Эшафот забвения - Платова Виктория - Страница 50

– Не знаю. – Я ожидала чего угодно, только не этого. – Ты совсем другая. Не такая, как я…

– Конечно, не такая. Я выкуриваю две пачки сигарет в день и ем мясо руками вместо того, что почистить зубы.

– Вижу. Ты можешь пожить здесь, – упрямо сказал он. Упрямство тоже шло ему.

– А что скажет твоя девушка?

– А почему она должна что-то сказать?

Конечно, почему она должна что-то сказать, Ева? Вот тебя и поставили на место, кому придет в голову ревновать своего роскошного жеребца в крупных яблоках к седой опустившейся бабе с парой теплых носков и единственным свитером? Я вдруг почувствовала ненависть и к Митяю, и к его Валентине, интересно, какие записи ведет в своем еженедельнике она – “бег – 10 км, отжимание – 78 р ”? Наверняка что-либо подобное…

– Может быть, ей будет неприятно, – высказала осторожное предположение я.

– Вообще-то ее сейчас нет. Она в Лиссабоне, со сборной по легкой атлетике Она профессиональная спортивная массажистка.

Естественно, только это и можно предположить, если не фитнесс-центр, то спортивный массаж. Подобное ищет подобное, им есть о чем поговорить в постели.

– Ты собираешься жениться на ней? – Ну зачем я это спрашиваю, да еще с интонациями какой-нибудь двоюродной тети из города Трубчевска Брянской области, большой специалистки по засолу грибов… Как будто мне действительно интересно, женится ли Митяй на спортивной массажистке Валентине, или на инструкторе по аэробике Агриппине, или на специалистке по калланетике [7] Пульхерии…

– Я не думал об этом. Со временем, наверное, – убийственная откровенность.

Я наконец-то доела свой кусок мяса и вытерла губы тыльной стороной ладони – Слушай, Митяй, зачем тебе нужно, чтобы я осталась?

– Ты волнуешь меня. Ты волнуешь меня по-настоящему, – просто сказал он. Он совершенно не умеет лукавить, надо же, какое хорошее и какое забытое человеческое качество… Реликтовое образование, сохранившееся только в трицепсах у спортивных инструкторов.

– ?

– Нет, это совсем не то, что ты подумала… Спасибо, Митяй, ты умеешь делать комплименты женщинам, ничего не скажешь…

– Ты забавная, ты совсем другая, ты такая живая… Мне даже кажется, что это и есть настоящее… Я бы хотел знать о тебе хоть что-то…. Я не умею говорить, но…

– Забавная, вот как.

– Ты обиделась?

– Нет, я польщена. Ты тоже очень забавный, особенно тебе удался подкат, я чуть не растеряла остатки зубов…

– Прости меня за вчерашний вечер.

– Нет, это ты прости за все предыдущие дни. Так что будем считать, что с любезностями покончено.

– Когда ты едешь на студию?

– К двенадцати. Сегодня первый просмотр рабочего материала.

– Они успели так быстро?

– Конечно, Братны торопится и потому платит проявщикам бешеные деньги в отличие от нас, грешных…

– Я через час еду в клуб и не смогу забросить тебя на студию, извини. – Митяй вытащил из кармана ключи и осторожно положил их на стол, рядом со сковородкой. – Это от квартиры, возьми, пожалуйста. Приезжай после работы…

Брелок на ключах был точно таким же, как я и предполагала, точно таким же, каким он и должен быть у мальчиков, подобных Митяю, – маленький футбольный мяч и галльский петух последнего чемпионата мира…

…Совершенно сбивший меня с ног своими неожиданными признаниями Митяй уехал.

Оставшись одна, я бесцельно прошлась по квартире – еще одно случайное пристанище в моей жизни, еще один перевалочный пункт, и это, похоже, никогда не кончится… Почему он сказал мне то, что сказал? Я не могу волновать его как женщина, я вообще не волную его, – скорее его волнует та растленная часть человечества, которую я, по его мнению, достойно представляю. Мир запретных удовольствий и таких же запретных неприятностей, мир, где легко можно воспользоваться неудобными словами, где от них можно ждать только провокаций. И в то же время они не значат ничего. В этом – моем, как ему кажется, – мире никого нельзя оскорбить и никого нельзя возвысить.

Забавная. Он именно так и сказал – “забавная”.

