Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник) - Лондон Джек - Страница 56

56

– «Макамбо» вернется в Тулаги через два месяца, – сказал он лейтенанту. – И я лично передам собаку ее владельцу. Пока же мы позаботимся о ней. Наш баталер к ней очень привязан, так что пес будет в хороших руках.

– Как видно, собака не достанется ни вам, ни мне, – покорно прокомментировал Доутри это событие в разговоре с капитаном Дунканом.

Но когда он повернулся и пошел вдоль палубы, его брови сдвинулись так упрямо, что увидевший его в эту минуту шортлендский плантатор недоумевал, за что капитан мог ему задать взбучку.

Несмотря на свои шесть кварт и некоторое легкомыслие во взглядах, Дэг Доутри был в некоторых делах по-своему добросовестен. Он совершенно спокойно мог украсть собаку или кошку, но свои обязанности он выполнял честно – так уж он был создан. Он не смог бы получать свое жалованье баталера, не выполняя исключительно скрупулезно обязанностей, которые надлежало выполнять баталеру. Поэтому, хотя все его планы были нарушены, он в течение нескольких дней, пока «Макамбо» стоял в доках «Бернс, Филп и Ко», тщательно следил за уборкой кают после сошедших в Сиднее пассажиров и приготовлением их для новых пассажиров, купивших билеты для далекого путешествия к коралловым морям и островам людоедов.

Среди служебных занятий Доутри отлучался на берег только однажды на всю ночь и дважды по вечерам. Ночь он провел в матросских кабачках, где можно узнать все последние сплетни и новости обо всех мореплавателях и кораблях, странствующих по морям. Собранные им сведения были таковы, что на следующий же вечер он нанял за десять шиллингов маленькую шлюпку и отправился в Джексонову бухту, где стояла высокая, красивая трехмачтовая американская шхуна «Мэри Тернер».

Взойдя на палубу, он объяснил причину своего появления, и его повели вниз в кают-компанию, где он сообщил, что его интересует, и его соответственно расспросили четверо мужчин, которых он тотчас же окрестил «сворой чудаков».

Доутри предварительно имел долгую беседу с только что оставившим это судно баталером и поэтому сразу узнал находившихся перед ним людей. Очевидно, сидевший поодаль старик с выцветшими светло-голубыми, казавшимися совсем белыми глазами был Бывший моряк. Длинные тонкие пряди серебристых нечесаных волос обрамляли, словно ореол, его лицо. Он был до ужаса тощ, с провалившимися щеками, причем кожа была морщинистой и, по-видимому, совершенно не покрывала мускулов. Она чудовищными складками свисала на шею и на адамово яблоко, которое только случайно, при глотании, высовывалось наружу из складок кожи, покрывающих его подобно пеленам мумии, и затем опять скрывалось из виду.

«Видать, что бывший моряк, – подумал Доутри. – Ему свободно можно дать и семьдесят пять, и сто пять, и сто семьдесят пять лет».

Начинаясь у правого виска, через скулу и нижнюю челюсть тянулся страшный рубец, исчезая в складках провалившихся щек и окончательно теряясь в обильно свисающих складках шеи. Дряблые мочки ушей были проткнуты маленькими цыганскими золотыми серьгами. На скелетообразных пальцах правой руки старик носил не менее пяти колец – ни мужских, ни женских по форме; они были очень странными и оригинальными и, по мнению Доутри, стоили немало. На левой руке колец не было, потому что не на чем было их носить: на ней сохранился один большой палец, и у руки был такой вид, точно она была срезана тем же оружием, что разбило голову от виска до челюсти, и одному лишь Небу известно, как далеко оно прошлось по обвислой кожей шее.

