Шаг с крыши - Погодин Радий Петрович - Страница 8

Мушкетер порол гвардейца шпагой.

– Я, сударь, на вас пожалуюсь, – кричал черный.

– Кому?

– Тому, кто бодрствует, когда король спит. Кто трудится, когда король забавляется.

– Это значит богу.

– Нет, сударь, это значит его преосвященству – кардиналу.

– Пожалуйста. Сколько угодно. Извольте показать ему мою расписку. – Мушкетер захохотал громогласно и уколол гвардейца шпагой в мягкое место. Тот завыл, дернулся и вывалился на улицу. Мушкетер повернулся к Витьке. Высокий, плечистый, немного жирноватый, с бледным лицом.

– Спасибо, мой юный друг. Я бы угостил вас вином отменным, но, видимо, оно еще не скоро придется вам по вкусу. – Он поправил белую крахмальную сорочку, привел в порядок брабантские кружева.

Витька свалился с полки, сияя от счастья и нетерпения, поправил красную шкуру махайродовую.

– Здрасте. Да я всю жизнь мечтал. Да я и так, без всякого вина. Позвольте познакомиться…

Мушкетер улыбнулся одними усами, протянул было руку Витьке, но тут же его лицо исказилось.

– Где эта ведьма?

– Мы здесь…

Витька увидел все остальное, чего не заметил, увлеченный дракой. В комнате стоял большой дубовый стол, очень крепкий. Вдоль стола – две скамьи, тоже дубовые. Был в комнате камин из дикого шершавого камня, во второй этаж вела деревянная лестница. Низкая проложенная железом дверь, оставленная нараспашку, открывала взгляду погреб. А на пороге погреба, будто в черной раме, стояли на коленях пожилая женщина и девчонка Витькиного возраста. Обе в чепчиках, обе в передниках, только на девчонке одежда почище и побогаче.

– Я очень сожалею, дитя, что причинил тебе столько горя, – сказал мушкетер девочке. – Слово дворянина, я у тебя в долгу. И у тебя. – Он снова улыбнулся Витьке одними усами. – А ты, ведьма… Тебя я вздерну. Королевского мушкетера – шваброй!

– Она со страху. Простите ее, она не в вас целила. Она в других господ, – поспешно забормотала девчонка.

– Когда я ее повешу, она не станет уже больше промахиваться.

Витька почувствовал некоторое недоумение.

– А разве мушкетеры воюют с женщинами? – спросил он.

– Конечно, не воюют. Но это ведь не женщина, а ведьма! А всякую такую нечисть, ведьм, оборотней, вурдалаков, нужно вешать на сырой веревке. И кол осиновый в могилу, чтобы не вылезли. При этом нужно «Отче наш» прочесть и плюнуть за спину. – Мушкетер пронзил служанку взглядом, как шпагой. – Бр-ррр… Ступай на кухню. Искупишь свою вину яичницей с ветчиной. Да ветчину смотри потолще накроши.

Служанка поднялась, взяла корзину с яйцами, окорок свиной копченый, да еще захватила бутылку вина.

– Эй, это ты оставь! Еще чего придумала, карга. Гастон, скотина, как ты смотришь за нашими припасами? Мы за них заплатили своей кровью.

– Своей ли? – проворчала служанка. – А господин Гастон дрыхнут. А может, умерли. Я думаю, они захлебнулись в том вине.

Мушкетер ногой топнул так, что хрустнули половицы.

– Молчать! Ты, ведьма, откуси язык и выброси его собакам.

Он отобрал бутылку и тут же выпил ее единым духом.

– Марш на кухню!

Служанка попятилась. В кухне загремели сковородки и еще какие-то металлические предметы, словно их бросали на плиту с далекого расстояния. Мушкетер благодушно подтянул штаны из тонкого испанского сукна, обозвал кого-то мерзавцами, негодяями и спустился в погреб. Дверь за ним затворилась.

«Теперь-то я в порядке, – думал Витька. – Здесь все, как надо. Жаль, что Анна Секретарева не видела, как я англичанину сковородкой дал. Еще не то будет…» Мысль эта наполнила Витьку неким блаженным электричеством, от которого Витька засветился изнутри и словно потерял в весе.

Девчонка поднялась с колен. Похлопала мокрыми глазами и вдруг привычно поклонилась.

– Что сударь хочет на обед?

– Супу… Щец бы.

– Но мы не знаем, что такое щец. – Девчонка еще раз присела, еще раз поклонилась. – А супу можно. Мы вас накормим супом – гороховым.

