Изгнанник - Петровичев Антон - Страница 6

Инквизитор не стал спорить.

– Пусть. А вы, Гнасий, все-таки не пейте больше. Необязательно лично снимать пробу с каждой бутыли настойки, которую монастырь отправляет в столицу. А то письмо ваше наделало такого шума! Одни говорили, что надо благословлять народ на паломничество к святому месту. А другие – что надо сжечь Шаавхази как рассадник ереси. На ваше счастье, у нас не одни дураки и фанатики работают, мы умеем отличать алкогольные бредни от видений, насланных врагом рода человеческого.

Отец Гнасий молчал. Шани чувствовал, что ему очень стыдно. Впрочем, подумал Шани, надо просто потерпеть. У ворот монастыря они распрощаются, и инквизитор останется со своей правдой, а отец Гнасий – со своей.

Тогда, лежа в повозке, Шани понял еще одну вещь, которая определила всю его дальнейшую жизнь. Неважно, что ты знаешь и можешь, во что веришь, а во что нет. Нетрудно найти или придумать то, за что тебя могут отправить на костер. Поэтому пока лучше молчать и не задавать неправильных вопросов, чтобы потом, со временем, подняться над теми, кто имеет здесь власть, и уже ничего не бояться. Так что вперед и вверх, другого пути не существует.

Повозка дрогнула и остановилась.

– Смотрите, Грегор, – сказал отец Гнасий, – небо на востоке проясняется. Завтра будет солнечный день.

Впрочем, намерение Шани до поры до времени оставаться незаметным прожило недолго.

Виной тому была крестьянская повозка, которая через два дня после казни ведьмы появилась у стен монастыря. Шани, который все это время пребывал в состоянии подавленной задумчивости, отправился посмотреть на прибывших.

Поскольку Кривушки были податным поселком монастыря Шаавхази, то крестьяне частенько появлялись в монастыре с головами сыра, мясом, молоком и прочей снедью, от которой у Шани до сих пор болел живот. Организм, привыкший к земной молекулярной еде, изо всех сил сопротивлялся натуральным продуктам, начиная, впрочем, потихоньку адаптироваться. Кушай, что дают, или ложись и умирай. Монастырь не оставался в долгу перед поселком. Помимо церковных таинств, монахи лечили крестьян и обучали их детей чтению и письму, одним словом, все были довольны друг другом.

Приехавшие как раз нуждались в срочной медицинской помощи. Шани мигом оттеснили за спины любопытных монахов, и он урывками видел, как из повозки достают бледного до синевы парня, воет и заламывает руки от горя молодая женщина, должно быть, жена или сестра, а Авиль отдает короткие распоряжения, приказывая нести больного в лекарский зал. Мелькнула изуродованная окровавленная нога, и Шани ойкнул от страха. Один из монахов застонал и отскочил в сторону, готовясь расстаться с утренней трапезой.

– Что, Авиль? – спросил отец Гнасий, который уже спешил на помощь. Как человек с самыми крепкими нервами он всегда ассистировал Авилю. Тот поморщился и безнадежно махнул рукой.

– Ногу не спасти, – коротко ответил он. Женщина на мгновение умолкла, а потом зарыдала еще громче, перемежая мольбы с грязной руганью.

– Не спасти! – прикрикнул на нее Авиль, и женщина тотчас же замолчала, словно лишилась дара речи. – Будем отнимать, там уже ничего не соберешь. Кости целой нет!

Женщина стояла, раскачиваясь, словно сомнамбула, и сплетая пальцы в молитвенном жесте, а потом вдруг рухнула на колени и заголосила:

– Отцы, радетели, ну как же так! Заступника ради помогите, помрет ведь! Рубить будете – помрет. Я вдовой останусь, а дома семеро детей! Как же быть-то, какого святого молить!

Авиль устало вздохнул и махнул собравшимся. Повинуясь его жесту, двое послушников подхватили женщину и оттащили в сторону. Крестьянка продолжала причитать, но уже как-то бездумно, автоматически, словно внутренне успела смириться с потерей мужа, и теперь вела себя так, как требовал заведенный порядок. Муж вряд ли выживет, поэтому она плачет, кусает пальцы и путает молитвы и проклятия. Так положено, и от нее самой ничего не зависит.

