На суше и на море - Подгурский Игорь Анатольевич - Страница 23

Двое в немецкой форме шли в сторону карусели, провожаемые взглядом Филиппова, дежурного по отряду. В такую рань больше никто их не мог увидеть. Все еще спали.

Задов и Хохел уже были на карусели. Расстелив на капоте деревянной пожарной машины газету, Хохел кромсал ножом на большие ломти шмат сала с розовыми мясными прожилками. Рядом лежала небольшая плоская фляжка.

Владимиров удивленно хмыкнул. Такой прыти от подчиненных он не ожидал.

– Вам что, есть не давали? – спросил командир, осторожно усаживаясь в кабину самолета, выкрашенного в легкомысленный желтый цвет. – Не кормили вас, спрашиваю?

– Кормили, но с диетическим уклоном, – невнятно ответил Хохел, поспешно запихивая еду в вещмешок.

Кузнецов устроился на деревянной броне зеленого танка. Задов и Хохел сели в двухместную римскую галеру.

– А где тут цепи? Неужели нет? – ненатурально удивился Задов, шаря по дну. – Я без них чувствую себя голым.

Его голос заглушила песня из репродуктора: «Идет охота на волков! Идет охота! На серых хищников, матерых и щенков». Карусель раскручивалась, начиная свой стремительный бег. Владимиров сглотнул, вспомнив упражнения для вестибулярного аппарата в десантной учебке, и поспешно закрыл глаза.

Карусель остановилась на околице небольшой деревеньки, затерявшейся посреди белорусских лесов. Точнее сказать, рядом с тем местом, где раньше была деревенька. Взору десантников предстали закопченные печки с остовами полуразвалившихся труб. Все дома были сожжены. Сгорели они давно. На пепелище успели вырасти высоченные сорняки и крапива. Огненный вал войны прокатился и по этому глухому уголку. Задов, имевший скверную привычку высказывать свое мнение по любому поводу вслух, на этот раз промолчал. Не было видно ни единой живой души: ни людей, ни домашней скотины. Никого. Тихо, как на погосте.

– Надо искать партизан, – нарушил молчание Владимиров. – Николай! Нам куда?

– Надо двигаться поглубже в лес и поближе к болотам. Где легче спрятаться, там и партизаны. Во всяком случае, я бы так выбирал базу для лагеря.

Узкая дорога, проходившая через деревню, за околицей быстро исчезла, уткнувшись в лес.

Четверо людей тяжело шагали по высокой траве, наклоняясь под упругими ветвями елей и огибая топкие ямы, наполненные черной водой. Но еще труднее было обходить громадные завалы, нагроможденные осенними бурями. Они на целые километры преграждали путь по лесу – не продраться сквозь буреломы поваленных стволов, вывороченных пней и перебитых суков, торчащих, как острые копья.

Стояло жаркое лето. В воздухе пахло нагретой хвоей. Между деревьев изредка пролетали лесные пичуги, жужжали и гудели насекомые. Кусты и жесткая трава были затканы свежей сверкающей паутиной.

Пройдя несколько километров, путники вышли к извилистой речке, которая пряталась под склоненными деревьями. Еле-еле нашли тропу, проложенную животными вдоль воды. Судя по следам, кабаны, причем очень крупные. К самой воде подойти было нельзя: крутой берег сплошь зарос кустарником. Тропа вела к холму; там уже не было болот, все вокруг заросло дубами. Под ногами захрустели крупные желуди. Наконец тропинка вывела спутников к подножию холма, тоже покрытому шапкой необхватных дубов. На самом верху они увидели небольшой деревянный дом. Тихо, стараясь не шуметь, десантники направились к избушке, срубленной из цельных бревен.

Особенно хорошо это получалось у Задрва и Хохела. Они даже не ползли, а скользили в густой траве, как две крупные ловкие ящерицы. Инквизиторские тренировки Скуратова неожиданно пригодились. Владимиров с Кузнецовым, громко сопя, заметно отставали.

Входная дверь внезапно распахнулась, и в проеме показалась человеческая фигура. Это был краснолицый старик неопределенного возраста. Он был приземист и мускулист, как молотобоец, а его лицо, покрытое длинной седой щетиной, походило на обветренное лицо охотника-промысловика. Пониже маленьких круглых глазок красовался курносый нос с дырочками ноздрей. Он остановил свой взгляд на десантниках, скрытно подбиравшихся к его дому, запрокинул голову и расхохотался.

– Заходите, заходите! – зашумел он. – Не нужно подкрадываться к дому, который всегда открыт. Оставьте лес за порогом.

Не дожидаясь повторного приглашения, десантники поднялись с земли. Четверка смущенно переминалась с ноги на ногу и отряхивала с одежды траву и листья. Незнакомец повторил приглашение широким жестом, и они вошли в дом. Владимиров повесил автомат на шею по немецкой моде и вошел последним, остановившись возле окна.

Лицо хозяина расплывалось в непрерывной улыбке – это начинало казаться странным. Даже непробиваемый командир почувствовал себя неуютно. Что скрывалось за этой улыбкой? Какая-то она странная… Хорошо скрываемое напряжение? Однако мысли эти стремительно унесло потоком болтовни гостеприимного хозяина.

– Ух, сразу двое немцев! И не надо искать, сами пришли! Офицеры, ну повезло! – тараторил он, потирая широкие ладони, и, переведя взгляд на Задова в неизменной тельняшке и бриджах, продолжал без малейшего промежутка: – А что, у нового режима нет средств одеть полицаев во что-то поприличнее?

Тут вышла промашка. Назвать Леву полицейским знающий человек никогда бы не рискнул. Тяжелее оскорбления для босяка, выросшего на Молдаванке, было трудно придумать.

– Я тебе покажу, старый хрыч, полицая! – заорал Задов и, подхватив с пола тяжелую табуретку, кинулся на обидчика.

Чрезмерная ярость и самоуверенность Левы подвели его, а заодно и ускорили ход событий.

Сцена, представшая затем перед десантниками, повергла всех в ступор. Хозяин дома отскочил в дальний угол горницы, сбросил свою одежду и начал изменяться. Его кости смещались, увеличивались и изгибались. Его череп менялся, как будто был сделан из глины. Рот и нос стали похожи на большое свиное рыло, лоб увеличился и навис над глазами, маленькие глазки налились кровью. Мышцы изменялись вместе с кожей. Это было бы отвратительно и без звукового сопровождения, но при этом был слышен звук, похожий на то, будто на жаровне жарили мясо…