Реквием - Оливер Лорен - Страница 63

— Она меня ударила, — говорю я. Я надеюсь, что на лице остался след от пощечины Лины. — Я... я удари­лась головой об стену. Она убежала.

— А, черт! — Фред запускает руку в волосы, выхо­дит в коридор и зовет охранников. Потом снова пово­рачивается ко мне. — Какого хрена ты не позволила Маркусу позаботиться об этом? Почему ты вообще осталась с ней наедине?

— Я хотела получить информацию, — говорю я. — Я думала, это будет проще, если мы останемся одни.

— Черт! — повторяет Фред. Как ни странно, чем больше он взбудоражен, тем спокойнее чувствую себя я.

— Фред, что происходит?

Фред внезапно пинает стул, и тот летит через всю кухню.

— Чертов хаос, вот что происходит! — Фред непре­станно движется. Он стискивает кулаки, и на мгнове­ние мне кажется, что он может подойти ко мне, просто чтоб было что ударить. — В беспорядках участвует до­брая тысяча человек. Часть из них — заразные. Часть - ребятня. Глупо, глупо... Если они знают...

Фред внезапно умолкает, увидев, что по коридору бегут его охранники.

— Она позволила девчонке уйти, — говорит Фред, не дожидаясь, пока они спросят, что случилось. В его голосе звучит неприкрытое презрение.

Я чувствую, как Маркус смотрит на меня. Я умыш­ленно избегаю его взгляда. Он не может точно знать, что я позволила Лине бежать. Я никак не давала по­нять, что знаю ее. Я старательно не смотрела на нее в машине.

Когда Маркус отворачивается к Фреду, я позволяю себе перевести дух.

— Что нам следует делать? — спрашивает Маркус.

— Не знаю. — Фред трет лоб. — Мне нужно поду­мать. Черт побери. Мне нужно подумать.

— Эта девушка хвасталась подкреплениями на Эссекс-стрит, — говорю я. — Она сказала, что здесь за­разные в каждом доме.

— Черт! — Фред на мгновение застывает, глядя на задний двор. Потом он распрямляет плечи. — Ладно.

— Я позвоню на 1 -1 -1, вызову подкрепление. А пока идите, начинайте прочесывать улицу. Следите, нет ли дви­жения между деревьями. Разгоните этих уродов, на­сколько получится. Я пойду за вами.

— Ясно. — Маркус с Биллом исчезают в коридоре. Фред берется за телефон. Я прикасаюсь к его руке.

Он раздраженно поворачивается ко мне, нажав на отбой.

— Чего тебе надо? — практически выплевывает он.

— Не ходи туда, Фред, — говорю я. — Пожалуйста. Эта девушка сказала... она сказала, что остальные воо­ружены. Она сказала, что они откроют огонь по тебе, как только ты высунешься за дверь...

— Ничего со мной не случится. — Он отдергивает руку.

— Пожалуйста, — повторяю я. Я закрываю глаза и возношу короткую молитву. «Мне очень жаль». — Оно того не стоит, Фред. Ты нам нужен. Оставайся в доме. Пусть полиция выполняет свою работу. Пообещай мне, что ты не выйдешь из дома.

Я вижу, как у него напрягаются мышцы подбород­ка. Тянется время. Каждую секунду я жду взрыва: тор­надо деревянной шрапнели, ревущий столб пламени. Интересно, это будет больно?

«Прости меня, Господи, ибо я согрешила».

— Ладно, — произносит, наконец, Фред. — Обещаю. Он снова берется за трубку. — И не путайся под ногами. Я не хочу, чтобы ты где-нибудь подложила свинью.

— Я буду наверху, — говорю я. Фред уже повернул­ся спиной ко мне.

Я выхожу в коридор, позволяя двери закрыться за мной. Я слышу приглушенный голос Фреда сквозь де­рево двери. Ад может вырваться на волю в любую ми­нуту.

Я думаю, не подняться ли наверх, в комнату, кото­рая должна стать моей. Я могу лечь и закрыть глаза. Я устала почти достаточно, чтобы уснуть.

Но вместо этого я открываю заднюю дверь, пере­секаю террасу и выхожу в сад, тщательно следя за тем, чтобы меня не было видно из больших окон кухни. В воздухе пахнет весной, влажной землей и молодой зеленью. В ветвях поют птицы. Мокрая трава липнет к моим лодыжкам и пачкает подол моего свадебного платья.

Деревья смыкаются вокруг меня, и я больше не вижу дом.

Я не стану останавливаться посмотреть, как он горит.

Лина

Хайлендс горит.

