Легенда о гетмане. Том I (СИ) - Евтушенко Валерий Федорович - Страница 41

Сейчас он мерил шагами свой устланный персидскими коврами походный шатер и размышлял о том, кто же из кандидатов на польский трон более предпочтителен. Королевич Карл? Нет, по последним известиям он отказался от своих прав на престол в пользу своего брата Яна Казимира. Ракочи? Хмельницкий знал, что семиградский князь стремится завладеть короной польских королей, но шансов на это у него было мало. С другой стороны Ракочи, безусловно, нуждался бы в поддержке такой могучей силы, как Запорожское Войско и, самое главное, мог предоставить всей Южной Руси реальную автономию на правах отдельного княжества. Однако от Ракочи никаких конкретных предложений к нему не поступало, а предлагать свои услуги самому было бы в этой до конца неясной ситуации неосторожно. Оставалась одна реальная кандидатура – Ян Казимир.

– Ну и что с того, что он кардинал? – размышлял Хмельницкий. – В конце концов, мы не требуем запрета римской веры, мы только хотим свободы исповедания православия для русских людей, а для Запорожского Войска автономии. Неужто, эти уступки не стоят прекращения кровопролития?

Но, как и от Ракочи, к Хмельницкому от Яна Казимира также не поступало никаких обращений, что вызывало у него озабоченность. Он знал, что Филон Дженджелей, оставаясь в Варшаве, использует неофициальные каналы, чтобы выйти на окружение кандидата в будущие короли, но пока безрезультатно.

Полог шатра распахнулся и на пороге, поклонившись гетману в пояс, застыл Выговский. Хмельницкий остановился и вопросительно посмотрел на него.

– Тут к вашей милости шляхтич прибыл, из наших, из русин, назвался Юрием Ермоличем. Говорит, привез послание из Варшавы, но не называет от кого. Настаивает на аудиенции.

– Юрий Ермолич? – оживился гетман. – Я, кажется, слыхал о нем, пусть войдет.

Действительно, Юрий Ермолич был человеком близким к покойному королю Владиславу, но Хмельницкому ранее с ним встречаться не доводилось.

Ермолич оказался высоким худощавым мужчиной в самом расцвете лет, с небольшими закрученными вверх усиками на красивом, с волевыми чертами лице, при шпаге и в ботфортах со шпорами. Он снял черную шляпу с плюмажем и отвесил гетману изящный поклон. В свою очередь Хмельницкий подошел к нему и протянул руку. Ермолич ответил крепким рукопожатием, открыто глядя ему в глаза. После обмена официальными приветствиями, он перешел к делу.

. ?У меня к вашей милости послание от его высочества, королевича Яна Казимира.

Он расстегнул на груди богато расшитый камзол и достал запечатанный конверт без указания адресата, протянув его Хмельницкому. Сломав печать, гетман прочитал короткое послание, осторожно вложил его опять в пакет и спрятал у себя на груди. Королевич лаконично сообщал, что в случае, если Войско Запорожское поддержит его кандидатуру на сейме и он взойдет на трон, то прекратит войну, увеличит реестр, возвратит казакам льготы и привилегии, предоставит Войску автономию и отменит на его территории унию. Естественно все участники восстания будут прощены, и никто не будет подвергаться преследованию.

Беседа с Ермоличем продолжалась еще около часа, затем Хмельницкий вручил ему ответное послание к королевичу с уверениями, что Войско Запорожское поддержит его кандидатуру и будет верно служить ему, как служило брату и отцу. Вызвав к себе Дорошенко, гетман приказал доставить Ермолича к передовым позициям поляков, обеспечив его безопасность.

Приезд Ермолича расставил все на свои места и дал ответы на вопросы, мучившие Хмельницкого последнее время.

Задерживаться дальше у Львова не имело смысла, надо было двигаться дальше, поближе к Варшаве, но и просто так снять осаду было нельзя. Карачи?мурза согласился идти с ним к Львову в надежде на ясырь. Необходимо было рассчитаться с татарами и отправить их в Крым, так как в дальнейшей их помощи он больше не нуждался.

Хлопнув в ладоши, гетман вызвал к себе одного из джур, дежуривших у шатра.

