Ностальгия по чужбине. Книга вторая - Шагал Йосеф - Страница 51

— Внимание! Объявляется посадка на рейс 412 Каир-Дубай. Просим пассажиров этого рейса пройти к стойке восемнадцать для посадки в самолет…

Уже выслушав сообщение, Николай сообразил, что говорили по-английски — настолько чудовищным был акцент местной дикторши. Он тяжело вздохнул, положил на стол пять долларов и незаметно просунул ладонь под распластанный на столе «Таймс». Николай так и не заметил, когда именно и каким образом длинноволосый умудрился оставить конверт с инструкциями…

Через десять минут он вышел из туалета, поправил на плече ремень дорожной сумки и неторопливым, уверенным шагом респектабельного пассажира зашагал к восемнадцатой стойке, где уже заканчивалась посадка. «Слишком много событий для каких-то трех дней, — думал Николай, автоматически протягивая билет и направляясь по телескопическому трапу к „боингу“. — Может быть, им показалось, что это слишком легкое наказание за шпионаж — засадить меня в тюрьму на восемь лет и избавить от всех проблем как минимум на этот срок? И тогда они решили угробить меня более изощренным, иезуитским способом? Кто этих евреев вообще разберет! Может быть, они задумали какую-то грандиозную пропагандистскую пакость. Например, решили с моей помощью отыграться на КГБ? Или я действительно показался Просперу такой выдающейся личностью, что он принял меня за героя научно-фантастического романа, наделенного способностями телепата, невидимки и демона-искусителя?.. Ладно, хрен с ним, может быть, как-то и выкручусь. В любом случае, один плюс в этом кошмаре, безусловно, присутствует: если я все-таки долечу до Москвы, и шлепнут меня уже там, родители будут точно знать место на кладбище. Хоть какое-то утешение…»

Закинув сумку в багажный ящик и сев на свое место в бизнес-классе у прохода, Серостанов закрыл глаза и усилием воли заставил себя хоть какое-то время вообще ни о чем не думать. И тут же ощутил на плече чью-то тяжелую ладонь.

«Все, приехали!..» — подумал Николай, не oткрывая глаз. Он чувствовал себя настолько вымотанным, что был готов безропотно, не сопротивляясь, принять любой финал.

— Господин Салливан! Простите…

— Что? — он с трудом размежил веки и увидел склонившегося стюарда в черном кителе с золотыми буквами. — Что вам нужно?

— Что вы предпочитаете на обед: индейку или ростбиф?

— Две таблетки аспирина! — рявкнул Николай, чувствуя, как по спине медленно стекает струйка холодного пота. — С минеральной водой! И поскорее, черт бы вас подрал!..

— А ну, подъем, бля!..

Мишин открыл глаза. Гигантская круглая ряха Гены Кузина располагалась по левую сторону и нависала, как дисковая пила, которая вот-вот вопьется в обреченное на разделку бревно. Острые, редко расставленные зубы сержанта только усиливали это мерзкое сходство.

Мишин с трудом вытащил из-под головы руку и взглянул на часы. Стрелки показывали четыре утра.

— Что ж тебе не спится, крейсер «Аврора»? — выдохнул Витяня, даже не думая подчиняться приказу. — Поллюции замучили, Кузин?

— Че?

— До подъема ведь целый час между прочим. Что б тебе, остолоп, не поспать еще немного, а?..

— Сказано же, бля, подъем! — голос сержанта гудел от едва сдерживаемого напряжения, как трансформаторная будка. — Построение в одежде через десять минут! Живее, бля! А насчет поллюций, бля, я с тобой еще разберусь, потрох…

Перед крыльцом домика прерывисто фырчал мотором армейский «уазик» без окон и номерных знаков. Задние двери были настежь распахнуты. Два бугая в теплых армейских бушлатах и серых ушанках, положив руки на короткоствольные десантные «Калашниковы», сделанным безразличием наблюдали за Витяней, появившемся на пороге в легком тренировочном костюме…

Все вокруг было покрыто ослепительным саваном снега и напоминало заброшенное кладбище, над которым оглушительно каркали огромные вороны, похожие на черные трупные пятна. Мишин непроизвольно поежился от порыва морозного ветра и перевел вопросительный взгляд на бугаев в бушлатах.

