Грозный отряд - Скалл Люк - Страница 16

Илландрис безмолвно чертыхалась, меча ядовитые взгляды в довольные лица Кразки и Оргрима.

— Да, мой король, — сказала она чуть любезнее, чем следовало.

Он сощурился. Не обращая внимания на его досаду, она склонилась в небрежном поклоне и, развернувшись на каблуках, вышла из тронного зала.

Она ожидала, что к этому времени окажется в его постели, как было у них заведено в последние несколько месяцев. Но теперь ей придется готовиться к неприятной поездке в студеный Северный предел и к противостоянию с враждебным кругом.

Одно она знала наверняка. Когда Илландрис и король Магнар из Высоких Клыков в конце концов соединятся и станут мужем и женой, она не будет молча сидеть на своем троне и выслушивать приказы чокнутого бессмертного.

Лорд-маг может умереть, как любой другой человек, уж в этом-то она была уверена.

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЕРОЯ

Коул проснулся после десятой склянки. В голове шумело, во рту стоял омерзительный привкус. Бросив взгляд на заляпанную рвотой одежду, разбросанную на полу тесной спальни, он укрепился в своих худших опасениях.

Когда же он ушел из «Горгоны», чтобы поковылять под дождем домой? Ему не удалось вспомнить эту короткую прогулку к своему скромному жилищу. В сознании всплывали лишь отдельные фрагменты предыдущих четырех часов — или около того, — которые он потратил, чтобы допиться до беспамятства. В общем, ему крайне повезло вернуться домой целым и невредимым. Улей — один из самых суровых районов города, и человек, топающий там пьяным в одиночку, — легкая добыча для воров и головорезов.

Он вовсе не намеревался дойти до такого состояния. После драматического ухода из храма Матери Коул вынашивал туманный замысел дерзкого ограбления одного из могущественных магистратов Сонливии, чтобы с триумфом вернуться к посрамленным товарищам.

— Всем видно?! — воскликнул бы он. — Вот — роскошный куш. Этого золота и драгоценностей хватит, чтобы подготовить удар в самое сердце власти Салазара!

Однако не прошел он и нескольких сотен ярдов от храма, как у него чудовищно разболелись ребра, и он решил отложить проявление бесстрашия на другую ночь. Коул предпочел направиться домой, но по пути его непостижимым образом отвлекли от цели.

Даварус нахмурился. Где-то в подернутых дымкой тайниках его разума начали всплывать фрагменты воспоминаний: две потешающиеся над ним женщины, обнимающий его добрый старик, который называл его мальчиком и уверял, что все будет в порядке. Он снова посмотрел на свою одежду. Коул надеялся, что не поставил себя в неудобное положение.

Отбросив одеяло, Даварус осторожно соскользнул с соломенного матраса. Он неуверенно поднялся на ноги, и, хотя тут же застыл на месте, комната так и поплыла вокруг него и поднимающаяся волна тошноты стала угрожать новыми мучениями ребрам. Коул принялся ритмично дышать, и через несколько мгновений неприятные ощущения прошли.

Из маленькой спальни он прошел в главную комнату и здесь заметил свое отражение в зеркале, закрепленном в углу.

Коул в ужасе уставился на него. Нос страшно опух и приобрел жутковатый красный цвет. Под правым глазом красовался здоровенный темно-фиолетовый синяк, а исцарапанные щеки покрылись коростой от того, что он метался по полу во время вчерашних подвигов.

Его охватила ярость. Что же он наделал, чтобы заслужить такое? Он потянулся за Проклятием Мага, чуть ли не собираясь метнуть его в омерзительную физиономию, которая таращилась на него из зеркала. Не сразу Даварус вспомнил, что у него больше нет этого оружия. Это разозлило его еще больше.

Бросившись к изысканному шкафу у стены напротив зеркала, он быстро выбрал свежую одежду и натянул ее. Затем прошел в противоположный угол комнаты и, опустившись на колени, нащупал незакрепленную половицу. Слегка приподняв, он сунул под нее руку и вытащил дощечку.

