Эшафот забвения - Платова Виктория - Страница 54

– Ничего, что он без галстука? – кивнув на Митяя, спросила я у Джеймса Бонда.

Митяй залился краской (бедный мальчик!), а метрдотель только хмыкнул (старая закалка!).

– Ваш столик. Прошу. Сейчас подадут вино. – Он любезно отодвинул тяжелый стул, и я тотчас же угнездилась на нем. – Меню, пожалуйста.

– Спасибо. Садись, милый, – цыкнула я на Митяя, с лица которого еще не сошел смущенный румянец.

– Мать твою, мы выглядим как идиоты, – прошипел он, как только метрдотель нас покинул.

– Отчего же?

– Посмотри на себя. Ты как будто со строек народного хозяйства приперлась. И я не лучше! – Здесь Митяй явно преувеличивал: он выглядел вполне сносно – отглаженные брючата, джемпер и свежая сорочка.

– Тебя это смущает?

– Откровенно говоря, да.

– Да наплюй ты на все. Слушай музыку, пей вино и наслаждайся жизнью.

– Вообще-то я не пью…

– Ты хоть раз можешь отступить от своих правил?

– Ну, хорошо, – нехотя согласился Митяй. И я подозревала, что он сделал это только для того, чтобы избавиться от смущения.

– Что ты будешь есть? – спросила я, углубившись в меню.

– Не знаю… Мне все равно.

– Вот, например, шашлык по-карски…

– Я не ем мяса.

– Извини, протертого молочного супа в меню нет. Ладно, не злись, сейчас подыщу тебе компромиссный вариант…. Салат из кинзы и свежих помидоров тебя устроит? И сулугуни?

– Да.

– Господи, какой же ты скучный человек! Неужели хотя бы раз в жизни нельзя наплевать на правила? – Я откинулась на спинку и поставила ногу на стул.

– Зато с тобой не соскучишься… Ты бы еще с ботинками на скатерть влезла, – укорил меня Митяй.

– Еще не время, – туманно пообещала я. Я заказала подошедшему официанту множество блюд с потешными и трудно произносимыми грузинскими названиями и две бутылки “Цинандали” – в память о первом визите в “Попугай Флобер”. Официант разлил вино, и, когда он удалился, я подняла бокал:

– Хочу выпить за тебя, Митяй. Ты милый.

– Не очень-то ты разнообразна в эпитетах.

– Да нет, просто ничего, кроме этого, я в тебе не нахожу. Прости.

– А я не нахожу в тебе даже этого.

Боже мой, только сегодня утром я позволила жалкой мысли о том, что я хочу его, уютно устроиться на груди. А еще вчера его тело, так безжалостно и так нежно касавшееся меня, казалось мне таким привлекательным… Он не будет спать с тобой, а ты не будешь спать с ним. Это невозможно…

Как жаль, что это невозможно. Я грустно посмотрела на Митяя и, не говоря ни слова, выпила вино.

– Симпатичная музыка, – виновато сказал Митяй. Музыку можно было назвать какой угодно, только не симпатичной.

– Это Дебюсси. “Послеполуденный отдых фавна”. – Больше всего я боялась, что Митяй спросит “а кто такой Дебюсси?”. Но он не спросил, и мне даже захотелось поцеловать его за это.

Еда была вкусной, а вино легким – легким и смущающим душу одновременно. Под Дебюсси между нами начали рушиться все барьеры, Гайдн ускорил этот процесс, а третья бутылка “Цинандали” довершила дело. Глаза Митяя снова перестали быть уныло голубыми, в них появилась глубина и оттенки всех цветов сразу. Спустя два часа я уже знала о нем все. Он выговаривался так, как будто никто и никогда до этого не давал ему шанса быть услышанным.

– Черт его знает, почему я все это тебе рассказываю, – иногда пытался оправдаться он.

В его жизни не было ничего примечательного, это была самая обыкновенная жизнь, не заполненная ни особыми привязанностями, ни особой любовью. Даже особой морали у него не было, только афоризмы в еженедельнике. Он два раза ломал правую руку, три раза ему вправляли вывихнутое плечо; он перенес сложную операцию на голеностопе и только потому не стал профессиональным спортсменом. Все, что мучило его, ограничивалось мениском и растяжением связок. Ему нравился порядок и темное белье, ему нравились натуральные блондинки с маленькой грудью, это часто не совпадало, потому что все блондинки в его жизни носили пятый размер лифчика.

– А Валентина? – не удержалась я.

