Смерть на кончике хвоста - Платова Виктория - Страница 37

— Сколько вы с ним были знакомы? И когда расстались?

— Это имеет какое-то значение?

— В деле об убийстве все имеет значение.

— Христова невеста настучала? — проницательно спросила Никольская. — Целомудренная дрянь?

— Это не имеет никакого значения, — ушел от ответа Леля.

— А она не сообщила вам, что это прискорбное мимолетное событие имело место быть три года назад? Неожиданный пассаж.

— И больше вы не встречались с Радзивиллом? — Леля попытался взять себя в руки.

— Несколько раз. На презентациях… На показах. Он был большим любителем показов. И когда только время находил при его-то занятости!

— А вы неплохо осведомлены.

— Обыкновенная логика. И даже не женская, дорогой мой.

— А после того, как вы расстались… у Радзивилла появился кто-нибудь? — глупо спросил Леля.

Никольская погасила сигарету в крошечной, инкрустированной перламутром пепельнице и рассмеялась.

— Ну, расстались — это громко сказано. Наш роман уместился в неделю. Будет что вспомнить, когда отойду от дел. Он пригласил меня во Францию.

Леля поднял брови. И здесь — Франция. Радзивилл летел в Париж просто так, никаких деловых встреч у него запланировано не было. А что, если…

— Мы перешли на «ты» только в самолете, — продолжила Никольская. — Три дня в Париже, неделя в Ницце, сутки в Монте-Карло… Я поставила на зеро и выиграла пятьсот долларов… Он умел красиво ухаживать. Орхидеи в коробочках, милые ювелирные безделицы под подушкой. Я находила их каждый день.

— И что же было потом, когда вы вернулись?

— Мне не хотелось бы это обсуждать. Скажем так, в какой-то момент мы поняли, что не подходим друг другу. Слава богу, на это не ушло много времени.

— Что значит «не подходим»?

Никольская с сожалением посмотрела на следователя: бедняжка в свитере со спущенной петлей, давно не чищенных ботинках и кургузом пиджачке. Стоит ли потрясать его такое же кургузое воображение расшифровкой термина «не подходим»?

— Неужели вы не понимаете?

— Ну, хорошо… А с кем еще был… э-э… знаком Радзивилл?

— Думаю, об этом нужно спрашивать не у меня. Хотя он предпочитал определенный тип. Блондинки-манекенщицы с классическими параметрами. Да, в какой-то мере Герман… Герман Юлианович был однолюб. Все его пассии были похожи друг на друга и представляли яркий контраст с женой. Я видела его с несколькими девочками-моделями…

— С кем именно? — Леля достал блокнот, щелкнул ручкой и приготовился записывать.

— Не помню.

— А вы попытайтесь.

— Нет… К сожалению… — Никольская поднялась и направилась к вешалке, на которой была распята роскошная лисья шуба.

И Леля снова почувствовал легкое волнение в паху. Чтобы хоть как-то скрыть это, он мелким бесом подскочил к лисе и ухватился за воротник.

— Я помогу!

— Рискните.

Лелина так не к месту прорезавшаяся галантность действительно была сопряжена с риском: Ксения Никольская была на голову выше его. Надеть шубу ей удалось только со второго захода, унизительно присев перед Лелей. Никольская, сквозь зубы поблагодарив низкорослого следователя, направилась к выходу из гримерки. Леля поплелся за ней, чувствуя себя раздавленным.

— Его и вправду убили? — тихо спросила манекенщица, когда Леля распахнул перед ней дверь.

— Да. В тот вечер, накануне убийства, он ужинал с дамой в ресторане «Дикие гуси». Возможно, именно с этой. — Леля достал из кармана фотографию из бумажника покойного Радзивилла и протянул ее Никольской:

— Вот, взгляните.

Никольская впилась в фотографию глазами. А потом резко отставила ее.

— Нет, мне незнакома эта девушка, — подбирая слова, медленно произнесла она. — Никогда не видела ее раньше.

— А если присмотреться?

— Нет.

Она сказала это слишком поспешно, разом закрывая тему, как закрывают дверь в темный чулан с твердым намерением в него не возвращаться. Никольская тоже не хотела возвращаться в чулан — должно быть, в детстве она боялась темноты.

— А кто-нибудь еще ее опознал? — неожиданно спросила она.

— Почему вы спрашиваете?

— Просто интересно.

— Пока этот вопрос остается открытым. Ну, хорошо. — Леля вынул фотографию из рук Никольской и снова спрятал ее в карман.

— А какое отношение эта фотография имеет к Герману? — Похоже, слишком уж энергичная девушка решила перехватить у него инициативу ведения беседы.

