Истории, рассказанные у камина (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 85

– Почему два?

– Потому что последний раз он дал о себе знать два года назад.

– И он тогда не сообщил вам, где живет?

– Письмо пришло из Парижа, но адрес указан не был. Тогда умерла моя бедная мать, и он прислал мне кое-какие инструкции и советы. С тех пор я о нем не слышал.

– А до того он вам писал когда-нибудь?

– О, да, он писал, и это как раз связано с загадкой той запечатанной двери, на которую вы наткнулись сегодня. Передайте мне вон тот ящичек, пожалуйста. Здесь письма отца, и вы первый человек, который, кроме мистера Персеваля, их видит.

– А позвольте спросить, кто такой мистер Персеваль?

– Он был доверенным лицом отца, а после его бегства остался другом и советчиком матери, а потом и моим. Не знаю, что бы мы без него делали. Он единственный видел эти письма. Это первое, оно пришло в тот самый день, когда отец сбежал, семь лет назад. Почитайте.

Вот что я прочитал:

«Дражайшая моя жена!

Поскольку сэр Вильям рассказал мне, насколько слабое у тебя сердце и как тебе опасно волноваться, я никогда не обсуждал с тобой свою работу. Но настало время, когда я просто обязан, несмотря ни на что, рассказать тебе, насколько плохи у меня дела. Мои затруднения заставляют меня покинуть тебя на некоторое время, но, поверь, мы обязательно очень скоро снова встретимся. Можешь в этом нисколько не сомневаться. Наше расставание не будет долгим, дорогая, поэтому не волнуйся, и самое главное, не дай мыслям об этом подорвать свое здоровье, потому что я больше всего не хочу этого.

У меня есть просьба, и я умоляю тебя всем, что нас связывает, выполнить все в точности так, как я прошу. В моей темной комнате (комнате, где я проявляю фотографии, в конце коридора рядом с садом) остались кое-какие вещи, и мне бы очень не хотелось, чтобы их кто-нибудь увидел. Чтобы уберечь тебя от тревожных мыслей, дорогая, хочу тебя уверить, что там нет ничего такого, чего мне стоило бы стыдиться. И все же я хочу, чтобы ни ты, ни Феликс туда не входили. Комната заперта, и я прошу тебя, как только прочитаешь это письмо, опечатай замок этой комнаты и оставь ее в таком виде. Дом не продавай и не сдавай внаем, поскольку в этом случае моя тайна раскроется. Пока дом принадлежит тебе или Феликсу, я уверен, что все будет именно так, как нужно мне. Феликс может войти в эту комнату, когда ему исполнится двадцать один год, но не ранее.

На этом, моя дорогая супруга, прощаюсь. В течение недолгой нашей разлуки по любым вопросам обращайся к мистеру Персевалю. Он пользуется моим полнейшим доверием. Мне очень жаль оставлять вас с Феликсом, даже на короткое время, но у меня нет выбора.

Вечно любящий и преданный тебе муж,

Станислав Стэннифорд.

4 июня, 1887».

– Я посвящаю вас в очень личное семейное дело, – извиняющимся тоном сказал мой новый знакомый. – Но вы – адвокат, и я прошу вас отнестись к этому профессионально. Мне уже много лет хочется поговорить об этом с кем-нибудь.

– Я очень польщен доверием, – ответил я. – И все это действительно очень интересно.

– Отец мой отличался почти нездоровой тягой к правильности и точности. Он во всем был аккуратен до педантизма, поэтому, когда он написал матери, что надеется ее очень скоро увидеть вновь и что в той комнате нет ничего дурного, мы не сомневались, что так оно и есть.

– Что же он мог там прятать? – вскричал я.

