Смерть на кончике хвоста - Платова Виктория - Страница 36

Радзивилл был не очень-то приятным типом с шакальей головой и такими же шакальими желтыми глазами. Зато тело его было идеальным: стоило только взглянуть на один из высокохудожественных снимков — банкир в плавках, на собственной яхте, в одной руке зажат шкотик, а вторая держит фужер с шампанским.

Леля пригнулся к фотографии и заметил, что голый торс Радзивилла истыкан едва заметными дырками, похожими на булавочные или иголочные уколы. Никакой системы, никакой последовательности в этих уколах не было. Интересно, кто надругался над фотографическим телом — Агнешка или кто-то другой?

Зато другие фотографии не оставляли никаких сомнений: из них безжалостная рука домработницы выкорчевала всех остальных персонажей — они были либо отрезаны, либо (когда отрезать лишнее не представлялось возможным) заретушированы крупной нервной штриховкой. Ай да тихая сестра-хозяйка изТрускавца!

Леля скользнул глазами чуть ниже и тихонько присвистнул: в одной из глициниевых гирлянд был искусно вплетен черный толстый шнур. Кой черт шнур! Это был самый настоящий кнут из хорошей кожи, добротная плеть с раздвоенным концом. Леля осторожно провел по рукоятке плети и только теперь увидел выбитую надпись: «Probasti me , Domine, et cognovisti».

Переварить увиденное Леля так и не успел: его с головой накрыл полузадушенный от ярости голос Агнешки:

— Пся крев! Що ви тут робите?! Шахрай! Злодюга! Геть звiсдси!!! О, матка бозка, матка бозка!..

— Простите, ради бога, — пробормотал Леля. — Я не знал, что нельзя… Простите… Сочувствую вашему горю… Мы сделаем все возможное…

Но прежнее хрупкое равновесие так и не было достигнуто. Агнешка закрылась окончательно. Она наотрез отказалась говорить о Радзивилле и об Эмме Александровне, даже двадцатилетний сын Радзивиллов Адам вызывал в ней раздражение. К концу беседы Леля был почти уверен в том, что Агнешка Радзивилл ненавидит всех, кто так или иначе имел доступ к телу брата. Она хочет владеть безраздельно — если не им самим, то хотя бы памятью о нем, памятью, вплетенной в гирлянды из цветов. Чертов кнут… Интересно, что он может символизировать: власть над братом или рабскую покорность ему? Судя по иконостасу в комнате — последнее. Но ведь и рабы часто восстают…

Промучившись с Агнешкой еще полчаса, Леля наконец-то выяснил туманный смысл слова «повiя». Банальное «шлюха» — вот что это было. А к шлюхе двоюродная сестра Радзивилла прикрепила и фамилию — Никольская. Как-то раз Радзивилл привел в квартиру девушку, которая провела здесь ночь и оставила после себя расческу с клоком волос («Нечлуйна истота, о, матка бозка!») и упаковку противозачаточных таблеток («Яка розпуста! Ганьба!1»). Очевидно, ночная посетительница так поразила воображение целомудренной Агнешки, что она запомнила ее фамилию. Или позже выведала у самого Радзивилла.

Что ж, «нечлуйна истота» — это уже кое-что. Во всяком случае, мифические девочки Радзивилла начинают принимать вполне реальные очертания…

— Ты выяснил, что означает это выражение: "Probasti me , Domine, et cognovisti "? — спросилЛеля у Гусалова через два часа после визита на Ланское шоссе.

— Вот справочка, — Саня положил перед следователем листок бумаги. — Заверена специалистами по латыни. «Господи! Ты испытал меня и знаешь».

— Интересно, что это может означать? Судя по комнате старой девы, господом у нее числился сам Радзивилл.

— Что, у кузенов были какие-то непристойные тайны? — поинтересовался Гусалов.

— Не знаю, не знаю, — Леля тотчас же вспомнил истыканное булавочными уколами тело Радзивилла на снимке.

— А что залетная дамочка Никольская? Может быть, мне с ней встретиться? Снять показания? — оживился Саня.

— С ней встречусь я сам.

— Пользуешься служебным положением, Петрович? Ну-ну…

…Леля нашел Ксению Никольскую на съемочной площадке в одном из павильонов «Ленфильма». Она только что отснялась в клипе Известного Эстрадного Певца, где довольно удачно изображала неприступную возлюбленную. Известный Эстрадный Певец выступал в клипе страдающей стороной.

