Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 67

В распоряжении Суворова времени было в обрез, примерно 14 часов, так как на широте Нови в начале августа солнце встает около пяти часов утра и садится в семь часов вечера, а сумерки на юге и в горах коротки. Одинаково невозможно атаковать противника в горах ночью, до рассвета, и преследовать разбитого неприятеля в темноте, после заката солнца.

Край получил приказание поднять войска, чуть забрезжит рассвет.

Все распоряжения Суворов сделал накануне и, как всегда, лег в постель, лишь только смерклось. «Хорошо!» – успел промолвить он и заснул. Около полуночи Суворов проснулся и предался размышлениям. Взвешивая свои силы и силы Жубера, воображая и прикидывая расстановку его и своих войск, Суворов рассчитывал марши, соображая расстояния, и пришел к заключению, что 14 светлых часов ему хватит для боя. Решив так, он снова погрузился в сон.

Еще задолго до восхода солнца на левом фланге французов бухнула пушка. Это означало, что Край пошел в атаку.

При первом пушечном ударе Александр Васильевич вскочил и выбежал во двор, где денщики приготовились к утреннему его обливанию. Крепкий и очень сладкий чай взбодрил его. Он оделся и вышел во двор, где казак верхом на коне держал оседланную для полководца лошадь.

Суворов, не дожидаясь генерала Цаха с его ординарцами, выехал на дорогу, идущую в горы, чуть левее Нови. Он взял с собой старого солдата Никифора, своего соратника и оруженосца. Никифор ехал с французским ружьем на плече, держа палаш Суворова и легкий старенький суконный плащ, когда-то синий, а теперь выгоревший на солнце. Солдаты прозвали этот давно им знакомый плащ «родительским»: по преданию, его подарил сыну Василий Иванович со своего плеча, когда Александра Васильевича произвели в первый офицерский чин.

Дорога вывела по сенокосу на гребень увала, к маленькой часовенке с мраморным изваянием в нише. Несколько потрепанных горным ветром деревьев осеняли часовню; в полдень, видимо, здесь было тенисто. Стояли, прислоненные к часовне, два заступа, оставленные виноградарями. Где-то вблизи журчал, выбегая из земли, ручеек. Суворов остановился. Румяное солнце вышло слева из-за гор. Дорога дальше шла по косогору на высоты перед Нови. На пламенно-желтых под утренним солнцем откосах и над обрывами гор зелень казалась черной. Среди зелени в горах глаз едва различал подвижные пятна – это перемещались отряды французов. Зато справа, на плато предгорья, черные массы союзных войск выступали вполне четко. Порой оттуда ярко поблескивала медь орудий.

Войска Края, двигаясь к высотам, шли сначала густыми колоннами, потом растекались в стороны, оставляя за собой багровое облако пыли. На правом русском фланге сражение было уже в разгаре: шла непрерывная трескотня ружейной перестрелки, изредка бухали пушки. Скоро там все заволокло пылью и дымом.

Суворов сел за часовенкой на камень. Никифор стал рядом с ним, опираясь на ружье. Казак стреножил коней и пустил их на траву. Суворов задремал, но Никифор, глядя из-под руки на дорогу, доложил:

– Едет его превосходительство генерал Цах с ординарцами.

Суворов посмотрел туда и усмехнулся: целая кавалькада ординарцев! Грузный Цах скакал впереди, плюхая в седле, – он был плохой наездник.

Подъехав, Цах спешился и подошел к Суворову, сияя взглядом и только что выбритыми свежими пухлыми щеками.

– Я очень рад. Наконец я отыскал вас, господин фельдмаршал! – сказал Цах, приветствуя Суворова.

– А зачем я вам нужен, мой милый Цах?

Генерал не удивился этому невероятному в начале серьезного сражения вопросу. Цаху приходилось привыкать к странностям фельдмаршала. Перебирая листки полевой книжки, генерал начал говорить, что, в сущности, нет диспозиции и потому необходимо сделать такие-то и такие-то распоряжения. Суворов не возражал, только слегка кивал, когда генерал делал паузу.

Главнокомандующий как будто согласился со всем, что предлагал начальник штаба, и предложил ему разослать листки приказания генералам за его собственной подписью. Предложения Цаха были все пустые, исполнение их было или невозможно, потому что тот не знал изменчивого хода сражения, или по ничтожности своей они не могли повлиять на ход грозных событий. Генералы, к которым начальник штаба обращался, помнили суворовское приказание, что Цаха надо «слушать, но не слушаться».

Цах разослал вестовых и ординарцев со своими записками. Польза их была в том, что командиры узнают от ординарцев, где находится Суворов. Дальше генерал не знал, что ему делать.

– Не прикажете ли, господин фельдмаршал, узнать, почему не выступает Багратион? – спросил Цах.

– Съезди, голубчик, сам посмотри, – ответил Суворов по-русски.

Цах поскакал к войскам Багратиона. Никифор принес охапку пахучего сена и предложил Суворову прилечь. Тот согласился. Никифор накрыл фельдмаршала «родительским» плащом, а сам сел на камень и тоже задремал, с ружьем, поставленным между колен…

Генерал Край на правом фланге союзников вел энергичное наступление на высоты. Из войск левого фланга Жубера позиции занимала только одна дивизия, прочие левофланговые колонны только подходили. Под натиском кавалерии Края выдвинутые далеко вперед стрелковые цепи французов отступали. Жубер вздумал их воодушевить личным примером, прискакал к цепи застрельщиков и тут был смертельно ранен шальной пулей из набегавшей цепи австрийцев. Командование французской армией снова принял Моро. Смерть Жубера скрыли от солдат, аи союзники узнали о ней только на следующий день.

Видя, что главная атака союзников направлена против его левого фланга, Моро ввел в бой все резервы, какими располагал. Войска Края уже начали свертываться в колонны, чтобы всходить на высоты. Французы их встретили так жарко, что солдаты Края с трудом удерживали за собой завоеванное пространство. Край убедился, что не может наступать. Моро, заметив, что центр и левый фланг противника бездействуют, перебросил на свой левый фланг часть сил из Нови, надеясь опрокинуть Края и зайти армии Суворова в тыл. Положение для правого фланга союзников создавалось опасное. Край послал к Багратиону узнать, почему он не выступает, и требовал поддержки. Багратион ответил, что не настало еще время. Когда ординарец ускакал с этим ответом, к Багратиону подъехал генерал Цах.

– Wie gehts?[193] – спросил он.

– Плохо!.. Край просит помощи.

Снова подъехал гонец с запиской Края. Край предупреждал, что отступит, если Багратион не двинется вперед.

– Положение чрезвычайно опасное, – заметил Цах.

Багратион решил, что надо немедля ввести батальоны в бой.

… Цах прискакал к Суворову.

– Который час, генерал? – спросил его Суворов.

– Точно девять часов утра, ваша светлость.

Суворов взглянул на солнце, изумленно подняв брови.

– Вы уверены, милый Цах, что утра, а не вечера? – лукаво улыбаясь, спросил Суворов.

– Совершенно уверен, ваша светлость.

– Почему же так тихо? Французы уже разбиты? Их преследуют?

Цах не знал, что ответить, и смущенно спросил:

– Генерал Багратион начнет наступление?

– Не беспокойтесь, генерал, это способный молодой человек.

– Он будет наступать или нет? – настойчиво и строго переспросил Цах.

– Да. И он, и генерал Милорадович. Вы это сейчас увидите своими глазами. Пошлите к Дерфельдену сказать, чтобы он шел ко мне со всяческим поспешением.

Цах послал к Дерфельдену ординарца.

Из чашеобразной, поросшей кустарником долины, на запад от часовенки, появились вдали сначала черные рассыпанные точки; они множились, сгущались, двигаясь и вправо и влево, и складывались в плотные черные квадратики. Квадратики поползли вверх по скату, прямо к Нови, расстилая за собой облака пыли. По числу и по величине Суворов определил, что в наступление двинулось не менее десяти батальонов; значит, это были солдаты Багратиона и Милорадовича. Суворов неотрывно следил за движением войск. Ординарец подал Цаху зрительную трубу и поставил за кустом раздвижной стул. Генерал уселся и, утвердив трубу в развилине сучка, нацелил ее на городок.