Жизнь и приключения чудака (Чудак из шестого «Б») (с илл.) - Железников Владимир Карпович - Страница 15

Он посмотрел на меня и вытащил наконец флейту. Ну и выдержка! Он и не думал пугаться и отказываться от букета. Сейчас он сыграет Насте какую-нибудь серенаду или свою знаменитую пастораль под названием «Пастух играет аисту». Я приготовился слушать.

А он стал продувать флейту, дунул раз, другой, третий. Нет, играть он не собирался.

– А я-то думала, – сказала Настя, – что Смолин не только музыкант, но и вежливый человек. – Она разжала кулак, и цветы упали на нашу парту.

Я перехватил ее взгляд: глаза у нее были как у побитой собаки. Жалкие, горькие и униженные.

– Подарил, а теперь отказывается! – выкрикнул девчоночий голос. – Ну и тип!

– Ничего я не дарил! – вдруг заорал Сашка, размахивая флейтой. – Я все деньги на мороженое проедаю!

– А кто же, интересно, подарил? – спросил кто-то.

– Откуда я знаю? – ответил Сашка. – Может быть, она сама себе подарила.

Все от Сашкиного неожиданного ответа даже язык прикусили. Такой находчивости и изобретательности я от него не ожидал. Вот так «молодец – протухший огурец»!

А Настя, точно от удара в спину, втянула голову в плечи, и худенькие лопатки у нее торчали, как сложенные крылья.

У меня вдруг все заплясало перед глазами и гулко забилось сердце: в ушах, в горле, в голове. Я вскочил на парту и, не помня себя, закричал:

– Тихо, тихо, не возводите напраслину на благородного человека! Это не он подарил Насте цветы. – Теперь все смотрели на меня. – Это я!

Дальше я не совсем точно помню, что произошло, только я увидел, как Настя встала, подошла к нашей парте, собрала оброненные цветы и сказала:

– Спасибо, Збандуто.

Я хотел ответить что-то вроде «пожалуйста, всегда рад служить прекрасным дамам», но язык у меня присох к горлу, и вместо слов я издал какой-то победный клич и стал бешено и радостно прыгать на парте.

– Эй, ты что, сдурел? – крикнул Сашка. – Флейту раздавишь!

Он схватил меня за ногу и дернул, и я грохнулся вниз, больно ударив колено. Я бросился на Сашку, чтобы хорошенько отделать его, и двинул ему кулаком в помидорное лицо, но попал почему-то в воздух. Он громко и победно захохотал.

Правда, он хохотал один во всем классе. Сразу отпала всякая охота с ним драться. У меня твердое правило: лежачего не бить. А Сашка был лежачий, хотя он хохотал и корчил из себя героя.

А тут в дверях появились первоклассники Толя и Генка, и я забыл про Сашку.

– А, ребятишки, привет! – сказал я.

Я обрадовался им, точно не видел их милые морды тысячу лет, точно они мне были самые близкие и родные, и незаметно для себя очутился вместе с ними в первом классе.

Я только тогда опомнился, когда увидел Наташку. Улыбнулся ей и подмигнул, а потом вспомнил про свои дела-проделки и скис, и нога заболела еще сильнее. Я с трудом оторвал взгляд от Наташки и спросил:

– Ну, как живете-поживаете?

– Хорошо поживаем! – крикнул Толя.

– На пятерочках катаемся, – подхватил Генка.

– Хвастун ты, Костиков, – перебил я его. – Вроде меня.

Видно, мое признание их поразило. Да что их – оно меня самого поразило. Теперь осталось преодолеть только бесконечное расстояние от учительского стола до дверей.

Около дверей я остановился, в последний раз посмотрел им в лица, не просто так скользнул взглядом, а заглянул каждому в глаза. Можете мне не верить, но в этот момент я был счастливым человеком. «Как это, – скажете вы, – говорил всем, что эти дети – твои лучшие друзья, и вдруг, расставаясь с ними, оказался счастливым человеком».

А вот так.

В коридоре я увидел Сашку, который явно поджидал меня. Ну что ж, раз так, то пожалуйста, и пошел к нему. Я приближался, и его лицо покрывалось мраморной бледностью. В последний момент он не выдержал, повернулся и убежал.