Витька явственно ощутил во рту вкус горохового супа с жареным луком и с грудинкой копченой.

– И хлебца, – сказал он. – Черного.

Служанка высунулась из кухни, любопытная, как мышь, тощая, как топор.

– А луидоры?

– Я, понимаете ли, пятьсот тысяч лет не ел, – сказал Витька и, глядя на зловредную ухмылку служанки, почувствовал, что втискивается в свою материальную оболочку, тесную и неуютную, способную краснеть, потеть и ежиться.

– Может быть, у вас полные карманы золотых пистолей? – ехидно спросила служанка. – Покажите. Нам уже давно не доводилось видеть денег.

– Пистолей нет! Есть пистолеты! – раздалось из погреба.

В дверях стоял мушкетер.

– А ну, живо! Яичницу мне и суп моему юному благородному другу.

Служанку выдуло, как запах дыма сквозняком. Загрохотали на кухне железные предметы.

– Ух, ведьма. – Мушкетер зубами скрипнул, почесал в затылке и вдруг улыбнулся. – Меня зовут де Гик! – Он помахал фетровой шляпой, как положено мушкетерам, чтобы шляпа страусовым белым пером коснулась пола. – Гастон, подай бутылку! – И скрылся в погребе, оставив на всякий случай щель в дверях.

Девчонка, привыкшая к подобному шуму, спокойно смахнула пыль с тяжелой дубовой скамьи.

– Прошу вас, сударь, садитесь к столу.

Витька хотел сказать: «Иди ты, какой я тебе сударь». Но вовремя вспомнил, что эпоха требует изысканной вежливости в обращении с дамой.

– Я извиняюсь, – сказал он. – Простите, где ваш папа? – Витьке не очень-то хотелось встречаться с девчонкиным папой, но вежливость того требовала. – Надеюсь, он здоров? – спросил Витька и помахал рукой, как если бы в руке у него была фетровая шляпа с пером.

– Папашу застрелили еще на прошлой неделе. Как раз во вторник. Мушкетер, господин де Гик. – Девчонка поднесла к глазам фартук и заплакала. Видимо, очень часто ей приходилось плакать – делала она это привычно и скучновато.

Витька снова почувствовал неловкость в мыслях и некую растерянность.

– А матушка? – спросил он. – Здорова, надеюсь?

Девчонка заревела еще громче.

Витька побледнел.

– Повесили?

– Господь с вами. Матушка была не ведьма, не бунтовщица.

Из кухни служанка высунулась.

– Хозяйка от сердечного удара скончалась. Сердце у нее сжалось и не разжалось. Сердечная жила лопнула.

Крупные слезы текли по девчонкиным щекам, словно дождь по созревшему яблоку. Витьке захотелось ее погладить, сказать что-нибудь утешительное, но он еще ни разу не гладил девочек, не утешал, и поэтому стеснялся и от стеснения краснел и надувался, как пузырь.

Служанка принялась слова сыпать:

– Заглянула я в погреб, где господин де Гик со своим слугой засели, с господином Гастоном, а там, прости господи, все поедено, все повыпито. Двадцать окороков свиных, тридцать колбас копченых, сорок колбас вареных.

Витька почувствовал пустоту в желудке.

– Двести яиц сырых! – палила служанка, не то восхищенно, не то ужасаясь. – Пятьдесят бутылок вина бургундского, шестьдесят бутылок вина гасконского. Из бочки с вином испанским пробку вытащили, а вставить забыли, и вино просто так течет…

«Наверно, неспроста это, – подумал Витька. – Мушкетеры просто так людей не обижают. У них честь на первом месте. Наверно, их прижали. Наверно, безвыходное положение…»

– …Свиным салом господин де Гик и его слуга, господин Гастон, сапоги мажут. А в бочке с постным маслом ихние мокнут шпаги. Этого матушка не перенесла и скончалась. Аккуратная была женщина. – Служанка пригасила глаза и добавила неуверенным голосом: – Господь любит праведников, господь не оставит ее своей милостью. Сироту от беды убережет… – Она еще раз погладила девчонку по голове.

– Яичницу! – заорал в погребе де Гик.

Служанка плюнула: «Ах чтоб тебя!» Оглядела Витьку, как бы оценивая, можно ли от него ждать заступничества и, видимо, не одобрив его комплекцию, а также возраст, удалилась на кухню.

– Вы потерпите, сударь, – сказала девчонка сквозь слезы. – Дрова у нас сырые.