На жалкие корочки Лели Никольская даже не взглянула.

— Что вам угодно? — спросила она, когда Леля проводил ее до гримерки.

— Поговорить.

— Господи, ну нет покоя… Просто нет покоя… Только сегодня прилетела из Гамбурга, сразу на съемку, даже переодеться не успела. Я ведь уже все рассказала вашим людям… О том, что Марина перевозила наркотики, я и понятия не имела… И вообще, мы никогда не были близкими подругами, выступали несколько раз вместе на показах, не более того…

— Боюсь, что я не по этому поводу, — прервал Никольскую Леля.

Судя по всему, веселая у вас жизнь, девчонки!..

— Не по этому? А по какому?

— Мы можем поговорить?

— Я очень устала…

— Это не займет много времени.

— Ну, хорошо, — смилостивилась Никольская. — Проводите меня в гримерку.

В гримерке манекенщица сразу же сбросила с себя накидку из перьев, призванную подчеркнуть стервозно-птичий характер героини клипа.

— Вас не смутит, если я начну переодеваться?

— А вас?

Никольская выразительно посмотрела на Лелю и улыбнулась: улыбка была такой же безжизненной, как и грим для съемок клипа о поруганной чести Известного Эстрадного Певца.

— Меня — нет.

Она уселась на стул перед гримерным столиком: теперь Леля мог созерцать только ее голую спину, вспоротую узким рубцом позвоночника.

— Ну, и о чем вы хотели со мной поговорить?

— О Германе Юлиановиче Радзивилле.

— Что, с ним что-то произошло?

— Ну, как вам сказать… Его убили. Позвоночник Никольской изогнулся и завибрировал, как хвост воздушного змея.

— Что вы говопите. — с видимым удовольствием произнесла Никольская, ничуть не удивившись этому известию.

Леля ожидал чего угодно, только не подобной реакции.

— Странно, — наконец сказал он. — Странно. Вы ведь были… близки некоторое время.

— Ну и что?

— Ничего… Но я думал… Если между людьми когда-либо существовала связь…

— Мне наплевать, о чем вы думали.

Быстро сняв грим, Никольская поднялась и так же быстро спустила бретельки на платье. Платье упало на пол, и перед Лелей во всей красе предстала вздернутая грудь манекенщицы. Леля почувствовал зуд в ладонях и покраснел. Никольская переступила через валяющийся на полу кусок ткани и, виляя бедрами, отправилась в дальний угол гримерки.

— Я бы хотел поговорить с вами о покойном, — просипел Леля.

— У меня нет желания о нем разговаривать.

— Тогда мне придется вызвать вас повесткой. А мне бы этого не хотелось. Честное слово. — Еще бы, визит в управление такой роскошной эксгибиционистки парализует работу сотрудников на целый день.

Никольская все так же бесстыдно-неторопливо влезла в джинсы и натянула свитер. Прямо на голое тело. Раздвоенный змеиный язык груди скрылся в шерстяных недрах, и Леля сразу почувствовал себя лучше.

— Ну, хорошо. Что именно вас интересует?

— Все. Все, что касается ваших отношений с Радзивиллом.

— Наших отношений… — Никольская неторопливо раскрыла сумочку, достала пачку слабеньких дамских сигарет и закурила. — Вы посещаете секс-шопы, господин следователь?

— Не понял…

— Хотя бы иногда. — Кольцо дыма, выпущенное Никольской, лениво поднялось к потолку. Не дав ему раствориться в воздухе, манекенщица соорудила еще одно, при этом рот ее округлился, и Леля с ужасом обнаружил, как вся его милицейская благовоспитанность на предельной скорости мчится к низу живота.

— Нет.

Он решил отделаться полуправдой. Переступить порог срамного заведения ему мешала должность, но втайне он мечтал, что когда-нибудь по одному из многочисленных дел у него будет проходить владелец интим-салона. Хотя бы в качестве свидетеля.

— Жаль. Любая, самая грязная порнокассета в любом секс-шопе — вот и вся суть наших отношений с Германом Юлиановичем.

— В каком смысле?

— В самом что ни на есть прикладном. В женщинах его интересовали только определенные места.