Небо войны - Покрышкин Александр Иванович - Страница 10

Выслушав мой доклад, командир полка долго молчал, потирая пальцами лоб; оживившись, весело сказал:

— Ну вот и хорошо! Значит, убедился, что желтолобых можно колошматить! Но на разведку все-таки надо сходить. Бери другой самолет и отправляйся с Семеновым. Да не бросайте друг друга, за руки держитесь. Да, да, за руки, как школьники, когда переходят улицу.

…Переправа, еще переправа… Сколько навели их немцы за одну только ночь! Сколько вражеских войск уже перебралось через реку и растеклось по нашей земле! Тяжело было наблюдать эту картину с бреющего полета, а еще тяжелее — докладывать обо всем увиденном командиру полка.

Горькая участь выпала в первые дни войны на долю румынского города Яссы. Гитлеровцы сосредоточили здесь огромное количество войск, предназначенных для наступления на; Кишинев и Одессу. Наше командование своевременно разгадало их замыслы и нацелило на этот город крупные силы авиации. Мне самому не раз доводилось бомбить и штурмовать его улицы, забитые войсками и техникой противника.

Вот и сегодня летим на Яссы. О том, что мы должны сопровождать СБ, нам сообщили с запозданием, и теперь приходится догонять свои бомбардировщики.

В заданный район мы пришли, когда СБ уже начали обрабатывать цели. Большой, еще недавно отливавший белизной город походил на огромную дымящую печь. Насыщенный немецкими зенитными батареями, он сам накликал на себя удары с воздуха.

Кружим над бомбардировщиками, маневрируя между разрывами зенитных снарядов. Вражеских истребителей пока не видно. Возможно, они где-то за облаками подстерегают нас. Вдруг вижу, как один СБ вспыхивает и, перевернувшись, факелом летит к земле. Конечно же, его сбила зенитка.

Терпение лопнуло. Довольно «утюжить» воздух в ожидании «мессершмиттов». Покачав крыльями, увлекаю за собой Дьяченко и Довбню. Снижаемся до шестисот метров и отходим чуть в сторону, туда, где реже облака дыма. По вспышкам выстрелов находим вражескую зенитную батарею и пикируем на нее. Расчеты не выдерживают нашего пулеметного огня, бросают орудия, бегут в укрытия.

Делаем второй заход, третий… До боли в пальцах жму на гашетки. Хочется машиной ломать стволы зениток.

Заметив, что зенитный огонь утих, наши бомбардировщики делают заход для очередной атаки. Немецкие истребители, видимо следившие за нами, моментально спускаются со своих высотных «площадок» и устремляются к СБ. Рассчитывают на то, что мы их не увидим, но первый же «мессер», выскочивший из-за дымовой завесы, буквально напарывается на пулеметную очередь, выпущенную Дьяченко. Огненная трасса прошивает ему «живот», и он, объятый пламенем, сваливается вниз. Остальные вражеские истребители сразу же уходят в сторону. Мы набираем высоту и берем курс на аэродром, охраняя бомбардировщики.

Я радовался за Дьяченко, сбившего первый «мессершмитт». В те дни такая победа была событием в жизни каждого летчика-истребителя. И дело тут не только в похвале командира и товарищей. Самое главное: у него укреплялась вера в силу нашего оружия, он наглядно убеждался в том, что «мессершмитты» и «юнкерсы» превосходно горят от наших пуль и снарядов.

На аэродроме нас первыми, как всегда, встретили техники и сразу же приступили к осмотру самолетов.

Я ходил следом за Вахненко и тоже приглядывался, нет ли в машине пробоин. Кажется, не было ни одной. Очень хорошо! Я хотел уже уходить, когда услышал голос техника:

— А самолет-то серьезно поврежден, товарищ командир.

— Где? — удивился я.

— Осколок попал в сопло и раскрошил лопатки нагнетателя. Вот он, застрял.

— Шальной, наверно.

— Если шальной, то повезло и вам и самолету. Да, вы слышали о Миронове?

— Нет. А что с ним?

Наклонившись над ящиком с инструментами, техник молчал.

— Ну, чего умолк, говори!

— Скончался в больнице.

— Костя?

— Все из-за тех же ремней, товарищ командир.

— Не может быть!..

— Да вот товарищи только что возвратились с похорон… Рассказывают, что при посадке самолет попал в канаву и скапотировал. А плечевых ремней у Миронова не было, отрезал тогда, в Бельцах… Ну и выбросило его. Переломало позвоночник.

