Сулейман и Роксолана-Хюррем. Мини-энциклопедия самых интересных фактов о Великолепном веке в Османск - Сборник "Викиликс" - Страница 16

Я уже говорил, что мы, мальчишки, мечтали стать агаларами и, затаив дыхание, ждали того дня, когда это произойдет. Мы знали, что нам будет немного больно, но кого из нас за время жизни в гареме не пороли, не били по пяткам?

Пророк Мухаммад (Мир ему!) прямо говорит о необходимости сечь мальчишек, чтобы они выросли хорошими людьми и не уставали молиться.

Передо мною сейчас, как на фотографии, сцена моего обращения в агалары. Я был не один. Со мною агаларами становились Адиль, Амин и Гасан Имена мальчишкам дали в гареме. Адиль – справедливый, Амин – верный, Гасан – красивый.

Мое детское гаремное имя – Сабир – терпеливый.

Мы были одного возраста – недавно всем исполнилось девять лет. Вместе росли, играли, шалили, вместе или по очереди ложились под розги и палки, и нам всем вместе проделали не такую уж, честно говоря, болезненную операцию – перерезания семенного канатика. Чик – и готово.

То, что мы уже никогда не будем полноценными мужчинами, не сможем зачинать детей, тогда нас волновало меньше всего.

Не очень больно – и то хорошо! Зато сколько мальчишеской гордости, что, наконец, и мы стали агаларами. Теперь нас будут не только пороть, но и мы будем наказывать провинившихся одалисок и наложниц!

Так представлялось нам, мальчишкам, но совсем не так было в жизни.

Жили агалары в помещениях, находившихся сразу за «Воротами блаженства» (так назывался вход в гарем Абдурахман-хана. Вход закрывался двумя смежными дверями – железной и медной. Главный агалар (им долгие годы был мой учитель и наставник Салех) каждый вечер получал ключи от этих дверей у стражника, а утром снова передавал их страже.

<…> Абдурахман-хан любил повторять: «Мальчик находится под наблюдением и учится у других юношей моего гарема, пока не будет готов к услужению. Тогда его продвигают по службе, приставляют к женщинам и могут даже поставить на службу султанше под наблюдение главного агалара, или даже самого “начальника девственниц”».

Став агаларом, я сменил свое гаремное имя. Поскольку теперь в мои обязанности стало входить обслуживать и охранять девушек и женщин, меня назвали «приличествующим чистоте и благоуханию» цветочным именем – Гиацинт. Впрочем, большинства обитателей гарема я оставался тем же Сабиром, которого они знали.

Гиацинтом меня называли только вновь прибывавшие наложницы и одалиски.

Что резко изменилось – так это мое материальное положение. Я был еще совсем мальчишкой, а уже стал получать 60 акча – не малое в гареме и огромное за его стенами.

Я пропущу годы ученичества. Наука понимания женщин сложна, и можно написать не одну книгу, рассказывая о ней. Может быть, я так и сделаю, но после того, как расскажу о себе и о гареме».

Но, как свидетельствует история, не каждый евнух терял способность к половому акту, и некоторые из них даже тайно сожительствовали с наложницами султана. Прелесть любовных отношений с евнухами состояла и в том, что они могли доставить изысканные ласки, и в том, что они были абсолютно безопасны в плане нежелательной беременности.

Большой белый евнух гарема. Художник Жан-Леон Жером

При поступлении в гарем евнухи, как и наложницы, получали новые имена. Утверждают, что все имена «полумужчин» соответствовали названию цветов. Нам может показаться комичным, что эти люди (а с годами они дряхлели и толстели) прозывались нежно: нарцисс, гвоздика, роза и т. д. Эта поэтическая традиция сложилась в силу того, что именно так приличествует зваться тем, кто охраняет чистоту гаремных пери.

Утрату любовных наслаждений стражи гарема восполняли иными радостями жизни: они слыли тонкими гурманами, считались тонкими ценителями музыки и танцев. Чтоб заглушить тоску и несбыточные желания евнухи иногда использовали легкие дурманящие средства, к примеру, курили кальяны с примесью опия.

