Ярмарка Святого Петра - Питерс Эллис - Страница 14

— Я уже поговорил с приором. Аббат Радульфус разрешил перенести тело мастера Томаса из замка в монастырскую часовню. Все, что необходимо для достойного положения в гроб, будет сделано; вы, безусловно, получите все, что для этого потребуется. Но мне придется вызвать сегодня в замок и вашего работника. Кстати, не хотите ли сделать какие-либо распоряжения насчет торговли? Я передам ему все ваши указания.

Девушка понимающе кивнула, с усилием возвращая себя в мир повседневных забот, которые отнюдь не прекратились со смертью дяди.

— Будьте добры, скажите ему, чтобы вел торговлю так, как будто его хозяин по-прежнему жив. Дядюшка нипочем бы не оставил дело, что бы ему ни грозило и какая бы беда ни стряслась, а я его наследница и поступлю так, как поступил бы он… — Но тут силы изменили Эмме, и она, словно малый ребенок, дала волю слезам.

Хью ушел по своим делам, а Констанс удалилась по кивку Элин. Две молодые женщины сидели молча, пока Эмма не перестала плакать — так же неожиданно, как и начала. Она принадлежала к числу тех немногих женщин, которые способны плакать, не думая о том, портят ли слезы их внешность. Рыдания ничуть не умаляют их прелести, тогда как большинство теряет это качество, расставшись с детством. Эмма вытерла глаза и взглянула на Элин, та ответила ей таким же прямым взглядом, в нем было ненавязчивое сочувствие и утешение.

— Ты, наверное, думаешь, — промолвила Эмма, — что я не очень-то горячо любила своего дядюшку. По правде сказать, я и сама не знаю — может быть, ты и права. То есть я, конечно же, любила его, чувствовала к нему нечто большее, чем просто признательность за его заботу, хотя испытывать к нему искреннюю благодарность было проще, чем любовь. Он был суров — так все о нем говорили — в делах, непреклонен и вечно всем недоволен, ему трудно было угодить. Но мне грех жаловаться — со мной он всегда был добр, только вот по-настоящему сблизиться мы никак не могли. Но это, наверное, не его вина, да и не моя.

— Мне кажется, — мягко промолвила Элин, чувствуя, что девушка расположена к доверительной беседе, — ты любила его в той степени, в какой он позволял тебе это. Настолько, насколько он мог допустить сердечную близость. Некоторые люди попросту лишены этого дара.

— Скорее всего, так оно и было. Но я хотела любить его больше и готова была сделать что угодно, лишь бы угодить ему. Да и сейчас я хочу сделать так, как пожелал бы он. А он ни за что бы не оставил торг. Поэтому мы не закроем нашу торговлю до конца ярмарки. Я постараюсь, чтобы все было сделано наилучшим образом — так, как если бы он был жив.

Голос девушки звучал твердо и чуть ли не воодушевленно. Если бы мастер Томас мог ее видеть, он, несомненно, одобрил бы и решительно вздернутый подбородок, и отважный блеск в глазах.

— Элин, — продолжила Эмма, — я не слишком обременяю тебя, оставаясь здесь? Дело в том, что среди дядюшкиных работников есть один, которому я слишком уж нравлюсь, и…

— Так я и думала, — сказала Элин. — Но ни о чем не тревожься. Ты здесь желанная гостья, и мы не расстанемся с тобой, пока у тебя не появится возможность вернуться в Бристоль, ничего не опасаясь. Правда, — добавила Элин с улыбкой, — я не стала бы осуждать этого молодого человека за то, что он по тебе вздыхает.

— Но что поделать, если я не могу ответить на его любовь, — промолвила Эмма. — Кроме того, дядюшка никогда не позволил бы мне оставаться на барже без него. А теперь я лишилась опекуна и у меня появились свои обязанности, — заявила девушка, решительно откинув голову и с вызовом вглядываясь в неопределенное будущее. — Я должна позаботиться о том, чтобы его тело было достойно подготовлено к возвращению в Бристоль. Есть у вас в Шрусбери плотник?

— Есть. Справа, на полпути вверх по улице Вайль, живет мастер Мартин Белкот. Добрый человек, и превосходный плотник. Я, правда, слышала, что его сын был среди тех ужасных буянов. — Элин снисходительно улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки. — Но там собрались отпрыски чуть ли не всех самых уважаемых горожан. Я, пожалуй, сама свожу тебя в лавку Белкота.

