Сказочное невезение - Джонс Диана Уинн - Страница 16

Значит, мне нужен граф Роберт, подумал я.

– Амос, – произнесла графиня нежным, мелодичным голосом. – Амос, не могли бы вы известить моего сына, графа, что мы ждем его к чаю.

– Разумеется, миледи. – Мистер Амос кивнул Эндрю, и тот вихрем вылетел из залы.

Мы еще немножко подождали – минут пять, судя по тому, как заныли у меня ноги. Потом Эндрю проскользнул между дверными створками обратно и что-то прошептал мистеру Амосу.

Мистер Амос повернулся к графине:

– Вынужден с прискорбием доложить, миледи, что граф Роберт отбыл в Лудвич около двадцати минут тому назад.

– Лудвич! – воскликнула графиня. Я удивился, как же это она не знает. – Но что ему могло понадобиться в Лудвиче? И оставил ли он хоть какие-то указания на то, когда намерен вернуться?

Грушевидное тело мистера Амоса искривилось в поклоне.

– Как мне представляется, примерно через неделю, миледи.

– Я, мама, как раз собиралась тебе об этом сказать, – вставила Фелиция.

От этих слов с лицом графини что-то произошло, под нежной кожей наметилось какое-то движение. Потом колокольчиком прозвучал смех:

– Что же! – сказала она. – По крайней мере, чай успел как следует завариться. Разлейте его, Амос, будьте добры.

«Да уж!» – подумал я. Ну и влепит она бедному графу, когда он вернется.

Слова ее послужили сигналом к продолжению церковной службы. Мистер Амос разливал чай, будто живую воду. Пару над чашками было столько, что Кристофер потом сказал: на подставку наверняка заранее наложили подогревательное заклятие. Эндрю предложил дамам сливки. Графиня только отмахнулась; тогда мистер Амос поднес ей полупрозрачные ломтики лимона. Потом Эндрю подошел с сахарницей; графиня не остановила его, пока он не опустил в ее чашку четыре куска.

Когда действие перенеслось на леди Фелицию, графиня проговорила, будто бы заполняя неловкую паузу:

– Я вижу, у нас два новых пажа, Амос.

– Постигающих, миледи, – уточнил мистер Амос. – Они будут служить пажами, пока не постигнут основ. – Он отрывисто дернул головой в сторону Кристофера. – Кристофер, подай, пожалуйста, бутерброды.

Кристофер вздрогнул. Я понял, что мысли его блуждали где-то очень далеко, однако он мгновенно собрался и взял с тележки бутерброды. Там их была целая уйма – крошечные, тонюсенькие лепестки хлеба без всякой корочки, намазанные толстым слоем чего-то очень вкусно пахнущего; они горкой лежали на овальном серебряном блюде. Поднимая блюдо, Кристофер мечтательно их понюхал, после чего подошел к графине и очень галантно протянул ей блюдо, с изящным поклоном, который весьма шел к его облику. Графиня, похоже, слегка напугалась, тем не менее взяла шесть бутербродов. Мистер Амос нахмурился, когда Кристофер поднес блюдо к леди Фелиции и встал перед ней на одно колено.

Кристоферу несколько раз пришлось ходить взад-вперед. Я просто обалдел от того, сколько слопали две эти хрупкие дамы. А мистер Амос так и стоял, точно плюшевый пингвин, и хмурился. Я чувствовал, что он думает: слишком уж Кристофер выпендривается.

– Лудвич! – пожаловалась графиня после пятнадцати примерно бутербродов. – Что же граф Роберт хотел этим сказать? Да еще и без всякого предупреждения!

Некоторое время она продолжала в том же духе. В конце концов леди Фелиция раздраженно положила восемнадцатый бутерброд на тарелку и произнесла:

– Мама, да полно, какая разница?

Ответом ей стал взгляд в упор. У графини были ледяные голубые глаза, очень большие, и взгляд тоже вышел ледяной.

– Очень большая разница, дорогая. Это крайне неучтиво по отношению ко мне.

– Может, его вызвали туда по делам, – предположила леди Фелиция. – Он мне говорил, что акции и облигации…

Я сразу сообразил, что это чрезвычайно хитрый ход, – вроде того, как мы с Антеей, если вдруг случалось что-то разбить, просили у дяди Альфреда денег, чтобы он прекратил орать. Графиня подняла свою крошечную изящную ручку, унизанную кольцами, дабы остановить леди Фелицию.

– Я тебя умоляю, душенька! Я знать ничего не желаю про деньги. Амос, а пирожные есть?

