Анналы Хичи - Пол Фредерик - Страница 38

— Только по-быстрому, — сказал он. — Вы его не помните? А меня помните? Я хочу сказать — тридцать-сорок лет назад, когда мы впервые встретились? Я в то время был бригадиром?

— Конечно, помню, — сказал я, наливая выпивку.

Он взял то, что я ему предложил, не глядя.

— Вам не приходило в голову, почему мне потребовалось столько лет, чтобы продвинуться на две вшивые ступени?

Мне на самом деле не приходило. Я вообще почти не думал о Кассате и о том, чем он занимается, потому что даже еще во времена Высокого Пентагона, когда я был плотью, а вооруженным силам приходилось бороться только с террористами, Кассата всегда был дурной новостью. Мое мнение о Кассате тогда сводилось к тому, что он уродливая бородавка на лице человечества. С тех пор ничего не изменилось, но я вежливо сказал:

— Мне кажется, я не знаю, почему.

— Эскладар! Эскладар — вот почему! Он был моим адъютантом, и из-за него меня едва не уволили со службы! Сукин сын служил террористом и занимался этим после работы. Он был членом тайной группы генерала Берпа Хеймата в Высоком Пентагоне!

Немного погодя я снова сказал:

— О! — И на этот раз Кассата гневно кивнул, как будто я сказал все необходимое.

В каком-то смысле я так и сделал, потому что всякий, кто пережил дни несчастий и терроризма, не нуждается в обсуждении, что это такое. Такое не забывается. Больше двадцати лет на всей планете взрывались бомбы, планету насиловали, грабили и душили люди, ярость которых превышала здравый смысл. И они могли только одним способом выразить свое недовольство — убить кого-то. И не одного кого-то — сотни и тысячи были убиты тем или иным способом: отравившись ядовитой насыщенной вирусами водой, в рухнувших зданиях или взорванных городах. И не определенный кто-то — террористы обрушивались на всех без разбора, на виновных (конечно, на тех, кого они считали виновными) и невинных.

И хуже всего, что доверенные люди, высокопоставленные военные и даже главы правительств, оказывались членами террористических групп. В самом Высоком Пентагоне была раскрыта организация террористов.

— Но Эскладар разорвал это кольцо, — сказал я, вспоминая.

Кассата попытался засмеяться. Смех его напоминал рычание.

— Он предал своих, чтобы спасти собственную шкуру, — сказал он. Потом неохотно добавил: — Ну, может, не только чтобы спастись. Мне кажется, он был идеалистом. Но что касается меня, это не имеет значения. Он был моим адъютантом, и из-за него мое продвижение по службе затормозилось на двадцать лет.

Он прикончил выпивку. И, просветлев, сказал:

— Ну, я не хотел бы заставлять ее ждать… — Тут же спохватился, но было уже поздно.

— Кого ждать? — спросил я, и он сморщился от моего тона.

— Ну, Робин, — жалобно сказал он, — я не думал, что вы станете возражать, если, кроме меня… ну…

— Женщина, — сказал я, проявив поразительную догадливость. — У нас на борту заяц.

Он не выглядел раскаивающимся.

— Она, как и вы, всего лишь записанный мертвец, — заметил он. Такт и дипломатия никогда не были сильными сторонами Кассаты. — Я просто поместил ее запись вместе со своей. Много места она не занимает, ради Бога, а мне только нужно…

Он замолчал, не говоря, что ему нужно. Слишком горд, чтобы просить.

Но ему и не нужно этого.

— Как ее зовут? — спросил я.

— Алисия Ло. Та самая, с которой я танцевал.

— Ну, что ж, — сказал я, — если только на один перелет. Хорошо. Не оставляйте свою подружку одну.

Я не стал добавлять: «Держитесь от меня подальше». Мне этого и не нужно было делать. Именно так он себя и поведет, а на его месте я поступил бы точно так же.

Теперь оставалось только проделать бесконечный полет.

«Истинной любви» требуется всего двадцать три минуты, чтобы быстрее скорости света преодолеть расстояние от Сморщенной Скалы до ЗУБов. Это на самом деле очень медленно. В сущности полет даже не быстрее скорости света, потому что одиннадцать с половиной минут корабль ускоряется и одиннадцать с половиной минут тормозится (истинное время полета — всего лица, мгновение, ну, скажем, полтора мгновения). По плотским стандартам, двадцать три минуты — совсем немного.