— Нет, — твердо сказала Эмма. — Разбирательство у шерифа может затянуться, а тебе в твоем положении никак нельзя утомляться. И, кроме того, тебе ведь нужна тонкая шерсть, а зазеваешься, всю лучшую расхватают. Думаю, брат Кадфаэль — так, кажется, его зовут — покажет мне эту лавку. Он, наверное, знает, где она находится?

— Во всем этом городе и его окрестностях трудно сыскать что-нибудь такое, чего бы не знал брат Кадфаэль, — убежденно ответила Элин.

Аббат Радульфус без колебаний дал Кадфаэлю дозволение присутствовать на разбирательстве в замке, а также сопровождать понесшую утрату гостью, ибо полагал, что монаху, так же как и мирянину, надлежит исполнять свой гражданский долг. За время пребывания во главе обители он показал себя не только суровым ревнителем орденской дисциплины, но и справедливым, здравомыслящим и проницательным человеком. Своим саном аббата Радульфус был обязан в равной мере как духовной власти — папскому легату, — так и светской — королю Стефану — и заботился о процветании и доброй славе аббатства не меньше, чем о спасении душ своей паствы. А потому он не считал зазорным прибегать к помощи тех немногих братьев, которые, как и он сам, были сведущи не только в пении псалмов и чтении требника.

— Из-за этого убийства, — промолвил аббат, оставшись после ухода Берингара в своих покоях наедине с Кадфаэлем, — может пойти дурная слава о ярмарке Святого Петра, и на нашу обитель оно бросает тень. Ярмарку проводит аббатство, и мы не можем переложить эту ношу на чужие плечи. Я хочу, чтобы ты предоставил мне полный отчет обо всем, что будет говориться в замке. Ведь это у меня старейшины города просили о послаблении, которого я не мог им предоставить. И мой отказ был причиной того, что эти молодые люди решились на такое сумасбродство. Конечно, им недостало рассудительности и терпения, но это не снимает с меня вины. Если результатом моих действий — пусть даже вполне оправданных — стала смерть человека, я должен это знать, ибо в ответе за случившееся, так же как и тот, кто нанес несчастному удар.

— Я непременно доложу тебе обо всем, что увижу и услышу, отец аббат, — обещал брат Кадфаэль.

— Но помимо того, брат, я хочу, чтобы ты высказал свое мнение о случившемся. Ты ведь видел вчера, как началась ссора между погибшим купцом и этим юношей. Как ты думаешь, могло ли это действительно привести к такому страшному концу? Неужто паренек и впрямь ударил беднягу кинжалом в спину? В порыве гнева обычно поступают не так.

— Обычно не так, — согласился Кадфаэль. Ему доводилось видеть немало убийств, совершенных в ярости или в пылу сражения, но монах знал и то, что злоба может тлеть, отравляя душу, и, в конце концов, толкнуть человека на подлое убийство исподтишка. Это случается, когда гнев еще не остыл, но первый яростный порыв сменяется обдуманным намерением. — Но все же такое возможно. Хотя возможно и другое. Вполне вероятно, что это убийство таково, каким оно и кажется на первый взгляд, то есть убийством, совершенным ради ограбления. Не исключено, что какой-то бродяга воспользовался предоставившимся случаем, чтобы завладеть одеждой и украшениями. Ярмарки с их многолюдством и сутолокой притягивают всяких лиходеев.

— Это верно, — печально согласился Радульфус, — зло — извечный спутник рода человеческого.

— Но нельзя забывать и о том, — продолжал Кадфаэль, — что покойный был богат, удачлив в делах и в родных краях слыл влиятельной персоной. Такому человеку мудрено не нажить врагов. Зависть и злоба могут толкнуть на убийство, так же как и жажда наживы. Возможно, на нашей ярмарке купец повстречался с кем-нибудь из своих недругов, и тот решил воспользоваться тем, что в Шрусбери никто не ведает об их вражде. Возможность избавиться от соперника вдалеке от дома, не навлекая на себя подозрений, — немалое искушение.

— И здесь ты прав, — промолвил аббат. — Но, как я понимаю, у тебя есть и другие соображения.