Предводитель волков. Вампир (сборник) - Дюма Александр - Страница 22

Итак, он смело вошел в лес, в ту его часть, которую и сегодня называют Волчий вереск.

Несколько минут башмачник шел по узкой и темной просеке, громко проклиная странных женщин, которые без всякой причины предпочитают недалекого, застенчивого паренька крепкому и смелому молодцу, когда услышал шагах в двадцати позади себя хруст листьев под чьими-то ногами.

Он обернулся.

В темноте он вначале увидел только два глаза, горящих как раскаленный уголь. Затем, вглядевшись внимательнее, разглядел в потемках огромного волка, который шел за ним.

Это был не тот волк, которого Тибо принимал у себя в хижине.

Волк из хижины был черным, этот – рыжим.

Их нельзя было спутать ни по цвету шкуры, ни по размеру.

У башмачника не было никаких оснований полагать, что все волки расположены к нему так же доброжелательно, как тот, первый, с которым он имел дело. Поэтому он сжал палку обеими руками и принялся вращать ею, чтобы убедиться, что не разучился этого делать.

К его большому удивлению, животное довольствовалось тем, что трус?ило за ним, не проявляя никаких враждебных намерений, останавливаясь, когда останавливался Тибо, и возобновляя бег, когда человек продолжал путь. Лишь время от времени волк начинал выть, словно зовя на помощь.

Эти завывания несколько встревожили Тибо.

Вдруг ночной путешественник увидел перед собой два других горящих огонька, время от времени вспыхивавших в темноте и становившихся все ярче и ярче.

Подняв палку над головой и приготовившись нанести удар, он пошел на эти два неподвижных огонька и едва не споткнулся обо что-то, лежащее поперек дороги.

Это был второй волк.

Не задумываясь, осмотрительно ли нападать первым, Тибо начал с того, что нанес волку сильнейший удар палкой, который пришелся ему прямо по голове.

Волк жалобно завыл, а потом, отряхиваясь, как побитый хозяином пес, побрел перед башмачником.

Тибо оглянулся, чтобы узнать, где же первый волк. Он по-прежнему шел за ним и на том же расстоянии.

Но когда башмачник перевел взгляд вперед, то заметил третьего волка, бежавшего справа от него.

Он инстинктивно посмотрел влево. Там бежал четвертый волк.

Не прошел Тибо и четверти лье, как около дюжины животных окружили его кольцом.

Положение было критическим, и Тибо почувствовал всю его серьезность.

Сначала он попробовал петь, надеясь, что звук человеческого голоса напугает волков.

Напрасно.

Ни один из них не покинул места, которое занимал в образованном вокруг башмачника круге, словно очерченном циркулем.

Тогда Тибо надумал остановиться у первого же развесистого дерева, взобраться на него и дождаться наступления дня. Но, хорошенько поразмыслив, он решил, что разумнее будет попытаться добраться до своего жилища, к которому он был все ближе и ближе, – хотя волков и стало больше, но они не проявляли враждебности, как не делал этого и первый зверь, когда был еще один.

А если бы волки вдруг начали вести себя иначе, у Тибо хватило бы времени вскарабкаться на дерево.

Следует сказать, что Тибо был настолько взволнован, что чуть ли не уткнулся в собственную дверь, не заметив ее.

Наконец он узнал свой дом.

К великому удивлению башмачника, шедшие впереди волки почтительно расступились, чтобы пропустить его вперед, и уселись в ряд, образовав нечто наподобие живого забора.

Тибо не стал терять времени на то, чтобы поблагодарить их за учтивость. Он поспешил войти внутрь и быстренько заперся. А затем придвинул к двери сундук, чтобы укрепить ее и привести в состояние готовности к обороне.

Потом он рухнул на стул и только тогда вздохнул полной грудью.

Когда он немного оправился от переживаний, то подошел к квадратному окошку, выходившему в лес, и взглянул в него. Линия горящих глаз показала ему, что волки вовсе не собирались уходить и расположились перед хижиной симметричными рядами.

