Ты, я и Париж - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 39

— Что ты хотел мне сказать?

Он помолчал, собираясь с духом. Лучше бы он продолжал молчать, потому что, когда он заговорил, ее хрупкий мир разбился вдребезги…

— Пташка, я умираю.

— Нет! — она замотала головой. — Нет, не надо так шутить.

— Я не шучу, — он горько усмехнулся. — У меня опухоль мозга. Врачи давали мне два месяца, месяц я уже прожил…

Вот она — причина его фатализма, бесшабашной удали и приступов меланхолии. Вот почему он, деловой человек, потратил целый месяц своего драгоценного времени на Париж. Ее муж болен и готовится умереть…

Нет! Она не допустит! Яну нужно показаться специалистам здесь, в Европе, может быть, еще не все потеряно. Черт возьми, она уверена, что его можно вылечить!

— Что же ты, — прошептала она, — что же ты ничего не предпринимаешь? Почему теряешь время?

— Я не теряю время, Пташка, я живу. Никогда раньше я не жил такой интересной жизнью.

— Но врачи…

— Врачи уже вынесли свой приговор.

— Эти твои головные боли, — она коснулась пальцами его висков, — это все из-за опухоли?

Он кивнул, накрыл ее руки своими, заглянул в глаза:

— Пташка, ты должна знать и еще кое-что. Я обеспеченный человек. После… после моей смерти все останется тебе. Я напишу завещание.

— Нет! — ей не удалось остаться сильной до самого конца, горло раздирали рыдания. — Ян, прошу тебя, не надо!

Он прижал ее к себе, укачивая, как маленького ребенка, и говорил, говорил…

— Когда это случится, Пташка, ты станешь хозяйкой всего. Ты больше не будешь ни в чем нуждаться. Не бойся, тебе не придется меня хоронить, я что-нибудь придумаю! Это не ляжет на твои плечи.

— Что ты говоришь?! Как ты можешь говорить такие страшные вещи?!

— Я просто хочу, чтобы ты поняла, почему я так поступил. Прости, что обманул тебя, не рассказал все до свадьбы. Я боялся, что ты откажешься, а для меня это очень важно. Понимаешь?! — Он тряхнул ее за плечи, грубо и отчаянно.

Тина кивнула, краем простыни вытерла мокрое от слез лицо. Она все понимает: Ян женился на ней, чтобы помочь, чтобы после его… смерти, она нашла себя.

— Сколько нам осталось? — Она будет сильной. Не ради себя, а ради него, своего мужа.

— Врачи сказали — два месяца. Месяц я уже прожил.

— Значит, тридцать дней. — Она не хотела думать об отмеренном им сроке как о месяце. Тридцать — это больше, чем один. Тридцать — это почти вечность…

День, когда Антип по приказу отца застрелил Ласточку, стал началом необъявленной войны. Ненавидеть отца было легко, он не забывал подбрасывать дров в топку ее ненависти. Иногда Тине казалось, что он делает это специально, чтобы унизить ее и сломать.

Так получилось с учебой, отец все решил за нее. «Никакого мединститута! Мне не нужен врач, мне нужен грамотный финансист». Тина упрямилась, закатывала истерики и скандалы, но отец был непреклонен. «Дочка, выбирай — или МГУ, или ПТУ. Третьего тебе не дано». Вот оно, пресловутое право выбора — третьего не дано! Тина выбрала МГУ и поступила, что неудивительно при отцовских-то связях.

В учебе были и свои плюсы. Можно было жить в Москве, не нужно было ежедневно видеться с «семьей». Когда вопрос касался денег, отец не скупился: трехкомнатная квартира в центре, неограниченный кредит в банке, живи — не хочу! К квартире и счету прилагалась еще и обслуга, повариха и личный водитель. Тина отказалась. Дома она почти не бывала, так к чему повариха? И водитель не нужен, если в ее распоряжении всегда есть такси. К тому же Тина была совершенно уверена, что обслуге вменено в обязанность не только прислуживать, но и присматривать. Нет, уж лучше она как-нибудь сама, без соглядатаев.