Миронов Костя!.. В полку он был для меня самым близким человеком. Два года совместной службы… Я шел на КП, мысленно прощаясь с другом…

Помню, когда я прибыл в полк и представился, начальник штаба посоветовал мне жить в том же доме, где квартировали два летчика-холостяка. Я разыскал этот «холостяцкий приют». Хозяйка встретила меня любезно, она не возражала принять еще одного жильца. Но, многозначительно кивнув на закрытую дверь, сказала по-украински:

— Поговорите с ними. Как они скажут, так и будет. Я постучал в дверь. Доносившиеся из комнаты голоса смолкли. Постучал еще раз.

— Войдите! — услышал я наконец.

Вхожу и вижу: за столом, в центре комнаты, сидят несколько человек. Двое одеты по-домашнему — без гимнастерок, остальные в форме. И все с настороженностью смотрят на меня. На столе закуска и стаканы.

Я представился и объяснил, кто посоветовал мне зайти сюда.

— Значит, летчик? — спросил плотный, высокий парень, один из тех двоих, что были без гимнастерок, в одних майках, и пристально посмотрел на мои петлицы авиатехника. Тогда я только что переучился с техника на летчика.

— Летчик, — говорю, а сам осматриваю хату. Бросились в глаза две аккуратно прибранные кровати с горками взбитых подушек и фотографии на стенах, обрамленные вышитыми рушниками.

— Неужели летчик? — спрашивает другой «хозяин», щуплый, невысокого роста паренек.

Но тот, старший «хозяин», не дожидаясь моего ответа, выставил на стол припрятанную бутылку.

— Панкратов, — протянул он мне руку. — Раздевайся.

— Костя, — с улыбкой представился другой. — Садись. На улице ночевать не будешь, подушек хватит.

Панкратов налил полный стакан водки и поставил передо мной. Все выжидающе уставились на меня. Хотя раньше я не баловался этим зельем, решил, что отказываться от угощения нельзя. Было ясно: это «экзамен» и его надо выдержать.

— Закуси быстренько, — подставил мне тарелку Костя, поняв, что никакого опыта у меня нет.

После ужина в комнате появилась третья кровать с горкой подушек.

На следующее утро я встал рано и занялся физзарядкой.

— Дисциплинку демонстрируешь, что ли? — пробурчал из-под одеяла Панкратов.

— Просто давняя привычка, — ответил я, одеваясь, чтобы пробежаться по улице.

— А-а, — протянул он, переворачиваясь на другой бок. — Ну, давай, раз привык.

Утро было морозное, бодрящее, под ногами хрустел декабрьский ледок. Сделав круг, я услышал, что за мной кто-то бежит. Оглянулся: Костя! С тех пор худенький, хрупкий Миронов стал ежедневно заниматься вместе со мной физзарядкой, а позже даже записался в секцию гимнастики.

Милый юный Костя! Нет тебя с нами. Осталась свежая могила на молдавской земле да добрая память в сердцах друзей.

В тот же день я вылетел в Григориополь получать самолет. Там встретился со знакомым седым лейтенантом. Он рассказал о своих первых победах, о таране, который совершил Морозов. Я спросил о Карманове.

— Нет его, — ответил он грустным голосом, — нелепо погиб.

— А что с ним случилось?

— Подбили его в бою. Самолет загорелся. Карманов выпрыгнул, а парашют не раскрылся. Тросик перебило осколком.

— Тяжелый случай! Жалко, хороший летчик был.

— Да, был, — тихо отозвался лейтенант. И, помолчав, твердо добавил: — Ничего, мы расплатимся за него. Не на тех напали. Это им не прогулка по Европе.

Простившись с лейтенантом, я улетел на новеньком МИГе домой.

Летим на штурмовку вражеских войск. Немцы переправляются на наш берег, нужно их немедленно уничтожить.

Группу ведет Атрашкевич. Хотя это первый вылет всей эскадрильей, летчики держатся в строю отлично, чувствуется боевой подъем.

Работа предстоит большая. И все для этого есть: полная бомбовая нагрузка, полный комплект боеприпасов на каждом самолете.

Дорога перед переправой запружена вражескими войсками: автомашинами с пехотой, артиллерией, танками. При подходе к заданному району нас встречают мощным огнем зенитчики противника. Небо густо усевают разрывы снарядов.