И настанет весёлое утро (сборник) - Токмакова Ирина Петровна - Страница 23

На отшибе стоял домик. Возле него небольшой участочек был огорожен частоколом. На частоколе висели – сушились пучки каких-то жёлтых цветов.

– Бессмертник песчаный, – сказал Иван.

– А где же дедушка? – спросил Ростик испуганно.

– Найдём. Дедушка Колдырь! – закричал Иван изо всех сил.

– Здеся, кто меня?

– Он, должно, на огороде, – догадался Иван.

Скрипнула калитка. Показался дедушка Колдырь. Да это же старичок с парома! Только в чёрных старых, залатанных брюках.

– Ты что, Ванюш? А, и ты тут, чурачок? И собака-пёс с тобою?

– Нет, – ответил за Ростика Иван. – Дедушка, собака куда-то у него пропала. Может, кто привязал? А то бы она его по следам нашла. У собаки нюх острее человека в двенадцать тысяч раз!

– Должна бы найти, – подтвердил дедушка. Он подошёл к огорчённому Ростику и положил ему руку на плечо. – Никак, керосином? – понюхал он воздух.

– Я бабушке помогал наливать, – сказал Ростик.

– Да на себя плеснул?

– Только немного в сандалик попало. Ничего, уже высохло.

– Эх ты! Да ты керосином свой запах отбил. Как же она, собака-пёс, по следу найдёт? Не может она тебя найти.

Ростик приготовился плакать.

Когда Кешины влажные ноздри ожёг едкий запах коровьего стада, он отскочил к забору, но не к тому, где стояла лавочка, а на противоположную сторону. Стадо заполнило улицу. Оно разделило Кешу с Ростиком и двигалось непрерывным грозным потоком. Одна корова, рыжая, опустила голову и мотнула ею в Кешину сторону. Кеша кинулся вдоль забора. Копыта топали по пыли, пыль лезла в нос и в глаза. Пока ещё невидимый и не пахнущий, щёлкал кнутом пастух. Острое коровье копыто бухнуло где-то рядом с Кешей. Кеша увернулся. Бежать было некуда: стадо текло, заполнив всю улицу. Кеша вжался в забор. Забор вдруг подался, и Кеша провалился внутрь. Куда это? Ах, вот что! Это отворилась калитка. Открылась и закрылась за ним. Кеша постоял молча. Калитка не открывалась. Кеша тихонько царапнул её лапой. Калитка не шелохнулась.

– Откройся, – попросил он. Калитка и не подумала.

– Ростик! – позвал Кеша.

Но Ростик стоял на лавочке по другую сторону стада и не мог его услышать.

– Собачка! – сказал вдруг чей-то густой, точно шмелиный, голос. – Иди сюда, собачка.

Кеша оглянулся. Девочка спрыгнула с гамака, который висел на столбах в глубине двора, и подошла к Кеше.

– Калитка не открывается, – сказал он. – Выпусти меня, пожалуйста. – Он легонечко вильнул хвостом.

– Ты хорошая собачка, – продолжала девочка своим смешным басом. – Ты будешь у меня жить.

– Извини, – сказал Кеша, – но я не могу. Меня ждут. Выпусти меня.

– Ну что ты лаешь? Я тебе бантик повяжу, хочешь?

– Выпусти, выпусти!

– Ты лайка? Что ты всё лаешь? А, понимаю, ты голодная.

«Не понимаешь, – подумал Кеша. – Вот Глеб понимает. Ростик понимает. А ты – нет».

– Идём, идём!

Кеша поплёлся за девочкой в дом. Он слышал, что на улице топот стих, перестало пахнуть молоком и коровьей шерстью. На крыльце он сделал ещё одну попытку:

– Ростик!

Но Ростик в это время наливал бабушке керосин.

Что же делать, что делать?! Есть, конечно, выход – укусить. Чтоб закричала, заплакала и выгнала его эта девочка. Но Кеша не мог. Он не сумел бы объяснить почему. Он не знал просто, что врождённое благородство не позволяет собаке обидеть ребёнка.

Девочка привела Кешу на кухню. Там на столе стояла сковородка и чем-то аппетитно пахло.

– Вот, – сказала девочка. – Ешь котлеты. Тётя Нора нажарила. А я их не люблю.

Она подняла крышку, ткнула вилкой в котлету и стряхнула её на пол. Кеша съел. Он был очень голоден. Может быть, и не надо бы есть в этом доме, где он всё равно не мог оставаться. Может, и не надо бы. Но съел. И даже лизнул половицу, где только что была котлета.

