Куколка для монстра - Платова Виктория - Страница 11

Вот и сейчас – отлив, который обнажит подгнившие остатки снастей, забытых на самом дне моего измученного болезнью тела…

– Остановите машину, – слабеющим голосом попросила я. – Я неважно себя чувствую.

Виталик вопросительно повернулся к капитану, я впервые увидела его смазанный, нерезкий, почти женский профиль. Мужчины с таким профилем вынуждены всю жизнь самоутверждаться, гонять по шоссе с предельной скоростью и отбивать жен у своих лучших друзей…

Были ли в моей прошлой жизни такие мужчины?..

– Тормозни, – бросил капитан, – а то еще кони двинет, отвечай потом за нее… Не разгребемся.

Виталик послушно остановил машину, и я почти вывалилась из машины, хватая ртом загустевший от холода февральский воздух. Капитан вышел вслед за мной, остановился в отдалении и закурил.

– Можно сигарету? – Я пришла в себя настолько, что даже почувствовала неловкость оттого, что эти враждебные мне люди стали свидетелями моей слабости.

– А вам можно? – проявил запоздалое участие капитан.

– Мне все можно, – взяла на себя смелость установки диагноза я.

– Без фильтра, – неожиданно смутился он.

– Один черт. Валяйте без фильтра.

Капитан протянул мне сигарету и щелкнул зажигалкой. Я затянулась и тотчас же решила, что с сигаретой без фильтра я погорячилась: в рот сразу же набились кислые крошки табака, и запершило в горле. Я судорожно сплюнула и отбросила сигарету в снег. Капитан с интересом проследил за траекторией ее полета и одобрительно покачал головой:

– И правильно. Вот Олег вообще никогда не курил. Был адептом здорового образа жизни. Так и погиб, а ни одной сигареты не выкурил. Таким вот образом обстоят дела. А я дымлю как паровоз. Бросать надо.

– Да.

– А как это – ничего про себя не помнить? – вдруг совсем по-детски спросил он и с любопытством посмотрел на меня.

Вопрос застал меня врасплох, я и сама не знала, как ответить на него.

– Кое-что я помню… Или думаю, что помню.

– Что? – Капитан внутренне подобрался.

– Ну, например, мне нравятся старые американские черно-белые детективы. Так же, как вашему другу.

– И все? – разочарованно вздохнул капитан.

– Да.

– А все-таки – что значит не помнить ничего, кроме черно-белых детективов?

– Не знаю… Это… Это как будто быть женой Синей бороды. Открыты все двери, кроме одной, в которую до смерти хочется попасть. А можно не попасть до самой смерти… Тебе нужна только эта дверь, и можно сколько угодно биться в нее головой. А где чертов ключ – неизвестно…

Почему я вспомнила вдруг о Синей бороде? И не к нему ли везет меня капитан Лапицкий?

– Куда мы все-таки едем?

– Э-э, детка, тебе нужно научиться справляться с отчаянием, иначе ты просто сойдешь с ума.

– Чертов ключ искать, – серьезно глядя на меня, ответил капитан.

…Этот маленький уснувший дачный поселок ни о чем не говорил мне. Еще одно место, которое ни о чем мне не говорит.

Виталик легко ориентировался в непроглядной тьме каменных и деревянных заборов – чувствовалось, что здесь он был не раз. В салоне машины царило напряженное молчание, я даже не заметила, как оно сменило необязательную, немного нервную болтовню водителя и капитана.

Я ждала конца этого ночного пути, и он наступил.

– Приехали, герр капитан, – скромно возвестил об этом Виталик и заглушил мотор.

– Совсем тебя стажировка в Германии испортила, дурила, – мягко пожурил подчиненного капитан. – Сколько раз просил – прекращай эти свои бундесовые штучки…

– Можно, конечно, в русском стиле – «майн херц», – не унимался водитель. – Но это уже нарушение субординации.

– Посидите пока, – вежливо обратился ко мне капитан, – сейчас за вами придут.

Лапицкий и Виталик вышли из машины, и их тотчас же поглотила ночь. Я осталась сидеть в салоне автомашины с равнодушным, как сфинкс, оперативником (кажется, его звали Вадим). Минуту я наблюдала за его неподвижным тяжелым затылком. Подобные затылки обычно намертво привязаны к коротким борцовским стрижкам… (Господи, откуда такие мысли о стрижках? Может быть, я невинная племянница заведующего мужским залом какой-нибудь провинциальной парикмахерской?) Я все смотрела и смотрела на этот затылок – бессмысленно долго, как смотрят на дождь. И лишь когда под жесткой скобкой волос оперативника проступили контуры родимого пятна, поняла, что привыкла к темноте, что ночь перестала сопротивляться глазам.

Самое время осмотреться.

…Виталик подогнал машину вплотную к прочному основательному забору. Наискосок от меня чернела железная дверь, ощетинившаяся видеокамерой. Неужели именно так выглядят конспиративные особняки следственного управления? Я приоткрыла дверцу машины.

– Вам же сказано было – сидеть, пока за вами не придут, – едва слышно пробубнил оперативник. Очевидно, он стеснялся своего голоса, несерьезно-тонкого для такого внушительного затылка. – Закройте дверь.

Пришлось повиноваться. Но на секунду, перед тем как захлопнуть дверцу, я услышала лай и басовитое поскуливание за забором.

Собаки. Только этого не хватало. Я поймала себя на том, что составляю перечень пород собак. Самыми симпатичными мне казались ризеншнауцеры. Интересно, любила ли я ризеншнауцеров, когда была собой?.. И вообще, существует ли кто-то, кого я любила? Эта мысль вдруг пронзила меня острой горечью; нет, черт возьми, лучше думать о собаках.

…Когда я дошла до ирландского сеттера, появился капитан Лапицкий.

– Идемте, – сказал он и придержал меня за локоть, помогая выбраться из машины.

Спустя несколько секунд мы уже были возле железной двери. Мутный зрачок видеокамеры следил за нами – я физически ощущала это бесцеремонное разглядывание. Неожиданно я почувствовала, что покрываюсь испариной, – этот механический оценивающий взгляд был странно знаком мне. Гораздо более знаком, чем глаза всех тех, кто общался со мной в последнее время… Как будто он сопутствовал мне всю жизнь в самых разных местах. Я даже зажмурилась от близости разгадки: стоит только напрячь позвоночник, вытянуть шею – и шрамы на ключицах вытянутся в тонкую линию и я обязательно что-то вспомню…

Нет, черт возьми, нет. Я свернула не в тот проход, и лабиринт закончился тупиком. Да и наваждение видеокамеры исчезло, не успев укрепиться в сознании.

– Нет, нет, я не могу вспомнить..

– Что – «вспомнить»? – Капитан странно оживился. – Что-то кажется вам знакомым?

– Не знаю… Нет.

– Звоните, – почти приказал мне капитан, подбородком указывая на кнопку звонка.

Я подняла руку и сильно надавила на черную блестящую пуговицу. Автоматически щелкнул засов. Капитан галантно толкнул дверь, она приоткрылась В образовавшуюся щель я увидела, как какая-то женщина в старом пуховике загоняет в дом двух собак.

Кажется, это были ротвейлеры… Когда несколько минут назад я перебирала породы, я даже не вспомнила о них. Теперь это показалось мне странным, я вдруг почувствовала, что именно эту злобную, в рыжих подпалинах породу должна была вспомнить прежде всего. Но почему, почему, Господи?..

И снова пот заструился по моему заиндевевшему от предчувствия позвоночнику, и я почувствовала такую слабость в коленях, что уцепилась за руку капитана.

– Вам плохо? – спросил у меня капитан. Но теперь в его голосе не было и следа участия. Он изучал, препарировал мои реакции; более того, он находил их вполне естественными, он как будто ждал их. Это ожидание предполагало знание. Знание, которого я была напрочь лишена.

Нельзя давать ему повод торжествовать.

– Зачем вы приносили мне тогда фотографию Цыбульского? – совершенно невпопад спросила я, только для того, чтобы не молчать, только для того, чтобы не слышать приглушенного неистового лая собак в доме.

– А мне он вообще очень симпатичен. Белый шарф, очки, настоящий интеллектуал в настоящем времени. Вам нравятся шестидесятые?

Я пожала плечами.

– Но актера-то помните?

Я повернулась к нему, переступила с пяток на носки, стоя прямо в середине расчищенной от снега дорожки: