Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 68

– Что вы там видите, любезный друг? – спросил Суворов.

– Французы имели время подготовиться, ваша светлость! – с упреком ответил, отрываясь от трубы, Цах. – Я вижу – Жубер понял наши намерения: он стянул к Нови большие силы.

– Тем лучше, – ответил Суворов, – мы их прихлопнем разом.

Батальоны Багратиона и Милорадовича рассыпались в стрелковые цепи. По более быстрому движению левого фланга Суворов заключил, что Багратион предпринял примерно четырьмя батальонами атаку высот в обход Нови. Дальше за облаками пыли ничего не было видно. Там, где, как предполагал Суворов, был Край, снова затрещали ружья, и с французской стороны загрохотали пушки.

Французы открыли огонь по атакующим Нови колоннам. Солдаты Багратиона и Милорадовича шли на приступ. И Суворов и Цах видели, что русские войска втягиваются в сады предместья. Перестрелка усилилась, затем разом оборвалась. Колонна Милорадовича пропала за пылью.

– Багратион подошел к самой стене города, – сказал Суворов. – Французы вынудят его отойти.

– Почему вы так полагаете? – недоверчиво спросил Цах.

– Взгляните: вон сверкают медью пушки. Полковая артиллерия Багратиона на рысях идет в гору. Он хочет попробовать пробить стены ядрами. Пустая затея! Напрасно он горячится. Тут нужны осадные пушки. А левее, смотрите, идут в атаку драгуны и казаки. Видите, генерал, как замедлился марш-марш на крутизне? Вперед! Вперед! Шибче! – крикнул Суворов, пробежав несколько шагов в гору, как будто казаки и драгуны Багратиона могли его услышать на таком расстоянии.

Пушечные выстрелы со стороны Нови участились, усилилась и ружейная перестрелка. Город заволокло дымом и пылью. Что там происходило, за этой непроницаемой завесой? Цах в свою трубу видел только серое, без проблесков пятно.

Канонада у Нови резко оборвалась.

– Багратион отходит, – спокойно сказал Суворов. – Он вызвал конницу, чтобы прикрыть отход. Противник осмелился на вылазку из города.

Цах недоверчиво улыбнулся. Долгое время спустя, при чтении описания боя под Нови, Цах убедился, что Суворов утром в день боя довольно точно передавал ему то, что происходило на самом деле. Полевые орудия Багратиона оказались бессильны против толстых средневековых стен городка. Французы вышли из Нови и ударили в левый фланг Багратиона. Он приказал отходить под прикрытием казаков и австрийских драгун. Продолжение атаки четырьмя батальонами против превосходящих сил противника было бы безумием. На левом фланге Багратиона, угрожая ему обходом, появилась большая колонна французов.

Все это узнали потом, а теперь Цах, в уверенности, что атака Багратиона успешна – ему атаки удавались всегда! – начал, хотя и учтиво, спорить с главнокомандующим.

Суворов не стал с ним препираться и сказал:

– Пошлите Милорадовичу приказание взять левее Нови, сомкнуться с Багратионом и всемерно его поддерживать. Сами извольте скакать навстречу Дерфельдену. Он будет теперь кстати. Скажите ему моим именем: идти сюда бегом!

Цах полагал, что его советы в данную минуту безусловно необходимы Суворову. Генерал в смущении протер стекла своей трубы фуляровым платком и протянул ее Суворову, желая хотя бы ее оставить вместо себя как некий талисман. Но тот не взял трубу:

– Благодарю, генерал. Этот снаряд вам нужнее. Скачите!

Ординарец уехал с приказанием к Милорадовичу. Цах взгромоздился на лошадь, пришпорил ее и поднял в карьер: Суворов приказал ему скакать!

Суворов посмотрел на долину, ударил двумя пальцами правой руки по ребру левой, имитируя камертон, поднес пальцы к уху, промурлыкал тон и, воздев обе руки, словно регент хора, попробовал голос, пропев одну строку из «Te deum» Сарти[194]: «Тебе, непобедимое мученическое воинство!»

С севера, приближаясь, катилось огромное облако пыли.

Суворов велел казаку распутать коней и напоить их у ручейка. За казаком пошел Никифор. Он вернулся с полным ведром холодной воды и предложил Суворову умыться и напиться: вода больно хороша! Умыв лицо и руки, Александр Васильевич прополоскал рот, но пить не стал.