Подобное соседство могло бы напугать кого-то другого, но Тибо, который всего несколько минут назад шел в сопровождении этой ужасной стаи, чувствовал себя увереннее при мысли, что какой бы тонкой ни была стенка, но она отделяет его от неприятных попутчиков.

Тибо зажег лампу и поставил ее на стол. Потом собрал в кучку головешки в очаге, бросил на них стружки и развел огонь, отблеск которого, как он надеялся, заставит волков спасаться бегством.

Но волки Тибо, без сомнения, были волками особенными, привычными к пламени.

Они не сдвинулись с облюбованных ими мест.

При первых проблесках зари Тибо, которому волнение так и не позволило заснуть, смог их увидеть и пересчитать.

Казалось, что они, как и накануне, чего-то ждали: одни сидели, другие лежали, третьи дремали, а некоторые прохаживались как часовые.

Но когда последняя звезда утонула в потоках пурпурного света с востока и растворилась в нем, все волки разом встали и, заунывно взвыв, как это делают ночные звери при наступлении дня, разошлись в разные стороны.

Когда волки исчезли, Тибо принялся размышлять над неудачами вчерашнего дня.

Как случилось, что красавица мельничиха предпочла его двоюродного брата Ландри?

Разве он уже не был прежним красавцем Тибо, или что-то в его внешности изменилось не в его пользу?

У Тибо был только один способ проверить это: взглянуть в зеркало.

Он взял стоявший на камине кусочек зеркала и, лукаво улыбаясь, подошел ближе к свету.

Но, увидев в зеркале свое отражение, башмачник вскрикнул от изумления и оцепенел.

Он-то был прежним красавцем Тибо, но один красный волос из-за опрометчиво высказанных им желаний превратился в целую прядь, блеск которой мог соперничать с ярким огнем очага.

На лбу у Тибо выступил холодный пот.

Зная, что абсолютно бесполезно пытаться вырвать или срезать проклятые волосы, он решил смириться с тем, что произошло, и впредь загадывать как можно меньше желаний.

Речь шла о том, чтобы избавиться от всех честолюбивых мыслей, которые приводили к столь печальному результату, и снова заняться своей работой.

Тибо попробовал так и поступить. Но к прежнему делу сердце уже не лежало.

Он тщетно пытался воскресить в памяти рождественские мелодии, которые напевал в добрые времена, когда бук и береза так легко принимали под его рукой нужную форму. И за целый день едва притронулся к инструментам.

Тибо спрашивал себя: разве не печально, что, работая в поте лица, можно обеспечить лишь нищенское, безрадостное существование, тогда как, правильно управляя своими желаниями, так легко добиться счастья?

Возможность как-то сдобрить скудную еду уже не радовала его, как прежде; почувствовав голод, он с отвращением сжевал кусок черного хлеба, а зависть, которая до сих пор выражалась лишь в смутном стремлении к благополучию, постепенно превращалась в глубине его сердца в глухую и жестокую ярость, заставлявшую ненавидеть ближнего.

Но каким бы длинным ни казался этот день, он завершился, как и все другие.

С наступлением сумерек Тибо оставил верстак, уселся на самодельной деревянной скамье перед дверью и предался мрачным размышлениям.

Как только сумерки стали сгущаться, из леса вышел волк и, как и прежде, улегся на некотором расстоянии от хижины.

За этим волком пришел второй, за вторым – третий, а потом и вся стая, которая заняла свой пост, как и в предыдущую ночь.

Когда появился третий волк, башмачник вернулся в хижину.

Тибо забаррикадировался так же тщательно, как и накануне. Но опечален и обескуражен он был куда больше, чем вчера. К тому же у него уже не осталось сил бодрствовать.

Тибо разжег огонь, набросав достаточно дров, чтобы он горел всю ночь, лег на кровать и заснул.

Когда он проснулся, было совсем светло.

Солнце на две трети поднялось над горизонтом. Его лучи пробегали по трепещущим желтеющим листочкам деревьев и кустарника, окрашивая их в тысячи золотых и багряных оттенков.

Башмачник подбежал к окну.

Волки исчезли. Только по следам на влажной от росы траве можно было увидеть места, которые они занимали ночью.