Я чувствую запах дыма задолго до того, как дохожу туда, а когда до Хайлендса еще остается четверть мили, я вижу поднимающийся над деревьями дым и пламя, лижущее старые, потрепанные крыши.

На Хармонд-роуд я замечаю открытый гараж и за­ржавевший велосипед, висящий на стене, как охотни­чий трофей. Хотя велосипед — полная фигня, а пере­даточный механизм стонет и протестует, когда я пытаюсь его подрегулировать, это лучше, чем ничего. На самом деле я не против шума — дребезжания цепи или свиста ветра в ушах. Это помогает мне отвлечься от мыслей о Хане и от попыток понять, что произо­шло. Это заглушает звучащий у меня в ушах голос, го­ворящий: «Иди».

Однако же взрыв его не заглушает, как и последо­вавшие за ним сирены. Я слышу их даже тогда, когда уже почти добираюсь до Хайлендса — они вздымают­ся, словно крики.

Надеюсь, она оттуда ушла. Я молюсь, чтобы она ушла, хотя больше не знаю, кому я молюсь.

А потом я оказываюсь в Хайлендсе и могу думать только о Грейс.

Первое, что я вижу, — это огонь, перепрыгивающий с дома на дом, с дерева на крышу, с крыши на стену. Кто-то устроил здесь поджог — преднамеренно, про­думанно. Первая группа заразных перешла стену не­подалеку отсюда. Должно быть, это работа регулято­ров.

Второе, что я замечаю, — это люди. Они бегут меж­ду деревьями, тела их неразличимы в дыму. Это пугает меня. Когда я жила в Портленде, Диринг Хайлендс был безлюдным, вычищенным после того, как обвине­ния в болезни превратили его в пустошь. У меня не было времени подумать, что означает тот факт, что Грейс и моя тетя теперь живут тут, или предположить, что и другие сделали его своим домом.

Я пытаюсь отыскать знакомые лица, когда люди размытыми пятнами с криками проносятся мимо меня. Я не вижу ничего, кроме очертаний и цвета. В руках у людей узлы с пожитками. Дети громко пла­чут, и у меня останавливается сердце: любой из этих детей может оказаться Грейс. Маленькая Грейс, не из­дававшая и звука, — она, возможно, пронзительно кричит где-то в полутьме.

Меня пронзает ощущение, подобное электрическо­му разряду, как будто огонь проник в мою кровь. Я пы­таюсь вспомнить план Хайлендса, но в мозгах сплош­ные помехи: дом тридцать семь по Брукс-стрит, одеяло в саду и деревья, освещенные золотыми лучами захо­дящего солнца. Я оказываюсь на Эджвуд-стрит и по­нимаю, что забралась слишком далеко.

Я разворачиваюсь, кашляя, и возвращаюсь обрат­но тем же путем, каким приехала. Отовсюду слышится треск и грохот падения: целые дома объяты пламенем. Они стоят, словно содрогающиеся призраки, раска­ленные добела, с зияющими провалами на месте две­рей, с кожей, тающей и сползающей с плоти. Пожа­луйста, пожалуйста, пожалуйста! Это слово сверлит мне голову. Пожалуйста!

Потом я замечаю указатель на Вайнневуд-роуд: к счастью, это короткая улица, состоящая всего из трех кварталов. Здесь огонь не распространился настолько широко: он держится в переплетенных кронах дере­вьев и скользит по крышам — разрастающаяся бело- оранжевая корона. Поток людей среди деревьев уже поредел, но мне все равно кажется, что я слышу дет­ский плач — призрачное жалобное эхо.

Я вся в поту, глаза жжет. Бросив велосипед, я пыта­юсь восстановить дыхание. Я припускаю бегом по улице, натянув рубашку на лицо и стараясь дышать через нее. У половины домов не видно номеров. Я знаю, что Грейс, по всей вероятности, убежала. Я на­деюсь, что она была одной из тех людей, кого я видела меж деревьев, но я все равно боюсь, что она могла ока­заться в ловушке где-то в доме, что тетя Кэрол, дядя Вильям и Дженни могли бросить ее. Она всегда свора­чивалась клубком в углах и пряталась в потайных, уе­диненных местах, пытаясь сделаться как можно неза­метнее.

Выцветший почтовый ящик указывает на номер тридцать один, печальный, покосившийся дом. Из его верхних окон тянется дым, сквозь потрепанную кры­шу пробиваются языки огня. Потом я вижу ее — или, по крайней мере, мне так кажется. На мгновение я го­това поклясться, что разглядела ее лицо, бледное, как пламя, в одном из окон. Но прежде, чем я успеваю ее окликнуть, она исчезает.