Настал мой черед вздрогнуть, потому что мистер Амос проговорил:

– Конрад, подай, пожалуйста, пирожные.

Они оказались на самом дне тележки, на еще одном серебряном блюде. Я чуть не потерял равновесие, пока его вытаскивал. Блюдо и само-то было тяжеленное, да еще и нагруженное крошечными пирожными, явно вкусными до умопомрачения. Ароматы крема, фруктов, розовой воды, миндаля, меренг и шоколада так и хлынули мне в нос. Я почувствовал, как забурчало в животе. Мне звук показался таким громким, что я не смог после этого придумать, как бы поэлегантнее подать пирожные. Я просто подошел к графине и протянул ей блюдо.

Мистер Амос снова нахмурился. Я чувствовал, что он думает: слишком уж я незамысловато его подаю.

По счастью, долго держать блюдо на весу мне не пришлось. Похоже, графиня просто хотела сменить тему. Взяла она всего три пирожных. Леди Фелиция – одно. Я, наверное, до конца дней не пойму, как они утерпели и не слопали их все до последнего.

Засим последовало еще одно священнодействие: все предметы с должной церемонностью были водружены обратно на тележку. Мистер Амос и Эндрю отвесили по поклону. Оба искоса зыркнули на нас, из чего мы поняли, что тоже должны отвесить по поклону. После этого нам позволили выкатить тележку обратно в вестибюль.

– Чайная церемония закончена, – пробормотал Кристофер под ее дребезг.

Но он ошибся. Мистер Амос остановил нас посреди вестибюля и принялся распекать. Мне, по крайней мере, было очень стыдно.

– В присутствии членов Семейства! – повторял он снова и снова. – Один распускает хвост, как павлин, а другой топчется, как деревенщина! – Потом он перешел к тому, как мы стояли. – Нечего таращиться в пространство как идиоты; вы не солдафоны, вставшие по стойке «смирно». Вы работаете в благородном семействе. Вести себя нужно достойно. В следующий раз берите пример с Эндрю. Он стоит у стены так, будто это самое естественное дело.

– Да, мистер Амос, – повторяли мы несчастными голосами.

В конце концов он нас отпустил, и мы спустились по каменной лестнице. Только это был еще далеко не конец суматошного дня. Нас ждала мисс Семпл, чтобы показать нам подклеть. Кристофер попытался спетлить, но она обернулась, бросила на него мягкий, но очень проницательный взгляд и покачала головой. Кристофер мрачно потащился за ней. Я тоже потащился, но вполне покорно. Мне уже стало ясно, что я застрял здесь как минимум на неделю, до возвращения графа Роберта, а потому стоило изучить окрестности.

Подклеть оказалась огромной. На следующий день пришлось мне все показывать заново, потому как с одного раза было ну никак не запомнить. С первого раза в памяти остались лишь разные пары и запахи: из нескольких кухонь и из прачечной – и люди в коричнево-золотистой форме, снующие вокруг. Тут были ледники и кладовки, набитые провизией, были запертые двери винных погребов. Как минимум одна комната была забита исключительно посудой, и две девицы неустанно перемывали ее. Я страшно удивился, когда мисс Семпл сообщила, что это приборы для прислуги. Дорогой фарфор, тот, что для Семейства, находится наверху, в другой кладовой, и за него отвечают другие горничные. Семейство и Прислуга были как бы двумя разными мирами, которые пересекались лишь в определенное время и в определенных местах.

Кристофера все это изумило.

– Дело тут в моем положении наблюдателя, Грант, – сказал он мне. – Оно позволяет мне смотреть на все эти племенные порядки со стороны. Признай, странная ведь ситуация, когда такая толпа носится по нижнему этажу только ради того, чтобы угодить двум женщинам.

Изумился он до такой степени, что за ужином из него просто сыпались вопросы. Группа слуг, к которой нас приписали, ужинала в верхней зале в семь – в восемь мы должны были быть готовы прислуживать Семейству за ужином. Их ужин назывался Вечерней Трапезой и был крайне официальным событием; впрочем, и наш ужин проходил в довольно официальной обстановке. Куча слуг собралась за большим столом в одном конце огромного зала. В другом конце стояли стулья, лежали журналы, а также висела доска с лампочками, только поменьше, – на случай, если мы кому-то понадобимся во время еды; телевизора не было. Эндрю поведал мне не без грусти, что телевизионного сигнала в Столлери нет, ну вот хоть плачь. Пока Эндрю вроде бы был самым приятным из слуг, с которыми мы успели познакомиться.