Странно, еще никто не называл меня так. Еще никто не рассматривал меня с точки зрения забавности плюшевого мишки или презерватива со звуковой микросхемой, который начинает наигрывать “Естедей” во время эякуляции…

Я толкнула дверь в комнату Митяя – как всегда, идеальный порядок, по-солдатски заправленный топчан, подметенный палас, вылизанный до блеска пол. На велотренажере ни пылинки, похоже, он одержим манией чистоты, есть и такой вид маньяков, серийные убийцы хлебных крошек на столе и морщин на простынях. И это самый тяжелый случай.

В зеркальных створках шкафа отразился мой силуэт – Боже мой, как давно я не видела себя в зеркалах, как давно не хотела видеть!

…Мой силуэт – силуэт забавной женщины, жизнерадостной шлюхи, сексуально озабоченного коверного клоуна. Я подошла поближе и коснулась поверхности зеркала рукой – там, где было мое лицо. Мое изменившееся лицо.

Впрочем, не так сильно оно изменилось, просто ушло в глубокое подполье, прожило там какую-то жизнь и привыкло обходиться без света. И эта седина – она действительно старит меня… Даже не старит, нет, она уничтожает меня, забивает все поры, делает черты расплывчатыми. Он сказал вчера – “у тебя совсем нет морщин”. У меня нет морщин, но и жизни в глазах тоже нет, есть только ожидание близкого конца, и в этом я становлюсь похожей на убитую Александрову.

Не отрываясь от зеркала, я сняла длинную футболку, которая по совместительству вот уже несколько месяцев выполняла функции ночной рубашки. Зачем я это делаю, зачем провожу смотр уже давно погибших, увязших в болотах войск? Неужели только для того, чтобы объективно взвесить свои шансы у Митяя? Именно для этого, девочка, именно для этого. Тебе просто хочется переспать с ним, вот и все. Вот и все, фигура ничуть не изменилась, я по-прежнему легко могу обходиться без лифчиков, я немного усохла в бедрах, а возле паха появилась маленькая новая родинка – с правой стороны. Странно, я даже не заметила, когда она появилась. Когда я еще была Евой или когда стала безжалостной сучкой Анной Александровой? Или когда снова стала Евой?..

Быть может, мои мышцы не столь развиты, как у неизвестной мне Валентины, и икры не так накачаны, но… Я вплотную подошла к зеркалу и взглянула себе в лицо. Похоже, оно начало меняться, оно еще может измениться, стоит только заняться собой, заново подобрать макияж (так, как учил меня фээсбэшный педик-стилист Стасик). Стоит только потратиться на хорошую краску и вернуть волосам их прежний цвет (темно-каштановый, светло-русый с медным отливом, глубокий платиновый – каким еще он был?). Неделя интенсивной терапии, хороший крем, хорошая косметика – и я могу стать прежней сногсшибательной красоткой.

Стоп. Ты этого никогда не сделаешь.

Стать прежней – это значит попытаться вернуться в прошлое, в котором у тебя было так много грехов; это значит снова стать похожей на Анну… Это значит вспомнить то самое лицо, которое было соучастником стольких смертей. Этого ты никогда не сделаешь. Никогда.

Конечно, никогда не сделаю, тем более что у него уже есть женщина, возможно, дальние отголоски ее присутствия обнаружатся в шкафу: платья, халаты, нижнее белье, прокладки: все то, чем женщина метит территорию принадлежащего ей мужчины… Я раздвинула дверцы шкафа – так же, как вчера это сделал Митяй. И снова – никакого намека на длительную связь. Только внизу по-прежнему торчал ящик: унылое бельмо на глазу жизнерадостного, хорошо промытого глаза.

Я не могла удержаться от искушения – незабвенный Лапицкий назвал бы это поиском скелета в шкафу в самом примитивном, самом сниженном варианте.

Я легко открыла замки, чтобы так же легко разочароваться: это был набор резцов для гравюры, набор профессиональный. Резцов было множество, но все равно некоторые гнезда оставались пустыми. Они тускло блестели, они были в идеальном состоянии. Они что-то смутно напомнили мне что-то, что я видела совсем недавно. Покопавшись в памяти, я вдруг поняла, что рукоятки резцов сильно смахивают на ту единственную рукоять, которая была воткнута под сердце Александровой. Я даже тряхнула головой, стараясь сбросить наваждение. То ли нервы у тебя не в порядке, то ли ты действительно так сильно потрясена случившимся. Еще один шаг в этом направлении – и ты предположишь, что старуху по указке Кравчука заколол педантичный Митяй. Да еще таким экстравагантным способом. Я попыталась представить себе эту картину. Она получилась такой нелепой, что я даже рассмеялась.