История православия - Кукушкин Леонид - Страница 66

Здесь уже просматриваются элементы его будущего учения о благодати и предопределении. Согласно Августину, «благодать есть внутренняя и таинственная, чудесная и невыразимая сила Божия, производящая в сердцах людей не только истинные откровения, но и благие произволения». Сам Бог желает спасения для всех, но почему-то у Августина одни обречены на погибель, а другие спасутся и обретут вечную жизнь. Кто избран спастись, кроме Бога, не знает никто, во всяком случае собственной волей или поступками спастись нельзя, если ты для этого не предназначен Провидением.

Греховность присутствует в человеке изначально, хотя бы из-за первородного греха, поэтому умершие младенцы, еще не успевшие совершить ничего плохого, могут попасть в ад, если на них не снизойдет спасительная благодать. В «Исповеди» приведено тончайшее наблюдение из области детской психологии, имеющее отношение к сказанному: «Младенцы невинны лишь по своей телесной слабости, а не по душевной. Я видел ревновавшего малютку: он еще не умел говорить, но уже злобно и ревниво поглядывал на своего молочного брата».

Крайняя позиция Августина в его учении о предопределении в значительной мере была вызвана борьбой с пелагианами, считавшими добрые дела основным условием спасения. Церковник Августин с этим согласиться не мог, и в ходе яростной полемики, по сути, пожертвовал в деле спасения свободой воли, хотя в последние годы жизни частично вернул ей права как спасающего фактора, «второго крыла». В позднем «Энхиридионе» он пишет: «Спасение совершается и желанием человека, и милосердием Божиим… недостаточно одного желания человека, коль скоро не будет милосердия Божия, недостаточно и одного милосердия Божия, коль скоро не будет желания человека».

Убеждение Августина в том, что зло есть следствие отсутствия добра, и более ничего, также возникло в пылу его борьбы с манихеями. Одна из причин этих отклонений от ортодоксальных представлений – бурный темперамент Августина.

Основная идея гносеологии Августина заключена в его афоризме «Credo ut intelligam» – «Верю, чтобы понимать». И хотя для него вера предшествует разуму, присутствие веры не уменьшает ценности разума, напротив, они должны содействовать друг другу в процессе познания. О стремлении людей, часто неосознанном, к знанию, к истине он написал в «Исповеди»: «Такова человеческая душа: слепая, вялая, мерзкая и непотребная, она хочет спрятаться, но не хочет, чтобы от нее что-то пряталось. Воздается же ей наоборот: она от Истины спрятаться не может, Истина же от нее прячется. И все же, даже в нищете своей, она предпочитает радоваться Истине, а не лжи».

На протяжении всей своей жизни Августин пытался разрешить проблему времени и вечности, которая лежит в основе большинства его богословских построений. Он признается в «Исповеди»: «Если никто меня не спрашивает, что такое время, то я знаю – что, но как объяснить вопрошающему – не знаю». Действительно, прошлого уже нет, настоящее неуловимо, а будущего еще нет. Что можно утверждать, так это – текучесть и необратимость земного времени, возникшего вместе с миром и с ним же обреченного исчезнуть. Категории вечности и времени и их взаимоотношения Августин рассматривает в плоскости понятий Единого и многого, хорошо известных в платоновской философии. Вечность – одно из имен Бога, и время приобретает смысл лишь постольку, поскольку оно сопричастно Вечности, в Которой все неизменно и потому настоящее. На этих представлениях основана философия истории Августина.

Языческие историки представляли космос вечным, а исторический процесс, как правило, циклическим. Впервые линейность времени – «стрела времени» – появилась в иудаизме, где Яхве ведет избранный Им еврейский народ к только Ему известной цели, наказывая за непослушание и награждая за преданность. Августин был первым христианским философом истории, до него не было философии истории в ее нынешнем понимании, т. е. никто до него не рассматривал историю человечества как процесс, основанный на определенных принципах и закономерностях с указанием внутренних пружин этого процесса. При всей мифологичности некоторых исторических взглядов Августина сама его постановка проблемы в дальнейшем была воспринята историками и трансформировалась в широкий спектр различных теорий.

Историософия Августина, изложенная им в огромном труде «О граде Божием», возникла так. В 410 г. вестготы под предводительством арианина Алариха захватили и разграбили Рим. Многие тогда сочли это падение «вечного города» следствием ухода из него языческих богов, охранявших Рим в течение тысячелетия, а христианский Бог, вытеснивший языческих, оказался не в силах защитить древние святыни. Против такого мнения решительно выступил Августин; его возражения, подкрепленные многочисленными рассуждениями на различные темы, составили 22 книги. В предисловии он говорит о содержании творения: в первых десяти книгах приведены подробные опровержения языческих религий и соответствующих философских систем, а также некоторых еретических учений внутри христианства. Затем он пишет: «После того, как опровергнуты ложные мнения, следует главная часть в двенадцати книгах, где описывается христианское учение. Первые четыре из них рассуждают о двух градах, о граде Божием и о граде земном; четыре последующие – об их развитии, а четыре последних – о конце».

Таким образом, внутренним содержанием истории Августин считает борьбу двух градов – земного и небесного: «…два града созданы двумя родами любви: земной – любовью к себе, дошедшей до презрения к Богу, небесной – любовью к Богу, доведшей до презрения к себе». И далее: «Род человеческий мы разделили на два разряда, символически назвав их двумя градами, т. е. двумя сообществами людей, из которых одному предназначено вечно царствовать с Богом, а другому – подвергнуться вечному наказанию с дьяволом». Земное государство объединяет «плотских людей», небесное – «людей духовных», т. е. разделение здесь не социальное, не территориальное, не национальное, а этическое, проходящее внутри существующих человеческих сообществ, а иногда – внутри сердца, которое, по словам Ф. Достоевского, есть поле битвы Бога с дьяволом.

«В земном государстве, – пишет Августин, – господствует похоть власти, одолевающая в такой же мере его правителей, в какой и подвластные им народы; в небесном – те, кто поставлен у власти, и те, кто им подчиняется, преданно служат друг другу по любви, правители – руководя, подчиненные – им повинуясь». В этих словах о небесном государстве нетрудно увидеть прообраз многочисленных утопий, сочиненных в дальнейшем по этому образцу. Но Августин несравненно глубже и мудрее авторов этих, как правило, поверхностных фантазий, у него град земной и град небесный не могут существовать друг без друга, и внутренняя пружина исторического процесса заключается именно в этом, часто кровавом, самосогласовании жизни двух градов, чьи ценности и цели диаметрально противоположны: «Два града – нечестивцев и праведников – существуют от начала человеческого рода и пребудут до конца века. Теперь граждане обоих живут вместе, но желают разного, в день же Суда поставлены будут розно». Об этом сказал Иисус: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невесту со свекровью ее» (Мф 10:34,35).

Нетрудно увидеть в разработке концепций двух градов следы многолетних увлечений Августина манихейством, где смысл истории состоит в борьбе двух самостоятельных начал – доброго и злого, – а ее завершение – в победе светлого добра над темным злом.

В годы пастырского служения в качестве епископа Гиппона Августин был вынужден сотрудничать со светскими властями и поэтому старался отчасти оправдать дела «разбойничьего земного государства», считая его власть временной и допущенной Богом в целях воспитания погрязших в грехах «людей плотских». В этом смысле власть земного государства Августин считает относительным благом, особенно если ее действия регламентированы четкими нормами, определенными, например, римским правом. Право с точки зрения Августина, если пользоваться известной формулировкой Вл. Соловьева, представляет собой «минимальную нравственность». При этом светская власть должна подчиниться церковной.