Осмотрев тайник, Коул выбрал простой кинжал и пригоршню медных корон и серебряных скипетров, которые убрал в карманы штанов. В уголке маленькой ниши лежала крошечная коробочка, а в ней — дюжина бледно-зеленых таблеток. Положив одну в рот, Коул проглотил ее. Собираясь уже вернуть половицу на место, он заметил маленький кожаный мешочек, в который часто клал свою подвеску. Внезапно он горько пожалел о том, что швырнул ее прошлой ночью в огонь. Несмотря на то, как недостойно с ним обошлись, он все еще Осколок.

Тут на Коула вдруг накатила снисходительность, и он решил, закупив на рынке все необходимое, найти Гарретта и дать ему возможность принести извинения. Кто-нибудь другой мог бы затаить обиду, но не он. У него слишком большое сердце.

Бросив в зеркало последний скорбный взгляд на свою помятую физиономию, Даварус Коул вышел из дома в западной части города и направился на юг, к рынку.

Солнце стояло высоко в зените, когда он добрался до Базара — беспорядочного скопления палаток и прилавков, занимавшего немалую территорию. Базар работал круглый год, собирая народ со всего Благоприятного края: здесь обменивались слухами, торговали и общались в относительно спокойной обстановке. Товары из Призрачного Порта в настоящее время находились под запретом, так же как и тамошние торговцы. Двоих за последние две недели схватили и отволокли на Крюк. Теперь они болтались в подвешенных клетках, а объемные телеса лишь умножали их страдания.

После продолжительной прогулки в голове у Коула прояснилось. Он успокоился и, проанализировав положение с разных сторон, пришел к заключению, что на самом деле в неприятностях прошлой ночи следовало винить лишь одного человека — Бродара Кейна.

Горец стащил Проклятие Мага, его драгоценную фамильную собственность. Мало того что он подорвал уважение, которым пользовался Даварус среди своих товарищей-Осколков, он остался безучастным, когда Гарретт объявил, что Коулу — не место в группе, отправляемой на задание. Он-то ожидал, что старый воин заступится за него, засвидетельствует, что, несмотря на молодость, он обладает именно тем мужеством, которое пригодилось бы в их поисках. Вместо этого он просто пялился на костер и ковырял в зубах.

И что за право было у старпера-варвара даже позаимствовать такое оружие, как Проклятие Мага? Ведь он — не герой, в отличие от Даваруса Коула, чей легендарный отец передал ему клинок на смертном одре.

Юный Осколок печально улыбнулся, как это часто бывало, когда он вспоминал трагическую смерть своего отца. Иллариус Коул был великим предводителем мятежников, и потребовались три лучших Манипулятора лорда-мага, чтобы одолеть его в ужасной и длительной битве. Иллариус убил двоих из них, прежде чем ему, смертельно раненному, удалось вырваться, чтобы найти юного Даваруса и донести свои последние слова.

— Возьми это оружие, сын, — произнес отец, захлебываясь кровью. — Однажды ты поведешь город к свободе. Я заметил в тебе искру. Слушай Гарретта и старайся быть лучшим человеком…

Иллариус умер, не закончив фразы, но Даварусу не нужно было слышать остальное. Он понимал, в чем ограниченность Гарретта. Любя и уважая своего наставника, он не отрицал, что желание отца, чтобы он стал лучше Гарретта, было мудрым. При всей находчивости и организационных навыках купцу не хватало честолюбия, чтобы когда-либо добиться действительно значимой победы для Осколков.

Коул старался не винить своего приемного отца. Величие — это, в конце концов, дар, жалованный лишь немногим, и Гарретт старался, как мог. Даварусу Коулу предстояло повести Осколков к новым высотам, когда придет время.

Тут в желудке у него заурчало, и внезапно нахлынувший голод вытеснил размышления о будущей славе. Прямо перед ним торговец едой разложил свои товары. Коул отдал ему четыре медные короны за кусок бледного козьего сыра, ломоть черствого хлеба и перезрелую грушу. Впившись зубами в плод, он чуть не подавился, увидев трех крошечных белых червячков, которые подергивались там внутри.

Коул швырнул испорченную грушу на землю перед прилавком торговца и раздавил ее ботинком, затем, повинуясь порыву, схватил большую корзину, в которой были представлены все фрукты продавца, и опрокинул ее вверх дном прямо на улицу. «Пусть это будет тебе уроком», — подумал он. Удовлетворенный тем, что убедительно донес свою мысль, он зашагал по узкому проходу прочь от прилавка, сопровождаемый проклятиями разъяренного торговца.