В тихом омуте... - Платова Виктория - Страница 106

– Шикарный кабачок, девки! Это вам не клиторами под Большим театром трясти!

– Очень мило! А мальчики какие! Особенно этот, на входе…

– Слушайте, у Виктюка новый красавчик завелся в труппе, так у него балдометр – закачаться можно!..

Я зашла в кабинку, со злостью спустила воду, а потом присоединилась к девицам: начала подкрашивать губы.

Один из мужиков заинтересованно поглядывал на меня в зеркало, а потом протянул наманикюренную лапу к помадному тюбику.

– Какой тон, подруга?

Не удостоив его и взглядом, я выскользнула из туалета. Нашла в бильярдной Серьгу, и мы вернулись в зал.

А там уже было то, чего я ждала весь вечер. Несколько составленных в центре зала столиков оккупировал Володька Туманов со свитой. Свита его, за исключением нескольких человек, была женской, что вызвало нестройный глухой ропот в рядах гомосексуалистов. Но протестовать в открытую никто не решался – критическая масса Володькиного тела намного превышала массу худосочных гомиков, вместе взятых.

Володька чувствовал себя прекрасно – этому способствовали молоденькие девчонки в его окружении, которые напропалую стали строить глазки гомосексуалистам. Кроме них, вокруг Володьки вилось несколько молодых людей, похожих на начинающих жиголо.

Я подобрала спину, напустила на лицо выражение скучающей пресыщенности и молча прошла мимо Володьки, в то время как маленький Серьга подскочил к нему и троекратно, по-русски, облобызался.

Мы снова сели за столик, и я углубилась в стакан с вином, краем глаза держа в поле зрения Володьку. Мое появление вызвало у Туманова смутное беспокойство, он то и дело поворачивал огромную лохматую голову в нашу сторону. Наконец, не выдержав, направился к Серьге, присел за краешек стола. Деревянный стул под Тумановым жалобно скрипнул.

– Что за человек? – грубым веселым голосом обратился он к Серьге и указал на меня. – Почему не в тюрьме?

– Это Ева, – в очередной раз представил меня Серьга.

– Только не вздумай сказать, что эта дивная экзотическая орхидея произросла в деревне Колокуды!

– Да нет, она из Питера.

– Милое дело, – обратился Володька ко мне, – а я тут недавно зубы себе вставил, так что у меня мостов теперь, как на Неве. Кстати, вам какой мост больше нравится?

– Поцелуев, – улыбнувшись, ответила я и посмотрела на Володьку равнодушно-призывным взглядом.

– Если ты скажешь, что это твоя девушка, – я тебя уволю, а перед этим удавлю! – пригрозил Володька Серьге.

– Да пошел ты! – огрызнулся Серьга. – Лучше тете Глебе Народницкой кулаком погрози!

– Что, и она здесь? – удивился Володька; между собой они уже давно причислили несчастного Глебика к женскому роду. – Прямо вся вгиковская клоака сюда канализировалась.

– А я тебя предупреждал – не фиг сюда пидоров гнойных пускать. Их теперь не выкуришь!

– Как вам может нравиться такая деревенщина? – обратился Володька ко мне. – Никакой деликатности. У него же не пенис, а мотыга.

– А у вас? – надменно разлепила губы я.

– А у меня – самонаводящаяся ракета “СС-300”!

– Ходить не мешает?

– Серьга, да она зубки показывает, – восхитился Туманов, – хорошенькие зубки!

К столику уже подошел официант. Володька что-то шепнул ему на ухо. Спустя несколько минут официант снова появился с кувшином вина и блюдечком “бандерильяс”.

– Предлагаю выпить на брудершафт! – провозгласил Туманов. – Вы мне кого-то напоминаете.

– Не обложку ли журнала “Плейбой”, на которую вы дрочили в ранней юности? – Я сказала это, по-прежнему не глядя на Туманова, который даже прикрыл глаза от восхищения. Интуитивно я выбрала единственно верный тон, который мог зацепить Володьку: пошловато-откровенные реплики и равнодушный взгляд в пространство.

– Никак не пойму, чего в ней больше – ума или красоты? – обратился Володька к Серьге, сосредоточенно лакавшему водку.

– Всего понемногу. Особенно ума, – ответила я за себя, поставила подбородок на ладонь и долгим взглядом посмотрела на Туманова.

Володька не удержался и зааплодировал, сразу перейдя на “ты”.

– Ты роскошная девица! Ну как, нравится наше гнездышко?

– Да. Особенно название. Сам выбирал? Эти, – я кивнула в сторону тумановской свиты, – уже прошли отбор?

– Корнада! – воскликнул Володька и приложил руку к груди, в том месте, где под глыбой жира скрывалось мягкое влюбчивое сердце. А потом повернулся к Серьге:

– Переведи!

– Корнада – это глубокая рана, нанесенная рогом, – хмуро сказал Серьга. Это было очень кстати – секунда на обдумывание ответной реплики.

– Ты ранила меня в самое сердце, – добавил Володька.

– Мужчины дарили мне все, что угодно, но еще никто не награждал меня рогами. Я всегда успевала вовремя уходить.

– Ну, тогда выпьем за умение вовремя уходить, – провозгласил Туманов, – тем более что оно встречается так редко.

– Даже реже, чем ты думаешь, – ответила я и подняла стакан с вином.

Серьга откровенно заскучал – он всегда оказывался третьим, и не только в бездумных, ничего не значащих разговорах. Еще некоторое время он поглазел на нас осоловевшими от водки глазами, а потом поднялся и скрылся в недрах зала. Я почувствовала недоброе – его вихляющая воинственная походка и сжатые кулаки ясно говорили о том, что Серьге необходима эмоциональная и физическая разрядка.

– Не нужно было его отпускать, – машинально сказала я, сконцентрировавшись на жаждущих развлечений каныгинских руках, – когда Серьга надирается – жди сломанных переносиц!

– А ты откуда знаешь? – несказанно удивился Володька.

Я закусила губу – будь осторожней, Ева, следи за базаром, как говаривала шпана твоего детства; перебитый тумановский нос не должен всплыть, глупо прокалываться на мелочах.

– Да уж наслышана о его подвигах. Алена Гончарова рассказывала в минуты особого душевного подъема после шашлыков в Карелии. Алена, по-моему, тоже из ваших. Алена – моя близкая подруга. Я, собственно, и приехала в Москву с ее подачи. В Питере нам стало тесно вдвоем…

– А-а, – смутная тень воспоминаний пробежала по лицу Володьки, – это та самая питерская дрянь, которая сломала жизнь нашему маленькому марийскому другу. Я и сам от нее когда-то пострадал. – Туманов потер переносицу. – Косвенно, конечно. А Серьга серьезно влип.