Но ведь мы не в стандартном времени плоти. И как много миллисекунд содержит в себе одна-единственная минута!

К тому времени как мы отошли от астероида и Альберт устанавливал курс на спутник, я (метафорически) уже грыз свои метафорические ногти. Обычно «Истинная любовь» не выходит за пределы Солнечной системы и держится возле самой Земли, поэтому я нахожусь в постоянном контакте со своими многочисленными проектами на Земле. Они не дают мне скучать. Конечно, и это медлительно, но секунды, а не вечность! Однако не на этот раз. На этот раз радиосвязи не было. Я, конечно, мог посылать сообщения (хотя Кассата яростно возражал), но ответов все равно не получал.

С другой стороны, присутствие Эсси всегда вознаграждает… или почти всегда. Единственный случай, когда оно не вознаграждает, это когда я погрузился в раздражение, или беспокойство, или несчастье, а боюсь, что в тот момент именно так и было. Эсси организовала джохорское окружение, прекрасный дворец, выходящий на проливы и Сингапур, а я мрачно сидел, не обращая внимания на малайзийскую пищу, которую она заказала. Эсси бросила на меня свой «о-боже-он-опять-в-этом-глупом-настроении» взгляд.

— Тебя что-то тревожит, — сказала она.

Я пожал плечами.

— Значит, ты не голоден, — продолжила она, скатывая рисовый шарик, смазывая его чем-то черным — и с удовольствием положив в рот. Я сделал вид, что беру что-то с листа и жую.

— Робин, — сказала она, — у тебя два варианта. Поговори со мной. Или поговори с Альбертом-Зигфридом — с кем угодно, только поговори. Нет смысла мучить бедную старую голову в одиночестве.

— Наверно, ты права, — сказал я, потому что это правда. Я снова веду себя глупо.

Альберт отыскал меня на Сморщенной Скале, вернее, ее имитации, которую я создал, чтобы она соответствовала моему настроению. Я был на уровне Танго, где расположены посадочные доки кораблей, бродил и разглядывал места, откуда люди, которых я знал, улетали, чтобы никогда не вернуться.

— Вы, кажется, слегка угнетены, — виновато сказал Альберт. — Я решил посмотреть, нельзя ли нам чем-нибудь заняться.

— Нечем, — ответил я, но не велел ему уходить. Особенно потому, что, как я был уверен, его послала Эсси.

Он извлек трубку, раскурил ее, немного попыхтел задумчиво и потом сказал:

— Не хотите ли сказать, что у вас сейчас на уме?

— Не хочу, — ответил я.

— Вы думаете, мне надоедает слышать одно и то же, Робин? — спросил он, и в этих якобы глазах было подлинное сочувствие.

Я поколебался, потом сделал прыжок. Сказал:

— У меня на уме все, Альберт. Подожди, я знаю, что ты собираешься сказать. Ты хочешь спросить, что в этом «все» самое главное. Хорошо. Это Враг. Он меня пугает.

Альберт миролюбиво ответил:

— За, в этом контексте есть много пугающего, Робин. Враг, несомненно, угрожает всем нам.

— Нет, нет, — нетерпеливо сказал я. — Я не имею в виду угрозу. Просто то, что трудно понять.

— Ага, — ответил он, затягиваясь и глядя на меня.

— Я хочу сказать, что не представляю себе, что происходит во вселенной.

— Конечно, Робин, — дружелюбно согласился он. — Конечно, не представляете. Позвольте объяснить вам многомерное пространство и еще несколько концепций…

— Заткнись, — приказал я, сознавая, что совершаю ошибку. Все согласны, что у меня есть право на человеческие капризы, но иногда я захожу слишком далеко.

Видите ли, у меня есть доступ к бесконечным знаниям, потому что я расширился.

Я не люблю объяснять плотским людям, что произошло со мной, когда я «расширился», потому что они начинают думать, что я выше их. А я не хочу, чтобы они так считали, особенно потому, что я и на самом деле их превосхожу. И эти бесконечные запасы информации, доступные мне, только часть различий между мною и плотью.