Анналы Хичи - Пол Фредерик - Страница 72

18. КОНЕЦ ПУТИ

Даже самая длинная река приходит к морю, и наконец — о, как долго пришлось этого ждать! — Альберт появился на палубе прогулочного имитированного ледокола, где мы с Эсси играли в шафлборд [20], промахиваясь даже в элементарных положениях, потому что неожиданные водопады с айсбергов и ледяные поля в воде были великолепны, — Альберт появился, извлек, изо рта трубку и сказал:

— Одна минута до прибытия. Я решил, что вам интересно будет это знать.

Конечно, интересно.

— Идем немедленно! — воскликнула Эсси и исчезла. Я немного задержался, разглядывая Альберта. На нем был синий блейзер с медными пуговицами и шапочка яхтсмена, и он улыбался мне.

— У меня по-прежнему немало вопросов, знаешь ли, — сказал я ему.

— К несчастью, у меня нет такого количества ответов, Робин, — ответил он добродушно. — Но это хорошо.

— Что хорошо?

— Иметь много вопросов. Пока у вас есть вопросы, есть и надежда получить на них ответ. — Он одобрительно кивнул. Помолчал немного, ожидая, не займусь ли я снова метафизикой, потом добавил: — Присоединимся к миссис Броадхед, генералу, его леди и остальным?

— У нас еще много времени!

— Несомненно, Робин. Времени много. — Он улыбнулся. Я, разрешая, пожал плечами, и фиорд Аляски исчез. Мы снова находились в контрольной рубке «Истинной любви». Исчезла шапочка Альберта вместе с безупречным синим блейзером. Приглаженные волосы снова растрепались, он опять был в свитере и мешковатых брюках, и мы были одни.

— А где остальные? — спросил я и тут же сам ответил: — Не могли подождать? Сканируют с помощью инструментов корабля? Но пока нечего еще видеть.

Он добродушно пожал плечами, глядя на меня и пыхтя трубкой.

Альберт знает, что мне не нравится смотреть непосредственно через корабельные сенсоры. Добрый старый экран в контрольной рубке обычно бывает для меня достаточен. Когда подсоединяешься к приборам «Истинной любви» и смотришь одновременно во всех направлениях — это лишает ориентации, особенно для тех, кто держится за плотские привычки, как я. Поэтому я не часто так поступаю. Альберт говорит, что это один из многих моих «плотских» пунктиков. Это верно. Я вырос как плотский человек, а человек во плоти может одновременно смотреть только в одном направлении, конечно, если он не косоглазый. Альберт говорит, что мне следует преодолеть это, но я не хочу.

На этот раз я преодолел, но не сразу. Минута — все-таки очень большая протяженность гигабитного времени… и к тому же я еще кое-что хотел спросить у него.

Однажды Альберт рассказал мне историю.

История об одном его старом плотском приятеле, математике по имени Бертран Рассел, который всю жизнь, как и сам Альберт, был атеистом.

Конечно, на самом деле мой Альберт на самом деле не тот Альберт, так что они не были приятелями, но Альберт (мой Альберт) часто говорит так, будто они были. Однажды некий религиозный человек встретился с Расселом на приеме и сказал:

— Профессор Рассел, разве вы не понимаете, какому серьезному риску подвергаете мщу бессмертную душу? Допустим, ваше предположение неверно. Что вы будете делать, если после смерти обнаружите, что Бог существует и судит вас? И когда вы предстанете пред троном суда. Он посмотрит на вас и скажет: «Бертран Рассел, почему ты не верил в Меня?» Что вы тогда скажете?

Согласно Альберту, Рассел и глазом не моргнул. Он просто ответил:

— Я скажу: «Господи, Тебе следовало дать мне более убедительные доказательства».

Поэтому когда я спросил у Альберта:

— Ты считаешь, что дал мне достаточно убедительные доказательства? — он просто кивнул, понимая мой намек, наклонился, чтобы почесать лодыжку, и сказал:

— Я так и думал, что мы к этому вернемся, Робин. Нет. Я совсем не давал вам доказательства. Единственное доказательство — это сама вселенная.

— Значит ты не Бог? — выпалил я, наконец решившись.