– Разыщи?ка мне, сынку, Кривоноса, – сказал он, когда парубок возник на пороге.. – Пусть возьмет с собой Богуна и срочно ко мне!

По приказу Хмельницкого, Кривонос, поддержанный Богуном, в ту же ночь начал штурм Высокого Замка. В помощь им Хмельницкий выделил недавно примкнувший к нему 15 – тысячный отряд галицких повстанцев, возглавляемых шляхтичем Семеном Высочаном. На защитников Высокого Замка обрушился шквал огня, свинца и железа. После продолжительной артподготовки, казаки взобравшись по склонам горы, покрытой лесом, на ее вершину, ворвались в крепость. Несмотря на героическое сопротивление защитников Высокого Замка, им пришлось капитулировать.

После обеда к гетману прибыла депутация от львовского магистрата с униженной просьбой пощадить город. С назначенной суммой выкупа двести тысяч злотых магистрат согласился, хотя в наличии в городской казне оказалось всего лишь шестнадцать тысяч. Недополученную сумму Карачи?мурза согласился взять тканями, драгоценностями, золотой и серебряной посудой. Эту повинность распределили на всех жителей Львова и в самом невыгодном положении оказались беднейшие из них. Но казаки к этому относились без сострадания – жители Львова были для них врагами, прислужниками польских панов и наложенная на них контрибуция вполне соответствовала правилам ведения войн той эпохи и принципу: «Горе побежденным!».

24 октября войска Хмельницкого двинулись к Замостью, а татарский чамбул Карачи?мурзы отправился в Крым. Вместе с ним Хмельницкий передал богатые подарки для хана Ислам – Гирея.

На раде гетмана с полковниками и старшиной было принято решение поддержать на сейме кандидатуру Яна Казимира, направив в Варшаву депутацию казаков для участия в работе сейма.

Гетман знал, что без осадных орудий такую могучую крепость, как Замостье, взять штурмом невозможно и накануне выборов короля не хотел раздражать без необходимости сенат и сейм. Хотя его войска и двигались вперед, Хмельницкий приступать к осаде Замостья не торопился. Однако гетман пристально следил за окружающей обстановкой, постоянно проводя глубокую рекогносцировку местности. Он хорошо знал коварство поляков, поэтому требовал от полковников бдительного несения караульной службы и не позволял Войску расслабляться. Выполняя гетманский приказ, полковники, есаулы и сотники самое пристальное внимание уделяли строевой подготовке или «муштре», отработке приемов фехтования, рубке лозы, владению саблей, стрельбе из самопалов. Весь необъятный казацкий табор превратился в один грандиозный полигон, где казаки с утра до вечера повышали свое воинское мастерство.

Как?то в конце октября Дорошенко и Тимофей Хмельницкий проезжали по лагерю, о чем?то неторопливо беседуя, когда вдруг увидели полковника Ивана Серко, стоявшего перед группой казаков своего полка и что?то громко им втолковывавшего. Подъехав ближе они поняли, что Серко ругает подчиненных за то, что они плохо осваивают фехтовальное искусство, в ответ кто?то из казаков бросил реплику, что учителя, мол, плохие.

Дорошенко и Хмельницкий, наслышанные о крутом нраве запорожского полковника, подумали, что теперь дерзкому казаку не сдобровать, но к их удивлению, Серко вдруг сбросил с себя кунтуш и рубаху, оставшись голым по пояс и в одних шароварах. Затем он взял в обе руки по сабле, поданные ему кем – то из казаков, и пустился в пляс. Он перебирал ногами с такой быстротой, что за ними трудно было уследить, а затем стал танцевать вприсядку выбрасывая ноги вперед. Одновременно сабли в его руках выписывали замысловатые петли, круги, восьмерки и другие фигуры, образуя вокруг полковника сверкающий купол.

– Боевой гопак, – вдруг сказал Тимофей, обращаясь к Дорошенко, – Петро, это же боевой гопак! Мне о нем как?то рассказывал отец.

Дорошенко тоже слышал об этом знаменитом искусстве сабельного боя, но ему никогда не приходилось видеть его воочию.

Между тем, Серко все ускорял движение рук, не переставая плясать вприсядку, и сабли в его руках слились в одну сверкающую сферу.

– Интересно, отразят ли сабли пулю, – вдруг громко спросил Тимофей.