Ярмарка Святого Петра - Питерс Эллис - Страница 15

— Есть. Дело в том, что девушка, племянница и наследница погибшего, очень красива. — Кадфаэль произнес эти слова без малейшего смущения, как бы утверждая за собой право признавать и ценить красоту женщин, хотя, приняв монашеский обет, он добровольно отказался от радостей, которые они дарят. — А в услужении ее дяди было трое мужчин, и они долгое время провели на барже в обществе этой прелестницы. Правда, один из них немолод и, как я могу судить, выше всего ценит свое спокойствие. Другого, по моему разумению, Господь обделил умом, однако же, он не слеп и не свободен от плотских желаний. А вот третий — смышленый и крепкий мужчина в расцвете сил, и он увлечен ею. И именно он последовал за своим хозяином спустя четверть часа или чуть больше после того, как тот ушел с ярмарочной площади. Упаси меня Господь от того, чтобы я оговорил невиновного. Но ведь мы лишь обсуждаем возможности. Ничего другого нам покуда не остается.

— Я тоже так думаю, — промолвил аббат Радульфус с мягкой улыбкой. Он помедлил, глядя Кадфаэлю прямо в глаза, и добавил: — Ступай, брат. Изложи свои показания перед лордом шерифом, а потом доложи мне обо всем, что увидишь и услышишь на разбирательстве. Я буду ждать твоего отчета.

У Эммы не было возможности переодеться, и потому на ней оставался тот же наряд, что и в прошлый вечер, — темно-голубое, под цвет ее глаз, платье и туника из белоснежного полотна, украшенная многоцветной вышивкой. Единственным свидетельством траура было то, что она зачесала свои пышные волосы наверх и убрала их под белый плат, одолженный у Элин. Весь ее облик дышал благородной скорбью. В строгом траурном обрамлении ее юное личико выглядело взрослее. Плат как бы подчеркивал внутреннюю силу девушки, не столь заметную на фоне прелести и грации. Она была серьезной, сосредоточенной и целеустремленной, словно стрела. Только вот куда эта стрела нацелена, брат Кадфаэль пока не видел.

Заметив приближавшегося монаха и узнав его, Эмма слегка улыбнулась, как улыбнулся бы изготовившийся к бою стрелок, приветствуя товарища по оружию.

— Брат Кадфаэль, надеюсь, я правильно назвала твое имя? Оно ведь валлийское, верно? Вчера ты был так добр. А леди Берингар сказала, что сегодня ты покажешь мне, где найти плотника. Мне нужно заказать гроб для дядюшки, чтобы отвезти его обратно в Бристоль. — Самообладанию ее мог бы позавидовать и взрослый, но говорила она прямо и простодушно, словно дитя. — А хватит у нас времени зайти туда до того, как мы должны будем явиться в замок?

— Это по пути, — успокоил ее Кадфаэль. — Надо будет только сказать мастеру Белкоту, чего ты хочешь, а уж он распорядится, чтобы все было сделано как следует.

— Все так добры ко мне, — промолвила Эмма учтиво, как и подобает хорошо воспитанной девушке, искренне благодарной за помощь. — А где сейчас тело моего дяди? Я хотела бы заняться им сама — это мой долг.

— Пока это невозможно, — ответил Кадфаэль. — Тело находится в замке, его должен будет осмотреть шериф, да вдобавок еще и лекарь. Но ты не волнуйся: аббат уже отдал все необходимые распоряжения. Дядю твоего с подобающими почестями перенесут в монастырскую церковь, и братья обрядят его для похорон. Сдается мне, что, будь у него такая возможность, он сам посоветовал бы тебе предоставить все хлопоты нам. Он наверняка не захотел бы отягощать тебя лишними заботами, и думаю, ты послушно исполнила бы его пожелание.

Кадфаэль уже видел мертвеца и был убежден, что это зрелище не для молоденькой девушки. Но он думал не только о ее спокойствии. Монах хотел, чтобы мастер Томас навсегда остался в памяти племянницы таким, каким был при жизни, — исполненным достоинства и силы.

И Кадфаэлю удалось найти тот необходимый довод, который поколебал уверенность девушки в том, что она обязана заняться всеми скорбными приготовлениями сама. Первое время, покуда они, выйдя из сарайчика, шли бок о бок, она размышляла, а потом, по-видимому, согласилась с ним, ибо заговорила о другом.

— Он ведь считал, раз я наследница, то должна участвовать во всех его делах, чтобы освоить их наперед. Поэтому он брал меня с собой в деловые поездки, нынешняя была уже третьей. — Промолвив это, Эмма вспомнила, что третья поездка оказалась последней. — Увы, — сказала девушка, — как печально она завершилась. Но я хотя бы должна оплатить заупокойную мессу. Пусть ее отслужат здесь, где настигла его смерть. Дядюшка был благочестивым человеком и наверняка бы это одобрил.