— Они были найдены среди вещей покойного.

— Ну надо же! — в голосе Никольской послышались ревнивые нотки.

— Что же вы замолчали?

— Я просто внимательно вас слушаю.

— Убийство произошло третьего. А четвертого Радзивилл должен был вылететь во Францию.

Никольская подняла идеально подрисованные брови.

— Вот как?

— Частный визит.

— Частный визит… Я тоже через это проходила.

— Последний раз живым Радзивилла видели в тех самых «Диких гусях». Вы никогда там не были?

— Была. Надеюсь, в этом нет ничего криминального?

— С Радзивиллом?

— Может быть, и с ним. Не помню. А… личность его спутницы так и не установили?

— Нет. Ресторанная обслуга не смогла дать даже приблизительное описание.

— Ничего удивительного. Они никогда не видят лиц, — медленно произнесла модель.

— Как это — «не видят лиц»?

— Они смотрят на ноги. На ноги и чуть выше, неужели не понятно? В этом была одна из фишек Радзивилла. Он выбирал не просто блондинок. Он выбирал женщин с умопомрачительно длинными ногами.

— Как у вас? — не удержался Леля.

— Как у меня. Он даже измерял их длину. Думаю, в его халупе найдется какой-нибудь донжуанский список. Если эта старая польская курва его не сожгла…

Выйдя на улицу, Никольская погрузилась в устрашающего вида джип.

— Вас подвезти? — в ее словах было лишь надменное сострадание, не больше. Еще минута — и она подаст копеечку нищему следователю, отирающемуся на паперти закона.

— Не стоит.

— Как хотите. Знаете что… Поговорите с Виолеттой Гатти.

— Кто это?

— У нее модельное агентство «Калипсо». Только не выдавайте меня. Не говорите, что это именно я направила вас к ней.

— Поговорить? О чем поговорить?

Но джип, коротко рыкнув, уже тронулся с места и спустя мгновение затерялся в потоке машин на Камен-ноостровском. А Леля еще добрых пятнадцать минут топтался под сенью обшарпанных колонн «Ленфиль-ма», всеми силами пытаясь отвязаться от светлого образа Ксении Никольской. И только потом вытащил блокнот и печатными буквами вывел: "ВИОЛЕТТА ГАТТИ. МОДЕЛЬНОЕ АГЕНТСТВО «КАЛИПСО». И поставил против вычурной итальянской фамилии жирный вопрос. И такой же жирный восклицательный знак.

Ох уж эти агентства, ох уж эти модели, ох уж эти бесстыжие глаза, груди и берцовые кости! Проводить дознание с подобными бабенками — верный способ нажить себе гипертонический криз и аденому предстательной железы. Никольская, конечно, изрядная сука, но до чего хороша! Да и он тоже хорош: беседу провел — хуже не придумаешь.

Леля сунул руки в карманы, поднял воротник и направился в сторону метро «Горьковская».

Хороша-то она хороша, но что-то есть во всем этом… Что-то слишком уж не правдоподобное, что-то фальшивое. Какая-то заноза, которая торчит в свеженькой розовой пятке истории, рассказанной Никольской. Во-первых, она сама. Слишком уж легко согласилась и слишком быстро разоткровенничалась. Во-вторых, не очень-то она и удивилась известию о смерти банкира. Ну, то, что она его терпеть не могла, это и так понятно в свете вышеизложенного. Но хотя бы удивиться могла! Так, слегка, не особенно напрягая мышцы лица по этому поводу. Но она восприняла слова Лели как само собой разумеющееся. Она как будто знала об убийстве Радзивилла.

Ну и что, почему бы ей и не знать, все — живые люди, все — телевизор смотрят…

Стоп.

Что сказала ему Никольская? Что она только сегодня прилетела из Гамбурга… Да, из Гамбурга — и сразу же поехала на съемки. И домой она не заезжала. Но вряд ли в каком-то Гамбурге принимают телевизионные передачи из Питера. Остается, конечно, какой-то процент на телефонный звонок, но стоит ли кому-то названивать за границу, чтобы сообщить Никольской о смерти человека, с которым она не так долго была и с которым давно рассталась. Надо бы уточнить, как долго пробыла Никольская в Гамбурге. И потом — уж больно она умна, эта фотомодель. Причем ум ее не покачивается на уровне малого таза и не ютится между двумя роскошными сиськами. Ее ум виден в глазах. В глазах! и в слишком жесткой линии рта. Никольская с самого начала вывалила на Лелю максимум информации, ее даже за язык тянуть не пришлось. Завидное желание сотрудничать со следствием.