– Мне не хотелось бы обсуждать это с тобой.

– Прости, пожалуйста…

Интересно, чем такой парень мог привлечь Кравчука?

И все же в Митяе было что-то такое, что по-настоящему волновало меня. Не голая же физиология, в самом деле!..

Его отец был крупным чиновником в Спорткомитете, а мать одно время тренировала юношескую сборную страны по спортивной гимнастике. Митяй боготворил их. Но тринадцать лет назад они погибли в автомобильной катастрофе. На следующий день после катастрофы четырнадцатилетний Митяй возвращался в Москву из пионерского лагеря. И в метро, уткнувшись в газету “Советский спорт”, которую бегло просматривал сосед, он прочел сообщение о гибели своих родителей.

– Ты не представляешь, что это такое… Летний день, и метро битком набито людьми, все сверкают потными подмышками и утираются платками размером с наволочку. А рядом со мной сидит лысый хрен и читает “Советский спорт”… Я до сих пор помню его ухо… И родимое пятно на щеке. Я просто хотел посмотреть, как сыграл “Спартак”, а увидел эту черную рамку: “Вчера, в автомобильной катастрофе погибли… Национальный олимпийский комитет скорбит…” И потом – они. Ты знаешь, что это такое, узнать о смерти близких из дурацкой газеты в метро? Когда невозможно ни закричать, ни заплакать, только вцепиться в сиденье и думать, что у тебя еще переход с “Белорусской" – кольцевой на “Белорусскую" – радиальную… Ты знаешь, что это такое? Я больше никогда не читал “Советский спорт”, я вообще больше ничего не читал. Почти ничего… Как будто мог увидеть эту рамку еще раз…

Я протянула руку и осторожно сжала ладонь Митяя.

– Что ты… Все в порядке.

Митяй и его старшая сестра разменяли огромную четырехкомнатную квартиру родителей на Тверской-Ямской, и Митяю досталась Якиманка. И спортивные кубки матери, в которые я стряхивала пепел. Прости меня, Митяй…

– Пора уходить, – наконец сказала я.

– Да, наверное. Спасибо за вечер.

– Ну что ты…

Когда официант принес счет, все очарование вечера сошло на нет, а “Цинандали” мгновенно выветрилось из головы: в запредельном кабаке и цены были запредельными. Но я была готова к этому. Митяй выдержал ценовой удар спокойно, он вообще привык держать стойку.

– Я заплачу, – сказал он.

– Нет. Сюда мы приехали по моему приглашению. Так что плачу я.

Митяй с сомнением посмотрел на меня: околачиваясь на студии, в группе Кравчука, он не мог не знать, сколько я зарабатываю. Для того чтобы вот так посидеть с мальчиком в симпатичном кабаке пару-тройку часов, я должна была бы горбатиться три месяца.

– Интересно, чем? – наконец не выдержал он.

– Момент.

Пора было вспомнить вылазки в навороченные бутики и плебейские универмаги. Украденный у Братны “Паркер” вселял в меня уверенность. Внимательно осмотрев внутренности ресторана, я наконец нашла то, что искала, – разудалая компашка нуворишей, потные рожи, запотевшие бутылки с водкой, поросенок, фаршированный икрой.

– Я сейчас приду.

– Ты куда? – почуял неладное Митяй.

– Сиди смирно. Экспроприация экспроприаторов.

– Ты что задумала?.. – Но он уже не успел меня удержать.

Я подошла к столу с компашкой, выбрала жертву и невинно попросила у нее закурить. Жертва посмотрела на меня мутным глазом, но прикурить дала. Через пять минут я уже сидела за своим столиком и на глазах у изумленного Митяя потрошила бумажник: триста долларов и распухшее отделение с рублями. От неожиданности Митяй потерял дар речи.

– Ты.., ты что это сделала?

– Пошерстила буржуа. А что? – Я была абсолютно спокойна. – Не обеднеет.

– Ты воровка?

– Ага. Воровка на доверии.

– На каком, к черту, доверии? Самая банальная карманница!

– Хочешь позвать милицию? Или эту, как ее, – я щелкнула пальцами, – секьюрити?

– Ну, ты и!.. – однако возмущение Митяя куда-то испарилось. – Ты просто меня поражаешь! И часто ты проделываешь такие штучки?

– Не часто. Сегодня – специально для тебя. Показательные выступления. Главное, чтобы тебя не стошнило от твоей же собственной нравственности. Ну что, двинули?