«Что ж, — подумал Кадфаэль, — денег у нее хватит, дай Бог, чтобы настолько же ей хватило и сил. А заупокойная служба и ее хоть немного утешит, и ему пойдет на пользу, ибо ни одна молитва не пропадает всуе».

— Ну конечно, ты можешь заказать мессу.

— Он ведь умер без отпущения грехов, — промолвила девушка с неожиданной яростью в голосе. Гнев ее был направлен против того, кто лишил его последнего утешения — исповеди и причастия.

— Но это случилось с ним не по его вине. Такое случалось со многими. Бывало, что и святые принимали мученическую кончину, не сподобившись отпущения. Но Господу ведомы все усопшие. Он прозревает их души, и Ему нет нужды в покаянном слове. Всяк, предчувствующий кончину, страшится отойти в мир иной без последнего причастия, но, попав в царствие Божие, всякая душа ведает, что страхи ее были напрасны, ибо истинное покаяние свершается в сердце, а отнюдь не на словах.

К тому времени они уже вышли на дорогу и свернули налево, где между поросшими пышной зеленью берегами поблескивала река. Оттуда они по каменному мосту направились к городским воротам. Эмма подняла голову и взглянула на брата Кадфаэля, на ее бледных щеках выступил румянец, а в глазах, словно отблеск реки, играли искорки. Девушка улыбалась, улыбка была слабой и едва заметной, но оттого не менее прекрасной.

— Знаешь ли, брат Кадфаэль, — порывисто промолвила она, — он был очень хорошим человеком. Конечно, нерадивым слугам, бездельникам и проходимцам от него доставалось, но ко мне он всегда был Добр. Он никогда в жизни не нарушил своего слова и всегда был верен своему господину… — В своем воодушевлении и бесхитростном желании воздать хвалу покойному она чуть было не сказала: верен своему господину до самой смерти!

Вид у нее при этом был такой героический, что, несмотря на детское личико, к ее словам нельзя было не отнестись серьезно.

— Всевышнему все ведомо, — участливо промолвил Кадфаэль, — и нет надобности напоминать ни о чем. Ты же помни, что перед тобой целая жизнь, и он наверняка хотел бы, чтобы ты продолжила его дело, воздав тем самым должное его памяти.

— О да! — сказала Эмма, просияв, и доверчиво положила руку на рукав монаха. — Так я и собираюсь поступить. Именно это и было у меня на уме.

Оказавшись в мастерской Мартина Белкота, расположенной в сторонке от поднимавшейся по склону холма улочки, называвшейся Вайль, Эмма четко и ясно изложила все, что ей требуется. Она с первого взгляда по достоинству оценила плотника, простого и надежного, под стать его изделиям. К тому же приятно было познакомиться и с его младшими детишками, которые с веселым щебетом, ничуть не робея, выбежали поглазеть на сразу же приглянувшуюся им гостью. Что же до старшего отпрыска почтенного плотника, Эдви, проштрафившегося накануне и отпущенного домой Берингаром после изрядной выволочки, то он с видимым смирением строгал какую-то доску в уголке мастерской, однако не выглядел слишком уж подавленным. Во всяком случае, парнишка с любопытством поглядывал на девушку яркими, зеленовато-карими глазами, а, улучив момент, заговорщицки подмигнул брату Кадфаэлю.

Но пока они шли через город к замку, то поднимаясь извилистой улочкой к вершине холма, то спускаясь по пологому склону, то вновь поднимаясь к воротам цитадели, девушка приумолкла, перебирая в памяти вчерашние события и обдумывая то, что собиралась рассказать шерифу.

Когда они подошли к крепостным воротам, глаза Эммы тревожно расширились, но, как ни грозен был замок, ничто в его облике уже не напоминало об осаде. Ворота были распахнуты, и стража беспрепятственно пропускала горожан, стекавшихся к шерифу со своими жалобами и прошениями, ибо Жильбер Прескот, многоопытный, искушенный как в делах войны, так и в делах мира рыцарь, которому уже перевалило за пятьдесят, слыл человеком хотя и суровым, железной рукой искореняющим всякое беззаконие, но справедливым в разборе повседневных дел. Если он и не предоставил городу существенной помощи в устранении ущерба, понесенного во время осады, то, с другой стороны, и не облагал горожан непомерными поборами на восстановление столь же основательно пострадавшего замка. Одна из башен на большом дворе до сих пор была заключена в строительные леса, а грозившая вот-вот рухнуть крепостная стена поддерживалась деревянными опорами. Эмма смотрела по сторонам широко раскрытыми глазами.