили халкедонцы, воодушевленные надеждой на близкую помощь Лукулла. Котта времени не терял. За ночь он подготовил город к обороне и решил держаться до подхода римских легионеров.

Митридат выехал из лагеря на белом жеребце, сопровождаемый всеми воеводами. Кавалькада медленно проследовала вдоль стен города на расстоянии, недосягаемом для смертоносных стрел врага. Царь спешил выбрать главное направление приступа, которым намеревался в течение дня решить судьбу Халкедона.

Противником такого намерения оказался Марий Одноглазый, уже получивший сведения от перебежчиков, что Котта после первого ратного неуспеха проявил небывалую предприимчивость в подготовке города к осаде и уже направил гонцов в Кизик с призывом о помощи.

Марий, этот желчный, сухой человек, держался обособленно от приближенных царя и не стеснялся высказывать независимые суждения. На частых пирах сидел трезвым, не дотрагиваясь до вина и пищи. С презрением и брезгливостью смотрел на пирующих одиноким глазом и, казалось ненавидел всю эту ораву бездельников, царских прихлебателей, видя, как они используют тщеславие Митридата, неравнодушного к льстивым речам.

Сейчас, сидя в седле, он резонно и прямо заявил царю, что вчера Халкедон был подобен больному человеку, не способному к решительному сопротивлению. Город был потрясен, надломлен. А сегодня он выздоровел, набрался сил, надел боевые доспехи и крепко держит в руках оружие. И то, что накануне могло быть свершенным до заката солнца, теперь потребует долгих дней утомительной осады. Задерживать здесь все неисчислимые рати было бы безумием. Ибо город продержится долго, а царские войска через три дня начнут голодать, так как продовольствие кончается!.. Подвоз затруднен, войска оказались очень далеко от запасных складов, отделенные от них разоренной походом страной.

– Что же ты советуешь мне? – спросил Митридат надменно.

– Я не советую, а требую, как верховный стратег, назначенный сюда не для веселых пиров, а для завоевания Анатолии и подчинения ее истинному повелителю Рима – Серторию! Требования мои таковы: оставить под стенами Халкедона малую часть войск, остальные рати повернуть к югу и двигаться во Фригию, где места богатые, неразоренные. Там мы найдем питание для воинов!

– Ты хочешь рыскать по стране в поисках сытных постоев? Мы начали великую войну, а не поездку в гости! – повысил голос царь.