Шани и сам не знал, почему решил податься в лекарский зал. Наверно, потому что никогда не видел ампутации. Их класс на лицейских уроках медицины водили в больницы, но там все операции проводили роботы, а хирурги просто стояли за мониторами и отдавали команды в случае редкой необходимости. А тут, должно быть, Авиль возьмет огромную пилу и станет пилить ногу несчастного парня. Шани вспомнил, как читал «Войну и мир», и какой страшной стала для него сцена в перевязочном пункте.

Крестьянин лежал на грубом металлическом столе, и Авиль быстрыми движениями срезал с него штанину, освобождая место для работы. Отец Гнасий готовил необходимые инструменты: от вида жутких клещей, изогнутых лезвий и квадратных пил у Шани потемнело в глазах, и он схватился за ручку двери, чтоб не упасть. Парень оставался в сознании, посеревшее лицо покрывали горошины пота, а с распухших искусанных губ слетали негромкие имена святых вперемешку с не знакомыми Шани словами.

Наркоз, подумал Шани. Они должны дать ему наркоз, иначе он умрет от болевого шока. А знают ли тут о наркозе вообще?

– Отец Гнасий, – тихо окликнул Шани. – Вы его усыпите?

Отец Гнасий и Авиль обернулись, только сейчас заметив присутствие Шани, и на их лицах отобразилась целая гамма эмоций, от удивления до злости. К нему отнеслись как к неожиданной помехе, Шани это прекрасно понял, но уходить не собирался.

– Малыш, уйди, – недовольно произнес отец Гнасий. – Сейчас не до тебя.

– Вы его усыпите? – с нажимом повторил Шани. – Его надо погрузить в сон, иначе он умрет. Он умрет от боли, если не будет спать.

Он мог бы рассказать о торможении нервной системы, расслаблении скелетных мышц и временном отключении рефлексов, но у него просто не хватало слов. Лингвистический ступор. Авиль отложил ножницы и направился к Шани, собираясь без обиняков выставить его за дверь, но Шани схватил лекарника за руку и вскрикнул:

– Вы его убьете! Его надо усыпить!

Авиль не сдержался и закатил Шани затрещину. Нервы его были на пределе, а мальчишка твердил о каком-то сне так, словно что-то понимал в лекарском деле.

– Нет, мы его не усыпим! – рявкнул Авиль. – Откуда такие бредовые идеи? Я сделаю все, что в моих силах, а на прочее – воля Заступника.

– Малыш, твоя пластинка может помочь? – подал голос отец Гнасий. Шани отрицательно мотнул головой. Прибор первой помощи, выданный ему в пакете Милосердия перед отправкой в ссылку, не был рассчитан на такую сложную задачу, как ампутация конечности у инопланетянина. Авиль махнул рукой.

– Тогда уйди с глаз, не мешай.

Шани взглянул ему в лицо и прошептал:

– Винный спирт. Мне нужен винный спирт и серная кислота, – от изумления Авиль даже рот открыл, и тогда Шани поразил его окончательно: – И доступ в вашу лабораторию.

Сидя на табурете в лаборатории Авиля, Шани бездумно болтал ногами и грыз местный фрукт, очень похожий на яблоко. Когда диэтиловый эфир, составленный им путем перегонки серной кислоты с винным спиртом, подействовал и несчастный парень заснул, то отец Гнасий сказал: «Давайте делать, поговорим после», – и Шани выставили за дверь. Он вернулся в лабораторию, сел и стал есть яблоко. Больше заняться было нечем.

Интересно, думал Шани, что будет потом. Во-первых, маленькие мальчики не падают с неба с треском и блеском. Во-вторых, маленьким мальчикам – во всяком случае, здешним – не положено знать о том, как пользоваться всеми этими пробирками, горелками и колбами, тем более самим создавать невиданные прежде лекарства. Что со всем этим делать, вот вопрос.

Доев яблоко, Шани аккуратно сложил косточки на столе. Искать ящик для мусора было лень, вообще не хотелось шевелиться. Можно ведь было не вмешиваться, Авиль знает свое дело, и крестьянин, вполне возможно, выжил бы. Шани и сам не знал, что заставило его вспомнить о докторе Пирогове, изобретении наркоза и лицейских практических работах по химии.

Возможно, то, что мама никогда не могла пройти мимо чужого горя. Отец в этом смысле был попроще.