Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 56

«Словесное поучение» командиры знали наизусть. Оно заканчивалось словами: «Вот, братцы, воинское обучение! Господа офицеры! Какой восторг!»

После этого подавалась команда: «К паролю!»

По отдаче пароля и сигнала следовала «хула или похвала вахтпараду», то есть разбор только что законченного учения, и все завершалось громогласно словами командующего вахтпарадом: «Субординация, послушание, дисциплина, обучение, порядок воинский, чистота, опрятность, здоровье, бодрость, смелость, храбрость, победа, слава!»

Труднее обстояло дело обучения офицерской молодежи. Армии требовалось больше командиров. Гвардия в начале службы Суворова являлась рассадником командования для полевых войск. Теперь, избалованная, распущенная, гвардия только по названию и форме оставалась родом войска. Военный совет, предложив Екатерине II передать гвардию в придворное ведомство, разгневал этим императрицу. Офицерская молодежь поступала из гвардии в полевые войска, едва умея читать и писать, не зная ни уставов, ни строя. Суворов учредил в своей штаб-квартире нечто вроде школы для повышения офицерских знаний, напоминавшей инженерный класс Семеновского полка, и сам с увлечением давал офицерам уроки тактики и стратегии на примерах своих побед.

Глубокой осенью 1796 года, когда уже застыли и южные реки, курьер привез Суворову из Петербурга весть: умерла Екатерина II. Императором стал Павел I. Вместе с тем курьер привез фельдмаршалу много писем, среди них – несколько из-за границы, и пачку иностранных газет. Письма и газеты взволновали Суворова не меньше, чем известие о смерти Екатерины II и воцарении Павла.

Австрийский генерал Карачай, соратник Суворова по русско-турецкой войне, писал из Вены о вторжении французов под командованием генерала Бонапарта в Ломбардию.

9 апреля 1796 года Бонапарт вторгся в Италию через Альпы и одержал «шесть побед в шесть дней» над пьемонтскими и австрийскими войсками. Сардинский король сдался на милость победителя. Бонапарт отбросил австрийцев к реке По и продолжал стремительно их преследовать. Разбив австрийцев при Лоди, Бонапарт 15 мая вступил в Милан и написал в Париж: «Ломбардия отныне принадлежит республике».

В письме Карачая было льстиво прибавлено, что многие видят в Бонапарте достойного противника Суворова и надеются, что русские и австрийские войска, вскоре соединясь, дадут урок молодому выскочке.

Делясь со своим штабом этими новостями, Суворов заметил с горечью:

– Для Фридриха я был молод чином, а для этого мальчика буду стар годами…

– Вы моложе нас всех, – ответил, шаркнув ногой, генерал Буксгевден, – и навсегда остаетесь юным богом войны, кумиром всех военных!

– Полотеров мне не надо! Вам бы в Петербург, генерал… Да и там шаркунам придворным пришел конец. Нам от того, впрочем, не легче…

Новости из Петербурга повергли в уныние полевые войска. Павел отменил приготовления к войне с Францией. Гатчинские войска были влиты в гвардию, отданную в распоряжение «гатчинского капрала» Аракчеева.

В столице были введены гатчинские порядки. Екатерининских вельмож, привыкших нежиться в постели до полудня, заставили вставать пораньше: в семь часов утра им следовало уже быть во дворце. А петербургские чиновники в пять часов утра уже сидели за столами присутствий. Изданы были новые правила благочиния и благоустройства: что можно делать, чего нельзя, как вести себя на улицах и дома, кому и во что одеваться. На пышные наряды и мужчин и дам были объявлены гонения. Была выработана форма гражданского платья. После десяти часов вечера в столице приказано было гасить все огни. Боясь доносов и расправы, люди остерегались в запретное время закурить трубку от огнива. На одних сыпались неожиданные милости, другие подвергались опале, но и те и другие часто не могли догадаться – за что.

Особенно круто и ретиво принялся Павел I за военные реформы. Вводился новый военный устав, списанный Ростопчиным с прусского устава 1760 года и исправленный самим Павлом. По новому уставу сильно была стеснена власть полковых командиров; командиры дивизий, генералы превращались в инспекторов, наблюдателей за строгим применением устава. Фельдмаршалы приравнивались к простым генералам. Чтобы еще более уронить значение высшего в войсках чина, Павел сразу произвел в фельдмаршалы десяток рядовых генералов.