Он серьезно ответил:

— Я все время думал, когда вы спросите об этом.

— А я думаю, когда ты мне ответишь.

— Прямо сейчас, Робин, — терпеливо сказал он. — Если вы спрашиваете, пришла ли та сцена, в которой вы участвовали, из тех же баз данных, которыми я обычно пользуюсь, то да. Но если вы задаете более общий вопрос, ответить труднее. Что есть Бог? Еще точнее, каков ваш Бог, Робин?

— Нет, нет, — огрызнулся я. — Вопросы здесь задаю я.

— Тогда я должен попытаться ответить на ваш вопрос. Хорошо, — он указал на меня черенком трубки. — На вашем месте я считал бы Богом сумму векторов всех качеств, которые вы считаете «справедливыми», «моральными» и «достойными любви». И я полагаю, что среди всех разумных существ: людей, хичи, машинных разумов и всех остальных — существует некий консенсус относительно того, что такое добродетель. И вот сумма всех этих векторов и будет Богом. Отвечает ли это на ваш вопрос?

— Нисколько!

Он снова улыбнулся и посмотрел на экран. На нем по-прежнему видна только серость, какая бывает в полете быстрее скорости света.

— Я и не думал, что отвечу, Робин. Меня этот ответ тоже не удовлетворяет, но знаете ли, Робин, вселенная не обязательно должна делать нас счастливыми.

Я открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но мне потребовалось время, чтобы сформулировать его, и тут он опередил меня.

— С вашего разрешения, Робин, — сказал он. — Мы уже снова в нормальном пространстве, и я уверен, вы захотите взглянуть.

И он не стал ждать моего разрешения. Исчез, но сначала улыбнулся мне своей печальной сочувственной улыбкой, которой мой дорогой друг Альберт Эйнштейн часто выводит меня из себя.

Но, конечно, он прав.

Однако я показал ему, кто хозяин. Не последовал сразу за ним. Восемь-девять миллисекунд делал то, что Эсси называет… «быть глупым», но что мне кажется размышлениями над словами Альберта.

Подумать нужно было о многом. Еще точнее, об очень многом, но не хватало данных. Этот старый Альберт сводит меня с ума! Если он собрался играть Бога — или, как сам признал, имитацию Бога, — мог по крайней мере выражаться точнее. Мог бы сообщить правила игры! Когда Иегова разговаривал с Моисеем из горящего куста, когда ангел протягивал ему гравированные таблички, они по крайней мере сообщали, чего ожидают.

Я чувствовал, что имею право на более точные указания от собственного источника мудрости.

Но, очевидно, я эти указания не получу, и потому мрачно последовал за Альбертом… и как раз вовремя.

Когда я соединялся с сенсорами корабля, серость на экране начала превращаться в пятна, и еще одна-две миллисекунды — и эти пятна сменились подробной и отчетливой картиной.

Я почувствовал, как Эсси просунула свою руку в мою. Мы смотрели во всех направлениях одновременно. Меня застигло старое головокружение, но я преодолел его.

А посмотреть было на что. Зрелище, более великолепное, чем аляскинский фиорд, вызывающее благоговение, какого я никогда не испытывал.

Мы находились далеко за пределами нашей доброй старой Галактики — не только вышли из напоминающего яичницу галактического диска с желтком-ядром в центре, но даже из разреженного ореола. «Под нами» виднелись редкие звезды этого ореола, как отдельные пузырьки в галактическом вине. «Над нами» черный бархат, на который кто-то положил маленькие мазки светящейся краски. Почти рядом яркие линии Сторожевого Колеса, а еще дальше — десяток серно-желтых пятен кугельблитца.

Они не выглядели опасными. Выглядели отвратительными, как какая-то грязь на полу гостиной, которую давно следовало убрать.

Я хотел бы знать, кто это может сделать.

Эсси торжествующе воскликнула:

— Смотри, дорогой Робин! Никаких хулиганов из ЗУБов на Колесе! Мы их обогнали!

Когда я взглянул на Колесо, мне показалось, что она права. Колесо молча вертелось в одиночестве, и рядом не было видно ни одного крейсера ЗУБов. Но Альберт вздохнул.