Столичная жизнь засасывала, манила и соблазняла. Поддаться соблазнам было легко. Особенно когда тебе неполных восемнадцать и у тебя есть неограниченный банковский кредит. Сразу появляются друзья и поклонники из той тонкой социальной прослойки, которую принято называть «золотой молодежью». Она теперь тоже «золотая девочка», ей дружить с «простыми смертными» не по статусу. Да и где они, «простые смертные»? Им не пробраться в те места, в которых она сейчас обитает. Ареал ее обитания узок: универ, казино, дорогие ночные клубы. А эти, которые «золотая молодежь», они такие же, как Амалия и Серафим, лживые и неискренние. И за масками показного дружелюбия скрывается презрение пополам с пренебрежением. Для них она выскочка, вытянувшая счастливый билетик. Чтобы стать окончательно своей, недостаточно иметь богатого папу — тут у всех без исключения папы богатые, — надо влиться в эту «золотую жизнь», раствориться в ней, стать такой, как все. А она, может, и влилась, но вот растворяться не спешила, выбирала шмотки по принципу «нравится — не нравится», а не по количеству нулей на ценниках, ненавидела светские тусовки и болезненно морщилась при словах «гламур» и «винтаж».

Вот так и получилось, что Тина не стала своей ни среди «простых смертных», которые таких, как она, презирали, ни среди «золотой молодежи». Зависла между небом и землей, застряла между социальными слоями…

Не то чтобы ее это особенно огорчало, она уже давно привыкла к одиночеству, просто очень сильно, до зуда в ладонях, хотелось найти свое место в жизни, построить свой собственный мир, без указки со стороны, ни на кого не оглядываясь.

Тине хотелось, но у нее ничего не получалось. В этом деле не мог помочь даже неограниченный банковский кредит. Нужно было что-то такое, чего у нее не было, какой-то маленький стерженек, без которого выстроенный Тиной мир рассыпался от легкого ветерка. Наверное, отец знал про этот стерженек, понимал, что у нее ничего не получится, потому и отпустил в «свободнее плавание». Отпустил и теперь вот ждал, когда она сломается, попросит помощи или хотя бы совета, сделает «правильный выбор».

А она не сломается и не попросит, потому что совершенно случайно открыла для себя еще один, параллельный мир. Этот параллельный мир был равноудален и от «золотой молодежи», и от «простых смертных». Он стоял особняком, на сумеречной стороне.

Готы, мрачный ночной народ. Их не любили, боялись, ненавидели и презирали одновременно. Странные чудаки с размалеванными лицами в черных одеждах. Столкнувшись с любым из них, нормальная девушка должна была бежать, как от чумы. Тина столкнулась, но не убежала…

Это случилось в ночном клубе, не слишком дорогом, не слишком популярном. Тина забрела в него случайно, будучи уже в изрядном подпитии, уставшая от ночной жизни и от самой себя. Наверное, от этой усталости и злости она не сразу заметила, куда попала, а когда заметила, почти не испугалась.

Готический клуб, готическая тусовка, черные люди с лицами, похожими на маски, музыка, наматывающая нервы на кулак, лазерные лучи, выжигающие в сетчатке дыры, и она… в белой курточке, с бутылкой водки в одной руке и крошечной дамской сумочкой в другой, с лицом, которое своей бледностью не уступит их маскам. Ворона-альбинос в стае черных собратьев…

— Со своим алкоголем нельзя. — Бармен, высокий мужчина со стянутыми в конский хвост волосами и татуированными руками, кивнул на бутылку с водкой.

— Хорошо, — Тина отодвинула бутылку, лучезарно улыбнулась, — налей мне чего-нибудь не слишком крепкого.

— Паспорт, — мужчина скрестил на груди руки так, что татуировки стали особенно заметны: кельтские узоры, шипы, потеки крови…

— Что? — Тина так увлеклась разглядыванием татуировок, что не сразу поняла, о чем речь.

— Покажи свой паспорт, — повторил он, глядя куда-то поверх ее головы.

— Зачем?

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать. — Она почти не покривила душой, до совершеннолетия оставалось всего пару дней.

— Паспорт, — бармен стоял на своем.

— С ума сойти! — Тина тряхнула головой. — Это же ночной клуб, а не институт благородных девиц! Ну, пожалуйста, плесни мне чего-нибудь слабоалкогольного.

Мужик перегнулся через стойку, поймал Тину за ворот курточки, притянул к себе, сказал миролюбиво: