Куколка для монстра - Платова Виктория - Страница 10

– Да-да, я знаю, – он старался не раздражаться, но у него это плохо получалось. – Ты ничего не помнишь. Твоя башка забита всякой всячиной, как старый чердак, но главного ты не помнишь, черт возьми! Я даже не знаю, как к тебе обращаться, потому что не знаю, как тебя зовут… Неестественно, чтобы у человека не было имени, а тебе даже в голову не приходит взбунтоваться по этому поводу…

– Бессмысленно бунтовать по этому поводу, – тихо сказала я, – я просто надеюсь… Вы ведь надеетесь, что дослужитесь до майора?

– Больше всего я надеюсь на то, что все-таки узнаю, кто ты.

– Зачем? – Я внимательно рассматривала парапет эстакады, надеясь найти там следы катастрофы, в которую попала. – Ведь то, что случилось два месяца назад, – несчастный случай, только и всего. Вы понимаете? Произошел несчастный случай, и ваш друг погиб. Никто не виноват.

– Почему ты так упорно пытаешься убедить меня в том, что произошел несчастный случай? – Он продолжал испытывать меня. – Ты слишком категорична для человека, потерявшего память. Или ты забыла, о чем я говорил тебе? Или ты придерживаешься линии людей, которые хотели бы выдать это за несчастный случай?

Может быть, ты сдашь мне этих людей, и я обещаю провести дело с минимальными потерями для тебя.

– Каких людей?

– Тех, кто был в машине, которая преследовала вас.

– Я ничего не помню.

– Удобная позиция. Мужчина, который ничего не скажет, потому что мертв, и женщина, которая ничего не говорит, потому что, видите ли, у нее не все в порядке с головой. Но ты не учитываешь одной вещи. У наших экспертов башка варит, и установить, что вас преследовали, не составило большого груда.

Я молчала. Мне нечего было сказать.

– Тормозной путь – не ваш, нет… Машины, которая шла за вами. И вмятина на правом крыле. На правом, хотя ваша машина ударилась лбом, и именно этой вмятины именно в этом месте не должно было существовать. Но даже не это главное. В вас стреляли. Это несложно было определить. У Олега было несколько скользких дел, каждое из которых неприятно пахло. У меня есть версии, и ты легко вписываешься в любую из них, уж прости. Думаю, если бы Олег был один, он бы смог уйти от кого угодно. Он классный водила… Был классным водилой, – поправился капитан. – Тебе только нужно сказать, кто преследовал вас.

Я устала. Я опустилась на мокрые камни эстакады и закрыла глаза.

– Я не знаю. Неужели вы не можете понять, что мне гораздо тяжелее, чем вам. И что в моей нынешней ситуации я предпочла бы участь вашего друга.

– Участь моего друга… Очень хорошо. Вот здесь вас и нашли, запаянных в груду металла. Он умер сразу. Та, другая, тоже умерла сразу. А вот тебе не повезло.

– Да. Я им завидую, – сейчас, здесь, посреди пустого шоссе, это было правдой.»

– Вы действительно не узнаете этого места? – Его тупая настойчивость клонила меня в сон, несмотря на пронизывающий ночной холод.

– Нет. Я замерзла.

– Пойдемте в машину, там бутерброды и кофе, – бесцветным голосом сказал капитан, но остался стоять.

Не дожидаясь его, я отправилась к машине.

– Эй! – Он нагнал меня в два прыжка и, задыхаясь, бросил:

– Я все равно не верю тебе. Даже если бы все врачи мира выстроились бы передо мной в очередь и начали бы убеждать меня белым стихом или каким-то там гребаным верлибром, что ты не знаешь, что творишь, и не помнишь, что творила, – я бы и тогда им не поверил…

– Белый стих и верлибр – одно и то же, – безразлично заметила я. Мне было совершенно все равно, что еще он мне скажет. – А вы – просто полный кретин. Даже странно, что я села в машину человека, который был вашим другом…

Я почувствовала его жесткие руки на своем затылке, они ухватили меня за шиворот, как нашкодившего щенка, с единственной целью – утопить меня в целях высшей справедливости.

– Не нужно испытывать милицейского терпения, – бросил он моему затылку. – Обычно это неважно заканчивается. А для тебя может кончиться совсем плохо – Отвезите меня обратно, – равнодушно ответила я. – Неужели вы не видите, что мне нечего вам сказать?

Он ослабил хватку, а потом и вовсе отпустил меня. Приступ ярости прошел так же внезапно, как и начался.

– Хорошо. Черт с тобой. Хорошо.

Мы вернулись к машине.

Водитель Виталик меланхолично крутил ручку настройки автомагнитолы – ни одна из радиостанций, похоже, не удовлетворяла его. Второй (кажется, его звали Вадимом) так же меланхолично жевал бутерброд с сыром. Оба с любопытством воззрились на нас.

– Ну что, шеф? – с развязной почтительностью промурлыкал Виталик, остановившись наконец на растрескавшемся от времени голосе Ива Монтана. – В порядке?

– В полном, – капитан поморщился. – Трогаем.

– Согласно утвержденному оперативному плану? – не унимался Виталик, скосив на меня прозрачный от дерзости взгляд.

– Согласно, – коротко ответил Лапицкий. Провал плана с местом катастрофы у эстакады сделал его немногословным – Понял, – Виталик завел машину, и спустя несколько секунд мы уже мчались по шоссе.

Но не в сторону Москвы.

С каждой минутой мы отдалялись от нее, а вместе с ней и от клиники. От моей маленькой палаты с полом, покрытым прохладным линолеумом. Я даже вспомнила узор на линолеуме – чередующиеся квадраты, созданные для игры в классики…

Интересно, играла ли я в детстве в классики?

И где прошло мое детство?.. Странно, что я еще не думала об этом. О каких вещах я не успела подумать?

Не успела подумать, лежа на больничной койке, моем единственном ненадежном убежище на сегодняшний день… Эти люди, которые вполуха слушают Монтана и жуют плебейские бутерброды с толстыми ломтями сыра, – эти люди могут сделать со мной все, что угодно. И никто, никто не защитит меня…

Возможно, меня защитило бы воспоминание об отце, если бы я помнила его… Возможно, меня бы защитило воспоминание о матери, если бы я помнила ее… Тогда можно было бы смело сунуть сжатый кулак в рот и прошептать: «Мамочка, помоги мне, пожалуйста…» Но даже этой, обязательной для всех, малости я была лишена. В моей нынешней жизни было только два человека, проявивших во мне участие: медсестра Настя и Теймури, который обещал мне вино и сны… Но Теймури сейчас в Грузии, он ничем не может мне помочь. И Настя в ее всегда восхитительно мятом халате ничем не может мне помочь.

Есть от чего прийти в отчаяние.

– Куда вы меня везете? – спросила я Лапицкого, стараясь не разрыдаться.

– Заедем в одно местечко, – расплывчато пояснил капитан. – Много времени это не займет. Отметимся – и сразу назад, в теплую больничную коечку.

– Не самое подходящее время для визитов, – держать себя в руках становилось все труднее Но больше всего я боялась сломаться в присутствии этих людей.

– А она у вас разговорчивая, – вклинился в разговор водитель Виталик. Голос его звучал с веселым равнодушным одобрением. – Вы бы нас познакомили, герр капитан. Все-таки столько времени вместе провели с симпатичной дамочкой, а я даже не знаю, как ей кофе предложить.

– Я бы и сам познакомился, да она не колется. Ни имени, ни номера телефона не выдает. С родителями не знакомит. Как зовут ее собаку, понятия не имею. В общем, тяжелый случай для возможных поклонников, – лениво ответил капитан. Он не забыл слова «кретин» в своем контексте и решил отыграться за унижение на эстакаде, ясно.

– Может, вы не на той козе подъехали, герр капитан, а? – не унимался Виталик. – Может, вы вообще не в ее вкусе? Может, я бы ей больше понравился…

– За дорогой следи, Казанова! – поморщился капитан. – И не гони так, а то к праотцам отправимся раньше времени.

– Не-а… К праотцам скучно. Ни тебе кровищи, ни тебе терпил, ни тебе расчлененки. Одни ангелы законопослушные с инвентарным номером на крыльях, двинуться можно…

Странно, но этот циничный треп даже не задел меня. Я сидела на заднем сиденье рядом с капитаном и прислушивалась к себе. Это началось еще тогда, когда я пришла в себя, – я вернулась из небытия с ощущением набегающих волн в самой глубине живота; приливы чередовались с отливами, они не зависели ни от времени суток, ни от полной луны, они жили во мне постоянно. Я привыкала к ним и не могла привыкнуть. Это было похоже на легкое головокружение, на маленькую карусель в самой сердцевине организма: деревянные облупленные лошадки и олени со сломанными рогами, мерно покачивающиеся в такт моим бредущим по кругу мыслям.