Красный - Хансен Эва - Страница 51

Я просто полыхаю огнем от слов Ларса. Его глаза не отпускают мои, Ларс словно гипнотизирует меня взглядом.

— Ты даже самой себе не желаешь признаваться, чего именно хочешь, боишься, но я разрушу твои страхи.

— Но…

Я понимаю, что он прав, не будь вот этих соображений приличий, согласно которым отдаваться никак нельзя, нужно, чтобы тебя брали, я бы давно отдалась сама.

— Тебе нечем возразить, потому что сейчас твоя грудь горит от желания моих губ. Но в мире строгой морали это означало бы развращенность, и ты предпочитаешь лучше терпеть, чем расстегнуть передо мной рубашку. Так ведь?

Я мямлю что-то вроде «нельзя во всем потакать своим желаниям, это может далеко завести».

Ларс хохочет:

— Выдала-таки глупость! Как далеко, Линн? Далеко — это тебя в мою постель, а меня в твою? Но ведь мы же желаем этого! Только не ври, что нет. Я знаю, что ты не бросаешься на шею мужчинам, ни за что не позволишь кому-то делать с собой то, что делаю я, но меня-то ты хочешь. И я тебя безумно хочу.

Сказать, что я полыхаю, значит, не сказать ничего. Он снова смеется:

— И не красней, ты прекрасно знаешь, что я прав. Но твоя вредная гордость ни за что не позволит признаться, что ты этого ждешь и жаждешь. Даже самой себе признаться не позволит. Моя дверь открыта каждую ночь, но пока я не иду к тебе, ты сама ко мне не придешь. Я щажу твою гордость, и потому до сих пор не разложил тебя прямо на полу нагишом. Но мы с гордостью договоримся, у меня есть союзник.

У меня перехватывает дыхание от перспективы быть разложенной руками Ларса на полу нагишом. Знал бы он, как я этого хочу! Но зачем-то интересуюсь:

— Кто?

— Вот даже сейчас вместо того, чтобы признаться, что хочешь того же, задаешь глупые вопросы. Союзник — твое тело. Я вынужу тебя слушать не только дурацкие правила приличия, но и собственное тело. Хочу, чтобы ты не стеснялась его из-за несоответствия каким-то чужим стандартам. Чтобы потакала его желаниям, шла у них на поводу, даже терпела боль из-за этих желаний. Зато какая сладость, когда тело получает удовлетворение!..

Я смущенно бормочу:

— Какие у тебя познания и опыт…

— Познания — да, опыта нет, но я научусь. Специально, чтобы соблазнить тебя, освою многое.

— Зачем я тебе?

Ларс недоуменно раскрывает глаза:

— Что за дурацкий вопрос? Я признаюсь женщине, что принимаю ледяной душ, только чтобы не взять ее силой, а совратить постепенно, а она спрашивает зачем!

— Ларс!

— Это все, что ты мне можешь ответить? Правила приличия не позволяют сказать, что по полночи не спишь и желаешь того же? Ладно, я потерплю, но, соблазнив тебя, получу все сполна. И ты с удовольствием заплатишь. Пойдем, пора ужинать. И запомни, чем дольше ты будешь сопротивляться, тем дороже заплатишь.

Он рывком поднимает меня на ноги и вдруг просит:

— Но ты сопротивляйся, пожалуйста, это разжигает желание. Когда я не смогу терпеть, я отброшу к чертям все приличия и возьму тебя силой.

Он гладит меня по спине и вдруг прижимает к себе. Губы захватывают мои губы. Это уже не ласковый поцелуй, он просто впивается в меня, язык проникает в мой рот и хозяйничает там. Я отвечаю не сразу, но потом отдаюсь безумному желанию…

Сколько мы целуемся, не знаю, первым приходит в себя Ларс, он снова смеется:

— Ну вот, попросил же сопротивляться!

Я вздрагиваю, как от удара, резко отстраняюсь, но ответить не успеваю. Он снова притягивает меня к себе, берет лицо в руки и тихонько советует:

— Помолчи.

На сей раз его губы ласковы, безумно ласковы.

Оставляет Ларс меня только потому, что слышен голос Свена, зовущий к ужину.

— Да, идем!

Заканчивается все новым страстным поцелуем, после которого мои губы просто немеют, и замечанием:

— Когда захочешь, чтобы я поцеловал тебя еще, скажешь. Только слушай губы, а не голову.

Как же ее слушать, если она идет кругом?!

За ужином Ларс вдруг тихонько говорит мне:

— Вот преимущества поцелуев груди. У тебя губы опухли. Если бы я так терзал твою грудь, следов никто не заметил. В следующий раз будем целовать грудь.

— Ларс, прекрати, — умоляю я, снова краснея до корней волос.

Свен делает вид, что его просто нет в столовой, хотя, конечно же, видел мои подпухшие губы и слышал, что сказал Ларс. Его глаза лукаво поблескивают, и слуга торопится выйти.

В этом доме я чувствую себя так, словно обнажена полностью. Ларс смотрит на меня раздевающим взглядом, а Свен явно его поощряет. Сексуальные маньяки! Но я ловлю себя на том, что мне очень хочется снова оказаться в руках Ларса-маньяка. Однако он зря рассчитывает, что я сама приду и попрошу даже просто поцеловать меня, на такое я неспособна. Пока неспособна? Нет, вообще! Такая я несовременная, и с этим Ларсу Юханссону придется считаться.

Он прав, я снова полночи верчусь без сна, восторженно замирая от мысли, что наступит день, когда Ларс не сможет терпеть и отбросит к черту все приличия.

Утром на пробежке он спокойно замечает:

— У меня дверь была приоткрыта. Могла бы и прийти. Тяжело тебя перевоспитывать.

Я краснею до кончиков волос, а Ларс кивком головы показывает, чтобы бежала следом. Обычно я бегу впереди, это его требование.

Привычное место — у камина в библиотеке, привычная поза — на ковре, привалившись спиной к креслу… но сегодня Ларсу явно не хочется беседовать о берсерках. Если честно, мне тоже, у Ларса какой-то мечтательный и вместе с тем чуть задорный вид, я подозреваю нечто новенькое.

— Знаешь, я попал в этот замок в восемь лет, а до того был просто деревенским мальчишкой.

— Дедушка купил замок?

Он машет рукой:

— Нет, это наследственное. Я жил у другого дедушки.

— В деревне?

— Угу. Родители моей мамы совсем простые, они работали на ферме в Швейцарии. Конечно, роман отца с мамой никого обрадовать не мог, слишком они разные.

Бритт на моем месте просто визжала бы от восторга: у принца на белом коне мать оказалась Золушкой! Сказка да и только.

Я тоже не удержалась, выказать заинтересованность:

— А как они познакомились?

Ларс смеется:

— Почти на балу. — Глаза смотрят лукаво. — Отец работал в Женеве, а мама там училась. Но меня родственники отца признали не сразу, только после гибели родителей. Дед забрал сюда, сменил фамилию и стал воспитывать…

— А… те бабушка с дедушкой?

— Мамин отец был старым, он много старше бабушки. Его уже нет на свете. А бабушка… помнишь, я говорил, что объясню, откуда знаю о Пино-Гри так много? Бабушка вернулась к своим родным во Францию и живет там. Там домик, десяток виноградных лоз, чтобы хватило на вино для себя, ничего другого она не хочет.

— А здешняя бабушка?..

— Я ее даже не видел, дед забрал меня сюда, оставшись один. Именно поэтому Мартин считает меня самозванцем.

— Дед завещал замок тебе?

Ларс меняет позу и внимательно смотрит на меня:

— Хочешь, расскажу, как из деревенского мальчишки пытались сделать аристократа?

— Пытались? А, что, не получилось? Очень хочу.

Он смеется, сегодня Ларс в прекрасном настроении.

— Нет, кое-что у деда вышло. Знаешь, в восемь лет трудно отвыкать от воли вольной и привыкать к строгим правилам во всем.

— Ты бунтовал?

— Еще как! К чему вот это все? — он обвел взглядом роскошную мебель в стиле Людовика какого-то там. — Видишь, так и не привык сидеть в кресле, предпочитаю просто у огня. А если серьезно, деду понадобилось много терпения, чтобы вылепить из меня что-то. Я не желал подчиняться, в этом мы с ним похожи, мы во многом похожи, наверное, потому он за меня и боролся.

Ларс поправил полено в камине и вернулся на место, Я поняла, что воспоминания доставляют ему удовольствие. Мне тоже, ведь сейчас он приоткрыл краешек завесы над своей жизнью. Ларс — восьмилетний бунтарь… это интересно.

— Он пытался дать мне все: лошадей, яхту, моторы, лыжи, путешествия… я сбегал, он возвращал, я не подчинялся, он гнул свое. И все равно ничего не получилось бы, если б не викинги. Его интерес оказался моим, мы подружились. И оказалось, что камин это здорово, Свен вовсе не зануда, несколько вилок слева и ножей справа от прибора не блажь, а удобство, ну, а гаммы на скрипке или рояле не ради издевательства, а чтобы руки слушались.