В другой раз я бы его догнал – все-таки лучший друг, а друзья, как известно, в пыли на дороге не валяются, но сегодня я спешил к нашей новой старшей вожатой Вале Чижовой, чтобы рассказать ей все про себя, чтобы поставить последнюю точку. А там пусть со мной делают что хотят, пусть казнят или четвертуют, я все выдержу.

Она меня встретила весело. Она такая рыжая и хохотунья. Я ее давно знал: она из десятого «В». Но когда я закончил свою исповедь, она помрачнела и сказала:

– Что теперь делать с этим первым «А», не знаю. Ведь их через две недели должны принимать в октябрята. А можно ли?

– Если их не примут, – возмутился я, – то кого же тогда принимать?

– Я думаю, тех, кто не списывал контрольные.

Я испугался, что из-за меня их не примут, и сказал:

– Они же маленькие.

– Разумеется.

– Они растерялись. Их запугали: «контрольная, контрольная».

– Может быть, – сказала она.

– А мне их стало жалко. Вот я и поддержал.

– «Поддержал», говоришь. – Она секунду помолчала, а потом сказала: – А я тебя помню, ты выступал в самодеятельности: играл собаку. Здорово лаял. У тебя фамилия еще такая смешная… Скандуто.

– Збандуто, – поправил я ее.

– Извини.

– Ничего, я привык.

– А потом ты потерял хвост, и мы долго смеялись. Я и теперь, когда вижу тебя, вспоминаю тот случай и смеюсь. Ты не обижайся.

– Я не обижаюсь.

– Слушай, а что, если я на свою ответственность тебя прощу?

Я промолчал, хотя мне ее предложение очень понравилось.

– Нет, пожалуй, так нельзя, – сказала она. – Ты иди, а я подумаю.

А я снова почувствовал себя счастливым и еще отчаянно храбрым. Зашел в первую телефонную будку и позвонил маме.

– Мама, – сказал я, – поздравляю тебя с днем рождения.

– А, это ты, – протянула мама и замолчала.

Было слышно, как там кто-то играл в мяч – в волейбол или баскетбол. У них телефон прямо в спортивном зале.

Я не дождался маминого ответа и стал ей сам рассказывать новости:

– Папа звонил. Только ты ушла. Тоже поздравлял. Он всю ночь ехал к телефону, а опоздал всего на пять минут. Расстроился. Я ему говорю: «Я все маме передам», а он ответил: «Я хотел сам, лично. Хотел услышать ее голос».

Она ничего на это не ответила, и я вообще подумал, что мама меня не слушает, если бы не звонкие удары мяча об пол, которые долетали до меня оттуда. Но мне все равно не хотелось с нею расставаться, и я сказал:

– Мама, у меня новость – я больше не вожатый. – Голос у меня был радостный, а в конце фразы я даже хихикнул.

Она совершенно не удивилась ни моему хихиканью, ни бодрости и не спросила почему – она никогда не задавала лишних вопросов, – а сказала:

– Да, да, Боря, я тебя слушаю.

– Понимаешь, я им подсказал на контрольной, решил за них примеры, и они почти все получили пятерки. А сегодня я во всем сознался. Правда, здорово?

– Да, да, Боря, – повторила она, – я тебя внимательно слушаю.

– Мама, а у тебя там во что играют?

– В ручной мяч, – ответила мама.

– А я думал, в баскет или в волейбол.

– Нет, в ручной мяч. – Она подумала минутку и сказала: – Хочешь, приходи.

Я оглянулся и увидел унылую фигуру Сашки. Он подпирал дерево.

– Спасибо, – ответил я, – в другой раз. У меня важное дело.

– Ну ладно, – сказала мама. – И тебе спасибо. Я думала, ты забыл про сегодняшний день. Ничего, конечно, страшного, но почему-то обидно. – И повесила трубку.

Я вышел из будки. Настроение у меня ухудшилось. Стало непривычно грустно. Мне бы сейчас поехать к маме, а я должен возиться с Сашкой. Помахал этому дураку рукой – иди, мол, ко мне, а он опять, как загнанный заяц, бросился в сторону. Только пятки мелькнули.

Тогда я решил устроить Сашке ловушку. Зашел для этого в универмаг и спрятался недалеко от двери. Стою, жду. И вдруг кто-то меня спросил:

– Мальчик, тебе что надо?

– Мне? – Я оглянулся и обалдел.

Представьте, на месте продавщицы в отделе женских шляп стояла наша бывшая старшая вожатая Нина.