Гатчинские офицеры при личном участии императора с неимоверной поспешностью переучивали гвардию, которая должна была стать школой для новых командиров в армии. На ежедневных разводах учили не только солдат, но и генералов маршировать по-новому. Павел не скупился на жестокие наказания. Не угодившие ему генералы прямо с Дворцовой площади отправлялись в крепость или в Сибирь; за малейший промах офицеров увольняли. Если так строго Павел обходился с начальниками, то каково же было солдатам! Палки на их спины сыпались с удвоенной щедростью. Одному полку, который на разводе сделал ошибку, Павел скомандовал: «Кругом! Дирекция на средину! Прямо! Шагом марш в Сибирь!» – и полк в полном составе прямо от Зимнего дворца пошел в Сибирь. Правда, Павел одумался и вернул полк с первого этапа.

Аракчеев, ставший генерал-квартирмейстером, то есть начальником Генерального штаба, перенес свою свирепость на офицеров. Обучая их в Зимнем дворце новому уставу, он осыпал офицеров площадной бранью. Один из них, Георгиевский кавалер Лен, служивший ранее в войсках Суворова и награжденный за храбрость, не вынес грубости Аракчеева и застрелился. Узнав об этом, Павел I отправил Аракчеева в отставку. Известие о смерти Лена сильно взволновало Суворова. Он заплакал.

Всё трепетало перед Павлом. Только Александр Васильевич не скрывал своего гнева и возмущения по поводу его реформ. Язвы армии Суворов знал не хуже Павла, но не соглашался с методами их лечения. Он не торопился вводить в своих войсках порядки, которые шли вразрез с его взглядами и его испытанной системой воспитания боевых воинских сил.

Сначала Павел писал Суворову ласковые письма, упрашивая его: «Приводи своих в мой порядок!», но тот упорствовал. Гроза не замедлила разразиться. На Суворова посыпались замечания, выговоры, которые неукоснительно объявлялись «при пароле» столичным войскам.

Александр Васильевич попросил отпуск. Павел I отказал. Суворов попросил об отставке. Павел его предупредил. Прошение Суворова еще не дошло до Петербурга, когда Павел на разводе отдал приказ: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь к Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, отставляется от службы».

Простясь с войсками, Суворов написал родным в столицу письмо: «Я команду сдал и, как сельский дворянин, еду в кобринские деревни». Он уехал в Кобрино – имение, пожалованное ему Екатериной II.

Отставка фельдмаршала сильно сказалась на армии. Насмешливые его отзывы о новых порядках повторялись из уст в уста. В Преображенском полку, солдаты которого едва выносили гнет Павла I, в отставке Суворова винили ненавистного всем «гатчинского капрала» Аракчеева. Гвардейцы роптали.

Павел I понял, что Суворов опасен и в отставке, арестовал его и сослал в глухое село Кончанское Новгородской губернии, под надзор чиновника полиции Николева. Фельдмаршалу запретили выезжать из имения. Переписка его вскрывалась; подозрительные письма посылались на просмотр новгородскому губернатору; приезжих к Суворову не допускали.

Томительно и безнадежно текли дни кончанского изгнанника. Он читал военные книги, занимался сельским хозяйством и забавлялся тем, что служил дьячком в церкви, звонил в колокола, иногда играл в бабки с деревенскими мальчишками.

Вдруг в феврале 1798 года в Кончанское явился племянник Суворова, подполковник Андрей Горчаков, флигель-адъютант Павла I, с известием, что полицейский надзор с опального полководца снимается и что император вызывает его в Петербург. Об этом тотчас стало известно «приставнику» Николеву, горькому пьянице. Он вошел в горницу, где Горчаков уговаривал дядю принять приглашение Павла I. Суворов сидел за столом, на карте перед ним лежала какая-то бумага. Вдоль горницы ходил быстрыми шагами молодой офицер в гвардейском мундире нового образца, в прическе с буклями и с прямой, как палка, косичкой.