— Ну, залезай, бля, чего уставился! — прогудел за его спиной Гена Кузин и легонько подтолкнул Витяню в спину. — Забыл, как родной «уазик» выглядит? Или, может, ждешь, что за тобой, бля, «мерседес» с индивидуальным обогревом жопы пришлют?! Щас, бля!..

Мишин безразлично сплюнул себе под ноги и направился к машине. Бугаи подхватили его под руки и легко, как пушинку, забросили в кузов «уазика». Потом забрались сами, захлопнули дверцы и приказали Мишину сесть спиной к узенькому окошку, отделявшему кузов от водительской кабины. Витяня молча выполнил приказ. Оба конвоира демонстративно направили «Калашниковы» на пленника и почти синхронно сняли автоматы с предохранителей.

— Смотри, земеля, — омерзительно затягивая гласные, произнес один из бугаев. — Мы тебя не знаем и знать не хотим. Но имеем приказ: ежели только дернешься — получишь по торцу сразу из двух магазинов. То есть, будешь как тот дуршлаг на кухне. Понял, земеля?

Мишин пожал плечами, вздохнул и закрыл глаза…

Ехали они почти два часа. С закрытыми глазами Мишин пытался было сообразить, в какую сторону движется «уазик», но потом, поняв все бесполезность этой затем мысленно махнул рукой и задремал. Он сидел, вытянув ноги, на промасленном полу, однако машина обогревалась, так что, холода Мишин не чувствовал. Ему казалось, что он провалился в глубокий черный колодец, из которого его выдернул резкий толчок. Мишин вздрогнул и открыл глаза.

— Вылезай, земеля! — приказал один из конвоиров.

Машина находилась в скупо освещенном помещении. Оглядевшись, Мишин понял, что, скорее всего, это подземный гараж. В подвале было сыро и очень холодно. По привычке подталкивая Мишина в спину, Гена Кузин довел своего подопечного до второго этажа, потом ногой толкнул одну из дощатых дверей и приказал:

— Заходи!

Витяня оказался в небольшой мрачной комнатке метров в двадцать, не больше. Единственным источником света служила узенькое, похожее на бойницу, оконце, плотно забранное толстыми металлическими прутьями. Все убранство помещения составляли обшарпанный стол посередине и несколько металлических стульев, наглухо привинченных к полу. В торце стола, неподвижно, как гранитный мемориал в натуральный рост, стояла, скрестив руки на плоской груди, невысокая женщина лет сорока в мундире капитана внутренних войск. Русая девичья коса была аккуратно уложена в корону. Белое, без признаков косметики, лицо капитана ВВ украшали аккуратный, чуть вздернутый нос, пара невыразительных серых глаз, густые русые брови и совершенно не подходящая к этому пуританскому облику вульгарная черная родинка над пухлой губой.

— Садитесь, — низким голосом приказала женщина. Дождавшись, пока Мишин выполнит приказание, женщина сдержанно кивнула и сообщила металлическим тоном диктора вокзального радиоузла, на память знающего расписание движения поездов:

— Я буду присутствовать при встрече…

— При встрече с кем?

— Будете говорить, когда разрешу! — сухо оборвала капитан. — Ведите себя пристойно и сдержанно. Разглашение любой информации в ходе встречи абсолютно недопустимо. В случае невыполнения условий, встреча будет прервана немедленно…

— Но… — начал было Мишин и неожиданно запнулся, увидев в проеме двери Ингрид. Вернее, вначале появился ее живот — остроконечный, чуть вздернутый — и уже потом Витяня увидел бледное, осунувшееся лицо жены.

Мишин вскочил с места.

— Сидеть! — рявкнула над его ухом капитан с девичьей косой. — Без моего разрешения никаких самостоятельных действий! Иначе свидание будет немедленно прекращено!..

Увидев в комнате Мишина, Ингрид непроизвольно сделала шаг навстречу мужу, но, настигнутая окриком надзирательницы, сжалась в комок и замерла.

— Это моя жена, капитан, — стараясь не броситься на женщину в мундире, сквозь зубы процедил Витяня. — Законная супруга, понимаете?!..

— Мне это известно, — равнодушно кивнула женщина.

— Тогда объясните толком порядки в вашем зверинце — что можно делать и чего нельзя?