Впереди показалось несколько всадников. Суворов вскочил в седло, взяв обнаженный палаш.

Всадники приблизились на рысях. Это были генерал Дерфельден со своим штабом и генерал Цах. За ними клубилась, поднимаясь к небу, пыль: приближалась конница.

Дерфельден остановил коня. Опустив палаш, Суворов поприветствовал его и приказал:

– Ступайте, генерал! Атакуйте правый фланг французов.

Дерфельден дал коню шпоры и помчался дальше.

Вслед ему пустились штаб-офицеры и ординарцы. Суворов стал перед часовней на коне, лицом навстречу прибывающим войскам. Впереди шли тяжелой рысью поэскадронно австрийские драгуны. Командир полка издали увидел Суворова и приказал первому эскадрону принять вправо. Второй эскадрон принял влево. Мимо Суворова прокатилась справа и слева волна разгоряченных всадников, обдав его пылью и запахом конского пота.

Вслед драгунам двигалась пехота. Впереди бежали, сверкая на солнце передками медных павловских гренадерок, русские солдаты. Они неслись в горы, задыхаясь от зноя, с раскрытыми ртами, в мундирах, серых от пыли. На черных от пота и грязи лицах сверкали белки глаз.

– Здорово, чудо-богатыри! – крикнул Суворов. – Французы бегут. Догоняйте их! Шибче! Шибче! Шибче!

Солдаты ответили нестройным криком и пронеслись мимо.

Рота за ротой, батальон за батальоном, катилась, омывая Суворова, людская река. Ему казалось, что не люди бегут мимо него, а он несется им навстречу, хотя, привычный ко всяким переделкам, донской жеребец стоял как вкопанный.

Ряды солдат редели. Взводы стали менее плотными, колонна растягивалась. Суворов тронул коня навстречу отставшим.

Утром эта дорога вилась среди полей и лугов в одну колею; теперь она расширилась, словно улица большого города. Пыль улеглась и запорошила следы людей. Дальше вниз, к месту ночного бивака войск Дерфельдена, сидело и лежало множество обессиленных солдат. Один австриец лежал посреди дороги в пыли навзничь, раскинув руки. Около солдата валялось запорошенное пылью ружье. Суворов остановил коня.

Солдат, открыв с усилием глаза, прохрипел:

– Um Gottes Willen, Wasser! Ich sterbe![195] Суворов завернул коня и поскакал назад, к часовне. Около нее стояла большая группа конных офицеров и ординарцев. В середине группы ораторствовал, размахивая руками, Цах.

Суворов на скаку крикнул:

– Никифор, ведро!

Подскакав к ручью, Суворов увидел, что земля около него истоптана, превратилась в грязь, родник иссякал среди лужицы грязной воды.

К Суворову подъехал Цах и, достав из заднего кармана седла плоскую флягу солидных размеров, протянул ее главнокомандующему:

– Вы хотите пить, ваша светлость? Вино лучше воды утоляет жажду.

Суворов ответил:

– Там посреди дороги упал ваш солдат. Отправляйтесь, генерал, и подкрепите его, если он еще жив.

Цах отправился исполнять приказание.

Выслушав штабных офицеров, прочитав записки, привезенные ординарцами, Суворов написал и отправил Меласу приказ немедленно начать наступление, не оставляя в резерве ни одного солдата.

Вернулся Цах и, встреченный безмолвным вопросом Суворова, ответил, возводя глаза к небу:

– Он умер, благословляя ваше имя.

У Суворова исказилось лицо.

– Который час, генерал? – помолчав, спросил он.

– Ровно двенадцать часов дня, ваша светлость, – ответил Цах, взглянув на часы.

– Именно так: дня, а не ночи. Прошу вас, генерал, если вы не очень устали, съездить к фельдмаршалу Меласу…

Цах покосился на стоявших поодаль ординарцев.

– Да, – продолжал Суворов, – я уже послал фельдмаршалу с ординарцем приказ. Но вы его друг. Он вас любит. Скажите ему: я не приказываю – я прошу.

Цах отсалютовал и поехал трусцой вниз по дороге: его тучная лошадь уже устала не меньше, чем ездок.