Выцветшие глаза Бывшего моряка пронизывали Доутри насквозь – так Доутри, по крайней мере, чувствовал, – и ему стало так неловко, что он отступил на шаг назад. Это объясняется тем, что, нанимаясь в качестве слуги, он должен был стоять перед этими сидящими людьми, как будто они были судьями, а он преступником за решеткой. Несмотря на это, взгляд старика преследовал его до тех пор, пока, приглядевшись, он не решил, что эти глаза вообще его не видят. Ему казалось, что эти выцветшие глаза заполнены мечтой и что разум живет за этими подернутыми мечтой глазами и за их пределы не выходит.

На какое жалованье вы рассчитываете? – спросил его между тем капитан, совершенно не похожий на моряка, по мнению Доутри. Он напоминал вылощенного, живого дельца или же франта, только что выскочившего из парикмахерской.

Он не будет участвовать в прибыли, – заговорил третий, громадный, ширококостный человек средних лет, которого Доутри узнал по рукам, похожим на окорока. По этим признакам Доутри определил фермера из Калифорнии.

Всем хватит, – пронзительно закудахтал Бывший моряк так, что Доутри вздрогнул. – Целые горы, джентльмены, в бочках и сундуках, в бочках и сундуках лежат в песке, на глубине всего семи футов.

Прибыли? В чем дело, сэр? – спросил Доутри, хотя он очень хорошо знал, в чем дело, так как прежний баталер проклинал день, когда он ушел из Сан-Франциско, прельстившись неопределенными барышами, а не заранее определенным жалованьем. – Это не важно, сэр, – прибавил он. – Я три года назад служил на китобойном судне и получил за все время лишь один доллар. Мне полагается шестьдесят золотых долларов в месяц, считая, что вас всего четверо.

И помощник, – прибавил капитан.

И помощник, – повторил Доутри. – Очень хорошо, сэр. И никакого участия в прибыли.

Но вы-то сами? – заговорил четвертый, громадный колосс, целая гора мяса и жира – армянский еврей, ростовщик из Сан-Франциско. Бывший баталер предупреждал Доутри относительно него. – В порядке ли ваши документы, рекомендации и свидетельства, получаемые при уходе с корабля?

Я бы мог спросить, сэр, и о ваших бумагах, – нагло заявил Дэг Доутри. – Это ведь не настоящее торговое или пассажирское судно, также, как и вы, джентльмены, не являетесь настоящей компанией судовладельцев с официальной конторой, которая легально ведет свои дела. Я даже не знаю, являетесь ли вы собственниками корабля или же срок вашего контракта давно истек и вас на берегу ожидает иск, и не уверен, что вы меня не бросите на каком-нибудь берегу, не задумываясь о моей судьбе. Как бы там ни было, – закричал он, не давая еврею прийти в ярость, – как бы там ни было, – вот они, мои бумаги!

Он быстрым движением запустил руку во внутренний карман куртки и выбросил на стол груду бумаг с печатями и штемпелями, собранную им за сорок пять лет службы. Последняя из этих бумаг была выдана пять лет назад.

Я не спрашиваю о ваших бумагах, – продолжал Доутри. – Я хочу только получать полностью свое жалованье, каждое первое число, шестьдесят долларов в месяц.

Горы и горы сокровищ, золото и лучше золота, в бочках и сундуках, на семь футов под песком, – благосклонным кудахтаньем убеждал Доутри Бывший моряк. – Короли, князья, властители – это мы, самый ничтожный из нас. Больше того, гораздо больше, джентльмены. Широта и долгота мне известны, и я один знаю, где находятся горы, покрытые дубами, на берегу Львиной Головы. Только я один остался в живых изо всех храбрых, безумных членов нашей команды.

Хотите подписать контракт? – прервал его еврей.

Какой ваш конечный порт? – спросил Доутри.

Сан-Франциско.

Тогда я подпишу контракт до Сан-Франциско.

Еврей, капитан и фермер кивнули.

Но я должен оговорить некоторые условия, – продолжал Доутри. – Во-первых, я должен иметь свои шесть кварт в день. Я к этому привык и слишком стар, чтобы менять свои привычки.