– Ни мать, ни я не имели ни малейшего представления. Мы выполнили его указания в точности и наложили печать на дверь. И в таком виде она до сих пор. После исчезновения отца мать прожила пять лет, хотя тогда все врачи говорили, что долго она не протянет. У нее было очень больное сердце. В первые несколько месяцев она получила еще два письма от отца, на обоих стоял парижский штамп, но без обратного адреса. Они были короткими и говорилось в них о том же, мол, они скоро снова будут вместе, и ей нечего волноваться. А потом наступило молчание, которое продлилось до ее смерти, после чего пришло письмо на мое имя, но оно носит такой личный характер, что я не могу его вам показать. В нем он просил не думать о нем плохо, давал наставления и упомянул, что теперь, после смерти матери, сохранение тайны опечатанной комнаты уже не столь важно, как при ее жизни, но все же вскрытие ее может быть неприятным для других людей, и поэтому мне лучше все-таки не входить туда, пока мне не исполнится двадцать один год, дескать, чем больше пройдет времени, тем всем будет проще. Пока же он поручал надзор за комнатой мне. Теперь вы понимаете, почему я, можно сказать нищий человек, не могу этот дом ни продать, ни сдать внаем.

– Вы можете заложить его.

– Отец это уже сделал.

– Действительно, очень необычное положение.

– Нам с матерью жилось тяжело. Постепенно нам пришлось распродать всю мебель, распустить слуг. Закончилось это тем, что я, как видите, живу один в этой маленькой комнате. Но ждать осталось всего два месяца.

– Что вы имеете в виду?

– Через два месяца мне исполняется двадцать один год. В этот день первое, что я сделаю, – это открою опечатанную дверь, а второе – избавлюсь, наконец, от этого дома.

– Интересно, а почему батюшка ваш не вернулся, когда его вложения снова возросли в цене?

– Наверное, потому что он умер.

– И вы говорите, что официально он не совершил ничего противозаконного до того, как покинул страну?

– Совершенно верно.

– Почему же он не взял с собой вашу мать?

– Не знаю.

– А почему скрывал адрес?

– Не знаю.

– Почему он не вернулся, даже на похороны вашей матери?

– Не знаю.

– Дорогой сэр, – сказал я, – на правах профессионального адвоката я позволю себе говорить с вами откровенно. Отец ваш имел достаточно веские основания для того, чтобы не возвращаться в страну, и, если против него ничего не было доказано, он боялся, что это может произойти в любую минуту, и не хотел оказать в руках закона. Это очевидно, потому что как иначе объяснить все это?

Мое предположение было воспринято в штыки.

– Вы не имели чести знать моего отца, мистер Альдер, – холодно произнес он. – Когда он покинул нас, я был еще мальчиком, но он для меня был и всегда останется образцом порядочности. Вся его вина в том, что он был чересчур чувствительным и бескорыстным. То, что кто-то по его вине потерял деньги причиняло ему глубокое страдание. Для него самым главным в жизни была честь, и любое объяснение его исчезновения, которое этому противоречит, является ошибочным.

Мне было приятно слышать от этого молодого человека такие горячие слова, но все же я понимал, что факты против него и что он просто не в состоянии взглянуть на это дело объективно.

– Я всего лишь рассматриваю ситуацию как человек со стороны, – примирительно сказал я. – Ну что ж, теперь я вас покину, мне предстоит еще долгая прогулка. Ваша история меня так заинтересовала, что я буду вам очень признателен, если вы мне сообщите, чем она закончится.

– Оставьте свою карточку, – сказал он, и после этого, пожелав своему новому знакомому спокойной ночи, я оставил его.

Довольно долго я ничего не слышал об этом деле и уже почти начал подозревать, что все это окажется одним из тех мимолетных событий прошлой жизни, после которых остается лишь след в виде смутной надежды узнать их продолжение когда-нибудь в будущем. Но однажды в полдень в мой кабинет на Эбчерч-лейн принесли карточку, на которой было указано имя мистера Дж. Х. Персеваля. Затем мой секретарь ввел ее подателя, невысокого сухощавого мужчину с яркими глазами. На вид ему было лет пятьдесят.

– Сэр, – сказал он, – я полагаю, мой юный друг мистер Феликс Стэннифорд упоминал в разговоре с вами мое имя?

– Разумеется, – ответил я. – Я это прекрасно помню.

– Насколько я понимаю, он обсуждал с вами обстоятельства исчезновения моего бывшего хозяина, мистера Станислава Стэннифорда, и упоминал опечатанную комнату в его бывшей резиденции.

– Да, верно.

– И вы проявили интерес к этому делу.

– Да, эта история меня чрезвычайно заинтересовала.