– Ариадна!

Хлопнула дверь, и на кухню вошла пожилая женщина в короткой юбке, в тенниске и в кедах на шерстяной носок.

– Ариадна, откуда на кухне собака?

– Тётя Нора, она будет у нас жить.

– Нет. Этого не будет.

– Тётя Нора, мне скучно. Мне не с кем играть. С Иваном ты не разрешила. Я буду играть с собачкой.

– Вздор. Иван тебе не общество, а от собаки ты получишь инфекцию. Играть мы будем в теннис.

– Я не хочу в теннис.

– Теннис продлил мне молодость и сделал содержательной жизнь. Теннис – очаровательный вид спорта.

Кеша не знал, что такое теннис, но ни о чём не спросил.

– Ариадна, бери ракетку, мы идём на корт!

– Ну, тётя Нора, это же не корт, это просто поляна возле пруда на задах.

– Фи, какие ты говоришь слова!

– Все так говорят. Там огороды, а за ними огородные зады. За забором. У пруда.

– Перестань болтать! Бери ракетку. Я обещала твоим родителям сделать из тебя человека.

– А я кто?

– Всякий человек должен уметь играть в теннис.

– Тётя Нора, а собачка останется дома? – спросила девочка с надеждой.

– Ариадна, не ерунди!

– Тётя Нора, ну разреши… Её будут звать Пират. Нет, Джек. Нет, Рекс. Рекс, поди сюда!

Тётя Нора взяла две теннисные ракетки – маленькую и побольше – и двинулась к калитке. Калитка послушалась её и открылась. Кеша выскочил первым и тут же позвал:

– Ростик!

Нет, Ростика нигде не было. Кеша перебежал улицу. Ростика нет. Лавочка пахнет Ростиком. Кеша кинулся обнюхивать дорогу. Слабый коровий запах, чей-то чужой запах… Керосин! Опять керосин! Кеша чихнул.

Ариадна оглянулась:

– Рекс, Рекс, идём с нами!

Кеша немного проводил девочку и тётю. Из вежливости. Потом незаметно отстал и побежал обратно. Где-то здесь должен быть Ростик. Опять та же лавочка. Пахнет Ростиком. Куда потом девался Ростик? Куда пошёл? Никаких следов ни у забора, ни у другого забора, ни посреди дороги – нигде! Что же будет с Ростиком? Он заблудится. Кеша сам его сюда привёл, Ростик ведь не знает обратной дороги! И с ним хорошо. Ростик – настоящий друг. Он добрый. Ростик – он ведь всё понимает… Нет, нет нигде его следов! Как же быть, как теперь быть?

– Ты чего, ласковый, потерялся, а?

Посреди улицы стоял человек. Очень высокий. Синеглазый. Улыбался. Кеша не испугался его, подошёл.

Человек присел перед Кешей на корточки прямо на пыльной дороге. Это был лейтенант Грошев. Лейтенант милиции Грошев.

Воспитательница Мария Васильевна была расстроена. Подумать только! Второй день на даче – и вдруг пожалуйста: один уже в изоляторе. Она медленно поднялась на крылечко, держа на развёрнутых ладонях полную тарелку супу, и позвала:

– Ростик!

Ответа не последовало.

– Харитонов! – крикнула она, уже немного сердясь. – Отвори мне дверь, у меня руки заняты!

Молчание.

Мария Васильевна пристроила тарелку на перила и дёрнула ручку.

В изоляторе было тихо. Ветер отдувал от окна марлевую занавеску, на подушке отдыхал солнечный зайчик.

Берёза молчала. Очевидно, она решила ни во что не вмешиваться.

– Ростислав! Тихо, тихо, тихо.

Забыв про тарелку с супом, Мария Васильевна спустилась с крылечка и обошла изоляторный домик.

Мальчика нигде не было.

– А-а, наверное, Елизавета Елизаровна увела его в кабинет и осматривает.

Мария Васильевна двинулась в сторону врачебного кабинета, но не дошла. Елизавета Елизаровна шла навстречу.

– Ну что? Туссис? Я хочу сказать – кашель.

– Елизавета Елизаровна, Харитонов у вас?

– Я иду в изолятор посмотреть его, я ведь и спрашиваю: кашляет?

– Его нет.

– Кашля нет?

– Да Харитонова нет!

– Что вы говорите, Мария Васильевна! Как можно, чтобы инфицированный ребёнок не находился в изоляторе? Правда, может быть, это и не пертуссис, но всё-таки его нельзя пускать в группу, опомнитесь!