Голые - Харт Меган - Страница 3

Я всегда считала себя особенной, но до второго класса совершенно не понимала, что… другая, не такая, как окружающие.

Дезире Джонсон перешла в мою школу в Ардморе из какого-то учебного заведения, расположенного ближе к бедной части Филадельфии. На голове Дезире красовались сотни крошечных косичек, заплетенных прямо от линии роста волос и закрепленных у концов пластмассовыми заколками. Она носила футболки с блестящими золотистыми надписями и спортивные штаны из мягкого велюра, а кроссовки казались потрясающе белыми и просто огромными для размера ее ноги. Дезире была другой, не похожей на остальных, и мы все в изумлении уставились на это чудо, вошедшее в наш класс.

Тем утром учительница, мисс Диппольд, объявила, что у нас появилась новенькая, не преминув заметить, как важно по-доброму относиться к новым ученикам, особенно тем, кто кажется «не таким, как все». Мисс Диппольд прочитала нам рассказ о Зике, пони с полосками, который оказался вовсе и не пони, а зеброй. Даже во втором классе я сразу уловила мораль истории и угадала, чем она закончится.

Но я никак не могла предвидеть, что мисс Диппольд прикажет мне подвинуть свою парту, чтобы Дезире могла сесть рядом. Я, разумеется, подчинилась, вне себя от восторга – еще бы, ведь меня выбрали, чтобы помочь новенькой девочке! Возможно, это произошло потому, что на той неделе я стала лучшей в классе по правописанию, и теперь мое имя красовалось на стенде достижений, давая мне привилегию уйти на каникулы раньше остальных? Или мисс Диппольд заметила, как я одолжила Билли Миллеру свой лучший карандаш, когда он снова забыл свой дома? Так или иначе, но я бросилась рьяно двигать в сторону парту, которая царапала пол, снимая с полированной деревянной поверхности стружки, чтобы Рэндалл, школьный дворник, мог поставить рядом еще одну парту и стул для Дезире.

На самом деле учительница посадила нас рядом вовсе не по одной из этих причин – об истинном смысле ее намерений я бы вовек не догадалась…

– Ты будешь сидеть на этом месте, – сказала мисс Диппольд, когда новенькая устроилась за своей новой партой. – Дезире, это – Оливия. Уверена, вы станете лучшими подругами.

Заколки Дезире защелкали друг о друга, когда она повернула голову, чтобы смерить взглядом мои плиссированную юбку, гольфы, туфли с ремешками-перемычками и пряжками. А еще мои волосы, эти спутавшиеся тугие кудряшки, убранные назад с помощью строгого ободка. Мою шерстяную кофту на пуговицах.

Для второклассницы Дезире была довольно дерзкой и языкатой.

– Вы что, издеваетесь? – выпалила она.

Глаза мисс Диппольд удивленно заморгали за ее огромными очками в роговой оправе.

– Дезире? Какие-то проблемы?

Девочка устало, по-взрослому вздохнула:

– Нет, мисс Диппольд. Со мной все в порядке.

Позже, прямо перед обедом, я наклонилась к Дезире, чтобы мельком взглянуть на рисунки, которые она сделала в своем блокноте. Главным образом это были завитки и круги, заштрихованные карандашом. Я показала Дезире свои собственные каракули, не столь замысловатые, как у нее, и объяснила:

– Я тоже люблю рисовать.

Дезире глянула на мои рисунки и фыркнула:

– Угу.

– Возможно, именно поэтому мисс Диппольд и решила, что мы подружимся, – терпеливо предположила я, не оставляя настойчивых попыток разговорить новенькую. – Потому что нам обеим нравится рисовать.

Брови Дезире взлетели так высоко, что, казалось, достали до линии роста ее волос. Она оглянулась на остальных: наши одноклассники уже вовсю бесились, предвкушая сэндвичи с говядиной и большую перемену. Дезире снова посмотрела на меня, потом взяла мою руку и положила рядом со своей. На фоне бледно-серых парт наши пальцы выделялись, словно тени.

– Мисс Диппольд ничего не знала о том, что я люблю рисовать, – сказала моя новая знакомая. – Ты ведь понимаешь, она имела в виду, что мы обе такие.

– Какие – такие?

Теперь Дезире сердито вздохнула и закатила глаза, раздражаясь из-за моей непонятливости. Да и тон ее стал совсем другим.

– Потому что мы обе – черные.