Следующую жуткую подробность мы находим в книге О. Дмитриевой «Тайная жизнь гаремов»: «Мучительным последствием кастрации было недержание мочи, и, как утверждали очевидцы, приближение евнуха всегда можно было узнать издалека по сильному аммиачному запаху, исходящему от него. Для того чтобы помочиться, употреблялась серебряная трубочка, которую евнухи носили в своих тюрбанах».

Старость этих людей была жалкой: их тела с годами становились толстыми, дряблыми, полностью исчезал волосяной покров, голоса же превращались в карикатурно-писклявые. С годами они еще больше походили на женщин. Старость приходила к евнухам очень рано, в 40 лет многие казались 60-летними.

С исчезновением гаремов пришел конец и евнухам. Одно время было высказано и представлено много прожектов об их устройстве в старости. Самые активные из них даже пытались организовать собственный профсоюз. Но оказалось, что турецкое общество, готовое принимать многие политические и общественные преобразования, не хочет иметь никаких дел с «постыдными пережитками прошлого»; о кастратах всем хотелось поскорее забыть.

Эдмондо де Амичис в книге «Константинополь» (1896) писал: «На многолюдных базарах, среди гуляющих в дачных окрестностях Стамбула, за колоннами мечетей, возле нарядных экипажей, на пароходах и в прогулочных лодках, на всех празднествах, собирающих толпы людей, можно было встретить этих призраков с меланхоличной внешностью, бросающих темную тень на светлую сторону безмятежной жизни Востока».

О последних годах существования такого явления, как евнухи гаремов, писала и свидетельница тех лет Алев Литлэ Крутье, автор популярной книги «Гарем. Царство под чадрой». Вот цитата из ее книги:

«В конце сороковых годов еще маленькой девочкой я жила в Измире в большом пятиэтажном доме, где когда-то размещался гарем одного паши, и знала там евнуха. Звали его Сулейман-ага. Это был человек с кожей цвета шоколада и без единого волоска на лице, так что выглядел он моложе своих лет.

У него всегда для меня находился какой-нибудь подарок. Я не помню, что это были за подарки, но один запомнила очень хороши. Я сидела у него на коленях, он своими темными и толстыми пальцами взял мой мизинец и надел на него колечко с ярким красным камешком. Потом еще одно великолепное колечко с прозрачным камешком надел на безымянный пальчик. Следом и средний палец получил колечко с зеленым камешком. Затем указательный палец – колечко с голубым камнем и большой палец – с розовым. Каждое колечко он очень медленно доставал из своего кармана, внимательно следя за моим выражением лица и явно наслаждаясь зрелищем. С тех пор ни один человек больше так меня не баловал.

Евнух в султанском дворце в Константинополе на старой открытке

В пятидесятые годы мы жили в Анкаре, и он продолжал время от времени нас навещать, каждый раз принося мне большую коробку шоколадных конфет с моей любимой начинкой из бананового крема. Приходил он всегда без уведомления, часто когда наша семья садилась обедать, но его посещения всегда были мне в радость. Сердце радостно билось, когда я открывала дверь и видела перед собой его рыхлую обвислую фигуру. Я сразу глядела ему в руки, высматривая соблазнительную коробку сладостей.

– Сезам, откройся, – говорил он непонятные мне слова высоким голосом, сверкая золотом передних зубов.

Казался он мне больше женщиной, чем мужчиной. Ходил сгорбившись, у него был ввалившийся живот и мягкое выражение лица. Фигура его напоминала песочные часы, и он больше походил на старую тетю.

За глаза родители называли его хадим, что значит «евнух». Как объясняла мне мама, это слово означает «безбородый». Однажды я слышала, как мой отец говорил, что «их» осталось совсем немного, и когда они все умрут, этот вид совсем исчезнет из жизни, а с ними закончится и та своеобразная эпоха.