Настал мой черед быстро моргать, пытаясь переварить сказанное. Я обвела взглядом класс, вдруг заметив море белых лиц. Кейтлин Карузо тоже удочерили, она была родом из Китая и выглядела непохожей на остальных детей. Но Дезире оказалась права. Она обратила внимание на то, что мне давным-давно стоило знать.

Я была черной. Это открытие потрясло меня настолько, что лишило дара речи на весь оставшийся день, пока я не пришла домой и не достала все наши семейные альбомы, чтобы бегло, страница за страницей, просмотреть фотографии. Я была черной! Я была черной всю свою жизнь! И как я умудрялась не замечать этого раньше?

Ответ был прост: мои родители никогда не говорили об этом, никогда не придавали этому обстоятельству особого значения. Меня воспитывали по-другому, приучая ценить многообразие. Да и как могло быть иначе? Я появилась на свет благодаря белой матери и темнокожему отцу, еще в младенчестве меня усыновила семейная пара. У моих родителей был смешанный брак, хотя их различия касались религии, не расы. Моя мама, непрактикующая иудейка, вышла замуж за моего отступившего от католичества папу, и они вместе вырастили двух сыновей в хаотичной череде накладывавшихся друг на друга праздников, пока не развелись, когда мне было пять лет. Мы никогда не разговаривали о цвете моей кожи, не обсуждали, что это значило – или что это должно было бы значить.

Дезире надолго в нашем классе не задержалась. Ее семья снова переехала спустя несколько месяцев. Но с тех пор я никак не могла забыть эту девочку, обратившую мое внимание на то, что мне следовало знать и помнить всю свою жизнь.

А вот что касается таких людей, как Надя, которые гордятся отсутствием расовых предрассудков и своим политкорректным «дальтонизмом», то все, что они в конечном счете видят, – это как раз цвет кожи. Надя представила меня своему бойфренду не потому, что мы оба любим рисовать или оба слушаем «Депеш Мод» – либо просто из вежливости. И мы с Карлосом прекрасно понимали это.

Но до Нади так ничего и не доходило. Она вовсю щебетала, стоя между нами, хвасталась знакомствами с какими-то известными, как ей казалось, людьми, словно я должна была их знать, то и дело цитируя хип-хоповые песни. Карлос перехватил мой взгляд и легонько, пока его подруга не видела, пожал плечами. Потом посмотрел на свою Надю с нескрываемой нежностью, но тем не менее наконец-то остановил ее неуемную болтовню, укоризненно пробормотав:

– Малышка!

Явно смущенная, Надя рассмеялась:

– Что?

– Если ты не позволишь мне съесть хоть кусочек этой еды, я упаду в обморок.

– Карлос много тренируется, – доверительно сообщила Надя, когда ее парень принялся опустошать фуршетный стол. – Он всегда голоден.

От необходимости комментировать это замечание меня спасла возникшая в гостиной суматоха. Я все еще следила за Алексом Кеннеди уголком глаза. Он по-прежнему стоял у камина. А вот мужчина, с которым Алекс разговаривал, вдруг повысил голос, его руки взметнулись вверх, жестикулируя, указывая. Обвиняя.

Драма в доме Патрика разыгралась не впервые; устрой вечеринку для кучи гомиков – и по полной программе достанется всем, как любил повторять он сам. Я не была единственной, кто обернулся на шум и стал наблюдать за разгоравшимся скандалом. Но Алекс, вместо того чтобы вступить в перепалку, лишь покачал головой и поднес к губам стакан с пивом.

– Ты… ты такой придурок! – кричал собеседник Алекса, и его голос истерически дрожал, заставляя меня ощущать одновременно и сочувствие, и смущение. – Не знаю, что я в тебе нашел, почему никак не могу от тебя отвязаться!

Мне-то было довольно легко понять, почему бедняге не удавалось выкинуть этого красавчика из головы. Алекс Кеннеди казался горячим, аппетитно дымящимся лакомым кусочком – ну просто ням-ням, пальчики оближешь! Он так и стоял на месте, спокойно, с достоинством встречая очередной стремительный поток оскорблений и упреков, до тех пор пока наконец обиженный визави не бросился прочь в сопровождении нескольких кудахчущих друзей. Весь инцидент длился от силы несколько минут и привлек внимание лишь небольшого числа присутствующих. Это был далеко не самый волнующий и драматичный спор из всех, что когда-либо сотрясали сборища Патрика, и, вероятно, к концу вечера все забыли бы об этом конфликте – кроме, разумеется, двух участвовавших в нем мужчин.